Было это в пятидесятые годы минувшего века, когда в деревнях Мышкинского района легковых автомобилей еще не было. Да и двухколесного коня могла себе позволить купить не каждая семья.
Первый велосипед, мамин, появился в нашей семье в год моего рождения и прослужил долгую службу. На нем научилась кататься старшая сестра Ира, на нем перевозили осенью с участка мешки с картошкой и отправлялись в дальнюю дорогу навестить бабушку. За большие колеса и хорошую проходимость папа его назвал в шутку «зверем».
И вот Ире в двенадцать лет купили новый велосипед — подростковый. Он меньше маминого, и колеса у него небольшие, но зато он весь светится яркой голубой краской, а когда сестра едет на нем по тропке вдоль села, то на крутящиеся колеса просто больно смотреть — так сверкают спицы. Лицо ее, сосредоточенное, несколько даже надменное от важности момента, без улыбки я сейчас не могу вспоминать. Тогда-то все было по-другому. Я даже не просила Иру поучить меня ездить на нем, настолько эта просьба была бы, это я понимала, неуместна.
Каждый раз после прогулки сестра мыла колеса, обтирала их сухой тряпочкой и ставила велосипед в гараж, там стояли еще папин мотоцикл и мамин «зверь». Такую же машину, один к одному, купили и Ириной подружке, нашей соседке Вале Ширшовой. У других ребят в селе Архангельском подобной роскоши нет. Валина мать тоже учительница, как наши мама и папа. Девчонки, сев в седла, стали просто недосягаемы.
Как-то досыта наездившись вдоль села, Валя предлагает моей сестре:
— Давай сгоняем до Ободаева!
В Ободаеве, деревне, расположенной километра за три от нашего села, живут Валина бабушка и тетки, родственники по отцу. Сам он давно на целине обрел новую семью, но дочь от первого брака помнит и любит, шлет ей письма и посылки. Вся отцова родня Валю привечает, она похожа больше на отца, чем на мать, ее всегда рады видеть.
Ира в Валину деревню ехать сначала не соглашается — жарко очень, лучше бы искупаться сбегать на Ломиху.
— А мы на обратном пути заедем, — не сдается соседка.
И уговорила-таки! Мне тоже хочется попутешествовать и на Ободаево посмотреть, там, говорят, колдунья живет… Впрочем, колдуньей считают и Арсентьевну, нашу богомольную старуху, сгорбленную чуть не до земли. Только интересного в ней мало. Злая она, на ребят чуть что с клюшкой бросается. Может, ободаевская шептунья не такая? Она травами, говорят, лечит, все поля исходила, собирая их и при этом о чем-то нашептывая. К тому же в Валиной деревне я ни разу не была, и я прошу старших взять меня с собой.
— Да ты же ездить на велосипеде не умеешь, — пробует отговорить меня сестра, но я настаиваю на своем.
— Раз так загорелось, так беги за нами, — разом решает Ира. Серые глаза ее смеются, она переглядывается с Валей, та пожимает плечами. А я соглашаюсь, радостно соскакиваю по теплым, нагретым солнцем ступенькам с нашего крыльца, на котором все переговоры и идут, еще не предполагая, что ждет меня в этот солнечный летний день.
Старшие садятся на свои машины, трогаются в путь, оставляя на пыльной дороге рубчатые следы от колес. Я рысцой под горку бегу за ними, смотрю на мелькающие спицы и стараюсь не отстать, ноги по щиколотку тонут в желтой пыли — дождя давно не было. Пыль греет и даже жжет ноги, набивается в нос и в рот, сразу становится трудно дышать. И все же спуск под горку от села на мостик над безымянным ручьем и подъем я одолеваю довольно легко, не выпуская из вида велосипедисток, тем более что в гору они и сами идут пешком, ведя в руках велосипеды. Потом, поднявшись, они снова садятся в седла, и тут мне становится туго. Дорога до Борисовской и дальше, до Кокошилова, прямая и ровная, хоть яйцо кати. И залежи пыли на дороге велосипедисткам не такая помеха, как бегуну. К тому же, солнце сильно напекло мне макушку, волосы у меня темные, почти черные, голова, чувствую, начинает просто гудеть от жары. Старшим и тут легче: они обе светловолосые, у Иры и вообще косы льняные, красивые. Но мне сейчас совсем не до размышлений о красоте, мне горько и обидно, я понимаю, что надо мной посмеялись. Девчонки и сейчас весело переговариваются — может, обо мне. Я представляю себя со стороны — есть над чем повеселиться: жалкая, запыленная, еле переводящая дух. Но продолжаю бежать вслед за крутящимися блестящими вдали колесами из какого-то нелепого, злорадного упрямства. Кажется, я предчувствую, что скоро им, старшим, станет стыдно. Они, конечно, ничего не скажут мне об этом, но я почувствую это непременно. Только не нужно мне их раскаяние, эка невидаль, мне сейчас самой важно не поддаться, себя проверить, не зря же я зимой, испытывая волю, капала на тыльную сторону руки расплавленный сахар. Ничего, вытерпела, только сожженное место долго болело и гноилось. И тут выдержу! Я уже не поднимаю голову и не смотрю, далеко ли уехали девчонки, я просто бегу по горячей пыли все дальше и дальше от села.
Так добегаю до мостика через Ломиху перед Кокошиловом. Куда дальше? Останавливаюсь и вижу: на отвертке у горки стоит, держась за руль велосипеда, Валя, чуть повыше — Ира, обе улыбаются, но не насмешливо, а сочувственно и виновато. Так, спешившись, вместе со мной они и поднимаются к загадочному Ободаеву.
Мне говорить трудно, в горле першит от пыли, а девчонки почему-то молчат. Так в молчании и заходим в деревню. Ну и зачем же, спрашивается, я так стремилась сюда? Здесь хуже, чем у нас в Архангельском. Нет белокаменной, взметнувшейся на холме церкви, нет тенистых березовых рощ, и школы нет деревянной, двухэтажной, и библиотеки. Обычная деревня с небогатыми серыми избами. Но я так устала, что даже на разочарование не хватает сил. Пока сижу на скамейке, подходит какая-то бабушка, жалеет:
— Устала, матушка, пойдем, попьешь хоть чайку у меня.
Я иду к ее дому. Старушка в обычной деревенской одежде: длинная юбка и темная кофта. Она выносит на крыльцо синенькую чашку старого фарфора и протягивает мне. Руки у нее совсем не изработанные, пальцы тонкие и длинные. И улыбается она очень душевно, словно понимает без слов всю мою затаенную обиду и недоумение. От напитка пахнет мятой, земляникой и еще какими-то травами. Незнакомая старушка так мне ничего и не сказала, молча смотрела на меня синими, не выцветшими глазами, потом погладила по стриженой макушке, взяла чашку и ушла в дом. Это, как потом оказалось, и была старушка, которую молва окрестила колдуньей.
Из Ободаева отправляюсь одна, девчонки задержались у Валиной родни. Я иду медленно. А куда торопиться? Дорогу домой я теперь знаю. На следующий день без всякого труда, с Валиной помощью я научилась кататься на «звере», мамином велосипеде. С этого дня я стану путешествовать везде одна, и, право, это ничуть не хуже, чем в шумной компании.
