ВЕЧЕРНИЙ ТРЕП По выходным дням Петр Сергеевич Попугайчиков любил, выйдя на лоджию, потрепаться со своим соседом Николаем Петровичем Громовым, бывшим десантником. Дымя недорогими сигаретами, они могли говорить часами. О погоде, росте цен и проходящих мимо симпатичных девушках.

ВЕЧЕРНИЙ ТРЕП

По выходным дням Петр Сергеевич Попугайчиков любил, выйдя на лоджию, потрепаться со своим соседом Николаем Петровичем Громовым, бывшим десантником. Дымя недорогими сигаретами, они могли говорить часами. О погоде, росте цен и проходящих мимо симпатичных девушках.

Но так как девушек, особенно симпатичных, во дворе было на редкость мало, а точнее, ни одной, Попугайчиков заговорил о маршрутном такси:

— Не люблю в маршрутках стоя ездить!

— И я тоже не люблю, — поддержал тему Громов.

— А еще не люблю, когда рядом с тобой только местечко освободится, а на него уже какая-нибудь бабка несется.

— Ага. «Можно, молодой человек, я сяду?». Так бы и пришил!

— Еще не люблю, когда рядом студент-очкарик втиснется с ранцем за плечами и на каждом повороте тычет тебя рюкзаком по носу.

— Точно! Так бы и дал в тыкву! А он еще извиняется…

— Не люблю чужие деньги за проезд передавать. Может, их какой-нибудь туберкулезник в руках держал!

— Или сифилитик! «Передайте, пожалуйста!».

А сам того и гляди тебя чем-нибудь нехорошим заразит. В торец бы ему, чтобы знал место!

— А есть еще такие, что влезут в маршрутку с бутылкой пива и булькают из горлышка! Представь, ты в праздничной рубашке на дачу едешь, а этот сопляк так и норовит тебя пивом облить.

— В рог ему! С правой! И с левой добавочный! Чтобы запомнил!

— Другое дело, когда рядом симпатичная дамочка встанет. Или студентка… Ты ей: «Садитесь, девушка!»

— А она: «Спасибо, дедушка!»

— Сам ты дедушка! — обиделся Попугайчиков. — Тебе, Петрович, в этом году сколько стукнуло?

— Восемьдесят…

— А мне всего-то семьдесят девять будет…

Олег ГОНОЗОВ.

Я И ХЕМИНГУЭЙ

Хемингуэю повезло: он жил в молодости в Париже. Дружил с писателями и художниками, работал в газете, пил бурбон, гулял, любил свою молодую жену… Потом написал, что «Париж — это праздник, который всегда с тобой…».

Мне повезло больше. Я жил в молодости в Мытищах. Дружил с Гундосым и Кротом, пил пиво, чем-то торговал, любил Верку… Я ради Верки даже как-то витрину разбил — свою любовь показывал… А они потом написали, что «…находясь в состоянии алкогольного опьянения, разбил витрину продуктового магазина и похитил муляж колбасы «Краковской»…».

Хемингуэй в тюрьме не сидел. А мне дали пятнадцать суток, и я две недели красил забор вокруг отделения. Дышал краской, от этого много думал. Верка ко мне не приходила. Она, оказывается, уже с Гундосым жила, так что мне опять повезло. Это я потом понял, когда пиво пил на лавочке и Гундоса увидел с коляской, а рядом Верка с животом. И тоже с пивом.

Хемингуэй работал журналистом и мотался по всей Европе. Я тоже из Мытищ мотался в Москву, где работал охранником. В Швейцарии, на горнолыжном курорте, Хемингуэй влюбился в подругу своей жены и ушел из семьи. В Люберцах, на побережье пруда, я встретил Людку, пожилую повариху местной шашлычной, тоже влюбился и переехал к ней. Мы с ней пиво каждый день пили, ну и водку иногда.

Хемингуэю повезло: у него было трое сыновей от разных жен. Мне опять повезло больше, у моей Людки было четверо и от разных мужей. Может, один был и от Хемингуэя, я не спрашивал.

Хемингуэй очень переживал, что оставил первую жену с ребенком, и до конца жизни помогал им. Бывшие мужья Людки нам не помогали, а только мешались, так как жили вместе с нами. Потом, когда сыновья Людкины подросли, они всех маминых мужей, меня в том числе, с лестницы спустили. Пока было тепло, я еще в Люберцах пожил, пиво попил, а вечером уехал.

Хемингуэй всегда возвращался на родину, в США, где у него был дом и где его всегда ждали. Я тоже решил вернуться в Мытищи, где меня всегда ждут Гундосый и Крот. Оказалось, правда, что Гундосый умер, Крот пропал, а Верке пятьдесят три года. Вот так время пролетело, под пиво.

Хемингуэю повезло: он выжил в страшной автокатастрофе. Долго лечился, но врачи его поставили на ноги, и он вернулся в свой дом. Мне тоже повезло, когда Веркин хахаль меня зарезал, но не насмерть, а «скорая» без денег в больницу не везла. А откуда деньги, я Верке последние на пиво отдал. Сам дошел, ногами… Вот только возвращаться некуда.

Хемингуэй застрелился из охотничьего ружья. Он сходил с ума и не хотел, чтобы бывшие жены и сыновья видели его безумным и немощным. Мне не повезло: с ума я сошел, но у меня нет ни ружья, ни жен, никого. Так что немощным меня только санитарки видят, но они особенно не присматриваются. Живой — и ладно.

И пиво уже не помогает. Да и не дают его здесь. А когда просветление наступает, я думаю, что вообще зря я свою жизнь пиву посвятил. Как-то по-другому надо было, но как? И спросить не у кого — Крота нет, Гундосого нет, санитарки внимания не обращают, Верка не приходит, как и тогда, в молодости. Пиво пьет, наверное. Интересно, что Хемингуэй про это писал, надо обязательно прочитать, но… Теперь только в следующей жизни прочитаю, если она будет. Эта-то пролетела, как бутылка пива в электричке — только открыл, она уже закончилась, а от Мытищ еще не отъехали.

Надо было сразу две брать. Не бутылки — жизни…

Илья КРИШТУЛ.

ОТ ЧЕРТЫ ДО ЧЕРТЫ

Кое-что об авторах и их сюжетах

l Эдгар Аллан По — один умер.

l Агата Кристи — много умерло.

l Борис Акунин — почти никто не умер.

l Артур Конан Дойл — кто-то умер.

l Стивен Спилберг — нечто умерло.

l Альфред Хичкок — в общем-то, все умерли.

l Братья Гримм и семь гномов — одна жива.

l Владимир Ленин — один вечно жив.

l Владимир Жириновский — один вечно прав.

l Александр Дюма — трое живы.

l Сергей Довлатов — один строил.

l Николай Гоголь — один спятил.

l Михаил Зощенко — один сшестерил.

l Даниель Дефо — один…

l Доктор Малахов — зритель чуть не выздоровел…

l Дарья Донцова — читатель чуть не помер…

Евгений ОБУХОВ.