Однажды я поехал в командировку на велосипеде, и у мышкинской деревни Серково забарахлила втулка заднего колеса. Навстречу вышел пенсионер, дачник. Узнав, что я корреспондент, предложил отремонтировать велосипед. Каково же было мое удивление, когда на калитке его дома я увидел вывеску, смонтированную из игральных шашек, —  «Колесо истории». Так он назвал свой домашний музей, напоминавший, что на долю нашей деревни выпало много превратностей. 

В Серкове этот человек родился, а постоянно жил в Рыбинске. Разных колес, символизирующих жизнь, возвращающуюся на круги своя, собрал он немало. В том числе и шестеренки от разной колхозной техники. Первый свой экспонат он нашел поблизости, в болоте: старинное, еще с деревянной втулкой, тележное колесо. Дом деревенский был построен отцом хозяина в 1920 году. В сенях, комнатах и даже в дворовых постройках составлены разные экспозиции об истории их крестьянского рода. Тут нашлось место самовару, иконам, прялке, старым фотографиям и многим другим предметам.

Помню, как в хлеву я с удивлением рассматривал неплохо сохранившуюся рогатую голову козы Соньки, которую мать хозяина доила полвека назад. Рядом к стене был прибит выбеленный временем череп коровы Малютки. Вкус ее молока на всю жизнь запомнили девять братьев и сестер когда-то обитавшей здесь крестьянской семьи. Жаль, что уникальный музей, созданный по поэтической прихоти хозяина, вскоре сгорел вместе с домом. С тех пор я и заинтересовался этим нестареющим изобретением — колесами. Кстати, велосипедное заднее дачник тот мне наладил моментально.

«Четыре брата на свете: два меньшие впереди, два большие позади. Спешат, бегут, друг друга не догонят». Эта загадка о колесах, об их братском содружестве хоть на осях телеги, хоть под рамой иномарки. Наверняка ее так поэтично сочинил тот, кто делал колеса, то есть колесник, как в старину называли мастеров тележного дела. И я решил тогда поискать, уцелели ли в наших краях такие мастера или хотя бы их потомки.

Искать пришлось недолго.

У столяра Василия Николаевича Марасанова узнал, что в середине прошлого века колесников в Мышкине было трое. Один из них — родной дядя столяра Николай Никифорович Борисов. Родом он был из деревни Опалево, которая вскоре после раскулачивания запустела. Делал Борисов не только телеги, но и дроги, на которых колеса закрывались крыльями: их не выгибали из железа, как у автомашин,

а выдалбливали из целого кривого сучка. Умел делать и конные санки, и подсанки — прицепы, говоря по-нашему. Из его учеников в Мышкине теперь остался один колесник — Геннадий Васильевич Чуркин. У него и фамилия намекает на работу с деревом. Бывший тележник не удивился моему интересу: на бумажке стал чертить, показывая, как соорудить транспорт, которым пользовались на Руси с незапамятных времен.

Как ведется в наших краях, плотники и столяры большей частью выходцы с правой стороны Волги. И Чуркин там родился, в деревне Борок. Название ее, как видим, тоже связано с лесоматериалом: бор — это сосновый лес. В семье было четыре брата и четыре сестры, старший погиб на фронте. Отец вернулся с войны с тяжелым ранением и вскоре умер. Закончил колесник всего четыре класса, затем не в чем стало в школу ходить — одежды не было. Пришлось с двенадцати лет податься в пастухи. Питался большей частью картошкой и крапивой. Три года отработав в коровьем царстве, устроился в Мышкине в промкомбинат. Там все, начиная с валенок, глиняной посуды и кончая мебелью, тогда делали.

В 1952 году автомобилей в райцентре было наперечет, мелкое начальство передвигалось по району верхом или на дрогах — на гужевом транспорте. Все возки и шарабаны изготавливались тоже в промкомбинате.

В первый же день дядя Коля Борисов объяснил Чуркину, что телега начинается с колеса, а колесо — со спицы. Взяв хороший березовый чурбан, Чуркин расколол его на плашки и топором вытесал десять спиц. Это для переднего колеса. А для заднего, что повыше, требовалось 12. Борисов работой своего ученика остался доволен. Топор парнишка умел держать с детства. Деревня ко всему приучила.

За спицами начинается самое трудное — сделать ступицу. Ее вытачивали на деревянном токарном станке. Похожими станками пользовались еще в Древнем Риме. Приводился в движение он ногой. В ступице нужно было долотом выдолбить отверстия для спиц — на это и уходило много времени.

В старину ободья тележных колес выгибались целиковыми из дерева. Именно такое нашел у Серкова на клюквенном болоте рыбинский дачник. Такие колеса и Чуркину приходилось видеть, и даже ремонтировать. Но в его пору ободья уже не выгибали, а составляли из пяти частей, или косяков. Новое колесо укладывали в специальную форму, стягивали веревкой — делали все без единого гвоздя.

Затем кузнец надевал на колесо раскаленный железный обруч. Остальное, то есть весь нехитрый остов колхозной телеги, сооружал столяр. Чуркин делал каждый месяц примерно по двадцать колес. До службы в армии он успел собрать их не менее тысячи. Колесо березовое может и десять лет прослужить. Приезжали за ними из Некоуза и Большого Села. А жил по-прежнему за Волгой, в Борке, иногда, особенно в ледостав, и ночевать приходилось в мастерской.

Сани, по его мнению, сделать еще проще. Самая трудоемкая операция — выгнуть полозья. Срубленную березку распаривали и сгибали по затеси, как лук, вместо тетивы стягивали сучком или молодым деревцем. Потом высушивали. В таком виде заготовки поступали к столярам в цех. Чуркин незаменимым топором придавал им вид полозьев. Остальные детали, образующие каркас саней, называют копыльями и нащепами. Тут в ход шли долото и рубанок.

Из мастерской от деревянных, как в двенадцатом веке, колес судьба его бросила в реактивную современность. Служил в Калининской области в артиллерийском полку, укомплектованном прославленными катюшами. Служба в армии после бедной деревенской жизни Чуркину очень понравилась.

Но профессией какой-нибудь, связанной с железом, так и не овладел. И вернулся снова жить в Борок и работать в промкомбинате. Правда, деревянные колеса, вытесненные автомобилями, к тому времени в Мышкине уже ушли в прошлое. Навоз в колхозах стали вывозить на тракторах, а не на лошадях. Поэтому Чуркин вплоть до семидесятых годов с местными столярами обустраивал быт — производили для местных жителей комоды, столы, матрасы. Все добротное, из хорошего дерева. И теперь еще те изделия служат людям в деревянных домиках на окраинных улочках города.

А в семидесятые годы пошла мода на полированную мебель, и производство местное свернули. Но дело Чуркину опять наш-лось. Началось бурное строительство в райцентре — разные столярные изделия потребовались для многоквартирных кирпичных коробок. А к концу прошлого века, когда строительство жилья остановилось, довелось Чуркину и гробы делать. Тоже знамение времени. Вышел он на пенсию, и мастерская, где дорабатывал на ремонтно-строительном участке, закрылась.

С тех пор, можно сказать, и закончился в Мышкине деревянный век, хотя в иных масштабах у новых русских он теперь и возрождается. Почти полвека пилил, тесал и долбил Геннадий Васильевич. Но и в последние годы ремесло за плечами не висит: помог сыну дом отделать, сделал два стола, свое жилье, собственноручно построенное, обустраивает. Не тупятся старые столярные инструменты в колодках, склеенных из слоев дуба и березы.