БЕНЕФИС ОЛЕГА ГОНОЗОВА

ОРДЕНОНОСЕЦ

Пенсионеру Охапкину позвонили с родного предприятия и попросили зайти в кадры. «Может, премию какую-нить отвалят!» — обрадовался ветеран. Быстренько нацепил заслуженный орден и потопал на завод.

— Здравствуйте, уважаемый Николай Сергеевич, — как иерихонская труба, пробасила заместитель директора по кадрам Софитова. — Мы тут решили написать «Заводскую книгу почета». Так что давайте, орденоносный вы наш,  рассказывайте, как в 20-х годах закладывали фундамент предприятия!

— Какие 20-е? — обнажил вставные зубы Охапкин. — Меня тогда и в проекте-то не было!

— Тогда поделитесь подробностями, как перед войной штамповочный цех открывали!

— Это тоже без меня…

— Хорошо. Можно поговорить, как завод после войны восстанавливали.

— После войны мне только годик исполнился. Я на завод в середине шестидесятых пришел. И вот сорок лет как один день оттрубил!

— Но ведь орден-то получили?

— Получил.

— Вот и расскажите подробненько за что!

— По-честному?

— Естественно, Николай Сергеевич!

— Ага. Значит так. К 60-летию Великой Октябрьской социалистической революции на завод разнарядка поступила. На этот орден. Из наградного отдела. Мол, требуется кандидатура молодого рабочего. Ну, мы собрались всей бригадой, чтобы с достойным определиться. Выпили по чуть-чуть для порядка и прикинули хрен к носу, кого на орден двигать. Единственный в бригаде коммунист Николаев за месяц до разнарядки с женой развелся, молодую нашел. Конечно, если бы он заранее о награде узнал, то, может, и потерпел бы с разводом. А тут о каком ордене может идти речь, как бы вообще из партии не турнули за аморалку! Валерку Репина тоже сразу отмели: он хоть и профессионал высшей пробы, но две ночи в вытрезвителе провел. Одну ночь, может, еще и списали бы на случайность, мол, не рассчитал своих сил на дне рождения товарища, но две — ни в какие ворота! Васька Крепышев, как доложил парторг, оказывается, на джаз запал, «вражескими голосами» стал увлекаться. Ему бы дай Бог в тюрьму не загреметь! Сегодня он, как говорится, играет джаз, а завтра Родину продаст! Семен Глейхман в плохих отношениях с начальником цеха, да и фамилия у него не совсем проходная.

— Николай Сергеевич, а нельзя ли не распыляться по древу?

— Короче, вдвоем мы с Вовкой Мазуриным остались. Сначала хотели на спичках орден тянуть. Но вроде бы как-то не солидно. Решили монетку подкинуть. Если на орла упадет — Вовке награда. На решку — мне. Подбросили пятачок, и я победил.

— Так за что же все-таки вам орден-то дали?

— В представлении написали, что я ударник труда, мастер золотые руки, взял на себя обязательство выполнить годовой план к годовщине революции и подготовить трудовой подарок к грядущему партсъезду.

— Так вы же, Николай Сергеевич, были беспартийным?

— Это я до представления к ордену был беспартийным, а после меня сразу приняли кандидатом в члены КПСС. Я уж хотел было на попятную пойти. Но парторг со слезами на глазах сказал: «Выручай, Николай! Вся надежда на тебя!» И пообещал к ордену ордер на двухкомнатную квартиру. Мы тогда с Нинкой в малосемейке жили. Но все равно обманул. Новую «двушку» начальнику цеха отдали: у него, мол, ребенок. А нам с  Нинкой пришлось после него однокомнатной довольствоваться.

— Об этом не надо! Расскажите о взаимовыручке в  бригаде.

— Ага. Взаимовыручка у нас была на самом высшем уровне. Когда Валерку Репина после вытрезвителя оформили на пятнадцать суток, мы взяли обязательство работать за себя и за того парня. За Валерку, значит. Только не афишировали это. А как Ваську Крепышева за спекуляцию пластинками замели, за двоих парней стали трудиться. Я уж молчу про то, как Сема Глейхман ногу по пьянке покалечил под трамваем, а в акте о несчастном случае написали, что на него в цеху погрузчик наехал…

— Зачем нам эти подробности? Поделитесь, о чем мечтали, во что верили.

— Ага. Во что верили? Верили, что к 100-летию со дня рождения Ленина будем жить при коммунизме! Это когда от каждого по способностям и каждому по потребностям. Потом в продовольственную программу верили, в жилищную, при которой каждая советская семья будет обеспечена отдельной квартирой или индивидуальным домом. В перестройку верили, в демократизацию… В ваучер, за который обещали две  автомашины «Волга»…

— А сегодня о чем наш уважаемый орденоносец  мечтает?

— Чтобы до конца года дожить! А то говорят, скоро конец света наступит!

НАСЛЕДСТВЕННОЕ

Улучив момент, пока тридцатилетнего сына не

    было дома, Надежда Сергеевна заметила мужу:

— Ты бы как-нибудь тонко намекнул Валерке, что ему пора бы с девушкой познакомиться. А то уж больно он у нас какой-то стеснительный.

— Стеснительный? Не замечал!

— Где тебе заметить, если сам до тридцати пяти в холостяках ходил? Может, это у вас, Козловых, наследственное?

— Тебе, Надя, лучше знать, — парировал Игорь Борисович. — Ты только вспомни, сколько я за тобой ухаживал, пока ты позволила себя за руку взять!  Месяца два точно. Потом еще полгода ждал ответного поцелуя. А уж когда дело дошло до раздевания, то за каждую снятую вещь с тобой шла битва не на жизнь, а на смерть. Чего же после этого на Валеркину скромность пенять?

— Ты лучше вспомни, что тогда твоя партийная мама говорила!

— А что она говорила?

— Что секса в Советском Союзе  нет! Помнишь, как у твоей мамы чуть инфаркт не случился, когда она меня первый раз в мини-юбке увидела? Говорю, что это у вас, Козловых, наследственное!

— Наследственное, но не по нашей, а по вашей линии! Ты своего отца, Сергея Константиновича, вспомни, секретаря райкома комсомола, безумно любившего одного-единственного человека на свете — товарища Сталина!

— А ты, Игорь, своего дедушку, — не сдавалась Надежда Сергеевна. — Кузьму Петровича, церковного старосту, соблюдавшего все православные посты и ограничивавшего себя в половой жизни. Твои родственники  рассказывали, как Кузьма Петрович запрещал дочерям выходить на улицу с непокрытой головой и красить губы.

— Ты бы еще, дорогая, времена крепостного права вспомнила! Когда крестьяне с рабской покорностью любую барскую блажь принимали!

Надежда Сергеевна поняла, что разговор с супругом закончился ничем. Ладно. В следующий раз она попросит поговорить с сыном своего брата-дальнобойщика. Павел знает толк в женщинах — только официально был трижды женат. Так что если у Валеры и есть наследственная скромность, то это точно не по их, Барановых, линии.