Ясный, теплый августовский вечер. Пахнет пылью, подсыхающей картофельной ботвой, горьковатым дымком с огородов. Это запахи надвигающейся осени.

Собираю огурцы с грядки, прикидываю дела на завтрашний день. Картошка подзаросла сорняками. Надо полоть ее и копать. Завтра и примусь. Соседи справа боровки уже выкопали и полоску разровняли. Как будто заново вспаханная, глядится. Но это завтра, а сегодня пора домой. С коляской, доверху набитой огородной мелочью, выбираюсь за изгородь.

По пыльной дороге неторопливо приближается мужчина. Когда он подходит ближе, видно, что лицо у него, несмотря на морщины, тихое, спокойное, детское.

— Вы не видели Дениса Захарова? — вежливо спрашивает он.

— Не видела, — отвечаю я, — да и не знаю я никакого Дениса.

А мужчина так же вежливо продолжает:

— Нет ли у вас маленькой картошки? — он даже показывает не очень чистой рукой, какой бы он картошки мелкой, как горох, взял. — Не с чем суп сварить…

Я внимательно смотрю на него и наконец узнаю. Ну, конечно же, это Костя Серов. Хотя и сильно постаревший, пообносившийся, потрепанный жизнью.

В семье Серовых было, как в сказке, три брата. Двое умных, а третий не очень. Старшие  в институтах выучились, уехали в города. А Костя с мамой жил. На маму и похож был крупными серыми глазами, лицом белым. Она его очень жалела: как-то без нее будет жить один на белом свете? Старшим сыновьям строго наказывала: «Костю не бросайте, помогайте ему. Он и обед сварит, и чистоту наведет. Да, обмануть его, сбить с толку всякий может. Не оставляйте его, Господь вам за это многое простит».

И полная красивая старуха при этом  выразительно подымала кверху указательный палец. В Бога она всю жизнь не верила. И только в последнее время, чуя близкую смерть, стала чаще его поминать. Она умерла, а  вскоре за ней в мир иной последовали и старшие сыновья. И остался Костя один. В хорошей квартире и с пенсией по инвалидности.

— У меня мама умерла, и папа, и Витя, брат, и Гриша, — тихо и монотонно говорит он.

А мне почему-то кажется, что ночью он часто, как маленький, плачет в подушку от одиночества.

Я ему сказала, что, когда начну копать, дам ему картошки. И предложила огурцов. Он  быстро рассовал их по карманам. Один, немытый, тут же отправил в рот.

Мы пошли к Мышкину вместе, я спросила его:

— Ты же пенсию получаешь. Как тратишь? Тебе ее не хватает?

Он огорченно склонил голову вниз:

— Когда получаю пенсию, откуда-то все набегают и…

Он чиркает ладонью по воздуху:

  — Денежек, как не бывало!

— Дружки? — спрашиваю.

 Он ясно смотрит на меня и разумно отвечает:

— Какие же дружки? Это так.

Здесь дороги наши расходятся. Костя идет к своему дому. Одинокий, начинающий уже грузнеть мужчина с лицом ребенка, которого так легко обидеть.