В последнее время мне как-то не везет на тутаевских улицах. Куда ни пойду — навстречу попрошайка. Настроение портится, становится неловко, появляются дурацкие мысли.

И ВПРЯМЬ, как не встревожиться, если под ноги к тебе кидается чумазый мальчонка с нагловатой, приправленной некой угрозой полупросьбой: мол, тетенька, дай на хлебушек? Или девчушка подходит с ангельской внешностью и вторит о том же.

Было, правда, и несколько случаев, когда копеечку просили испитые и побитые жизнью девахи, но их мольбы ни в какое сравнение не идут с последним случаем, когда ко мне на улице обратилась пожилая, прилично одетая женщина.

— Подайте, — говорит, — сколько сможете, а то до пенсии не доживу.

Она никак не походила на бедствующую, и я с ней разговорилась. Спросила, какая пенсия, есть ли дети, помогают ли. История ее оказалась совершенно банальна.

Живет с сыном. Он пьет. Отбирает деньги, и все такое прочее. Таких историй тысячи, и я бы не особенно поразилась, если бы не внешняя интеллигентность дамы. Я никак не могла принять ее готовность к такому унижению. Милостыню просить — это ведь не для каждого.

Но, возможно, мы, готовые воскликнуть: «Я бы никогда так не смог!» — заблуждаемся, и  жизнь, которую прожить — не поле перейти, может сделать попрошайку из каждого? Или, по крайней мере, из многих. Отчего ведь они множатся на тутаевских улицах, вызывая грусть и тревогу у благополучных граждан.

P. S.  Пока писала эти строки, у супермаркета на улице Моторостроителей появилась новая просительница. Старенькая, чистенькая и абсолютно невозмутимая дама. Тоже просит милостыню. А у другого магазина на проспекте по очереди стоят две молодые женщины с фотографией малыша, которому требуется срочная операция. Тоже просят денег. Как будто сумму, необходимую на лечение, можно собрать в пол-литровую банку.