10 марта 2002 года ОРТ наконец-то начало давно обещанную и широко разрекламированную экранизацию сериала об Эрасте Фандорине «Азазель».
Безусловно, фильм очень красивый. Использование суперкачественной кинопленки, а возможно, и специальной компьютерной обработки под кино, сделали картинку очень сочной и красочной. Даже трава на бульваре выглядит неестественно девственно-зеленой. Великолепно оживление открывающейся книги в самом начале. От страницы к странице зритель наблюдает постепенный переход от анимационного кино к реальному действию — красивый и стильный ход. Но вся сказка на этом и заканчивается. Излишняя хлопотливость гувернантки Пфуль, ее неприличное ерзанье по скамейке настораживают. То ли сцена была не отрепетирована, то ли пленки на дубли не хватило, но актриса Эва Шикульска, скорее, не знала, что делать, чем вспыхнуть от негодования. А сцена самоубийства Кокорина выглядит как фотография. Она мертва и совершенно не трогает. А ведь в книге этот момент описан так экспрессивно, что невольно становишься соучастником суицида. Что это? Опять нехватка денег или нежелание создателей картины травмировать и без того слабую психику сердобольных зрительниц. Тогда почему в конце фильма оторванная по локоть рука шевелит пальцами, словно принадлежала она не Лизоньке, от которой кроме этого, уже инфернального, фрагмента ничего не осталось, а кому-то из членов семейки Адамсов. Нелепый анахронизм выявляется при внимательном рассмотрении первых же кадров. На первом плане городской сад XIX века. На дальнем, там, где верхние строки кадра закрывает стильный полукошет (черные полосочки, формирующие размер кадра по вертикали), четко просматриваются проезжающие с большой скоростью автомобили. Я, конечно, понимаю, что зритель, увлеченный действием, никакого внимания и не обратит на этот казус. Но тот, кто читал, а в особенности впечатлительные натуры, чей мозг, благодаря бриллиантовому языку автора, рисует свое виртуальное кино, устает от медлительности актерских оценок, лишних мизансцен и начинает обращать внимание на детали второго плана, ведь, по сути дела, он (зритель-читатель) уже в курсе, что произойдет далее. Видимо, режиссеру захотелось чеховских подводных течений. К чему, например, было вводить в видеоряд не существующую в книге сцену с чашкой? Сначала она, сбитая стремительным движением Фандорина, падает в туфлю, а потом все-таки разбивается о пол. Дабы подчеркнуть психоэмоциональный конфликт между невозмутимым «отцом» Грушиным и загоревшимся интересным делом «сыном» Фандориным? Думаю, что для обывателя — это просто развлекательный момент, но нисколько не психология. А убийца Ахтырцева? Какой смысл было раскрывать его крупным планом заранее? Ведь этот персонаж рядовой, сиюминутный, хоть и неслучайный. (В конце фильма именно он является соучастником убийства Лизоньки). Словом, интрига не состоялась. Увлечение эффектом прокрутки, при переходе с крупного плана на крупный, во время карточной «разборки» между Зуровым и Фандориным делает эту сцену не драматичнее и вкуснее, а головокружительнее в самом прямом смысле этого слова. Люди со слабым вестибулярным аппаратом в этот момент могли почувствовать тошноту, как на цепочной карусели. В большинстве своем герои говорят одним и тем же безликим, но высокопарным тембром. Диалоги театрально затянуты. Ощущение, что эмоций нет, не было и не будет, словно актеры безумно измучены режиссерами и самими съемками. И только Сергею Безрукову удалось достаточно приблизиться к образу Бриллинга. Бриллинг именно так и выглядел, как его сыграл актер. Марина Неелова — великолепная актриса. С первых встреч с леди Эстер появляется надежда, что наконец-то положение выправляется и начинает развиваться действие в стиле кино. Но нет. В завершающих сценах опять наползает театральщина и губит, безвозвратно губит задумку сделать художественный фильм. Хорошо отыгран образ мерзавца Пыжова. Актер сумел уловить и воплотить едва заметное движение-паразит (говорил Пыжов всегда как бы смущаясь), которое характеризует с точки зрения нивербалики человека хитрого и подлого, а значит опасного. Порой создается впечатление, что это детективная комедия, а вовсе не конспирологический детектив, как определил жанр своего «Азазеля» господин Акунин. Бедность уличных сцен заставляет задуматься, что бюджет был израсходован на костюмы и обстановку комнат и дворцов. Что собой символизировала развалившаяся телега с сеном, трижды появившаяся в кадре, я, честно говоря, так и не понял… Слишком много интершумов, которые не делают фильм реалистичнее. Порой шикарное платье леди Эстер шуршит назойливее ее голоса, собаки лают везде, где надо и не надо, и даже крик ночной птицы, дважды цитируемый из киносказок Птушко, не столько настораживает, сколько отвлекает на ностальгические воспоминания. В фильме много уходов от романа. По книге, за 40 лет существования эстернатов было выпущено 16843 человека, а в фильме леди Эстер называет цифру 5768. Госпоже Ольсен, она же Амалия Бежецкая, поступило 35 писем за июнь — по фильму, а по книге — 45. А смерть Бриллинга? Он был жертвой дерева, а не кованой ограды. Таинственная «Радуга Бланка» в фильме заменена обыкновенной электрофорной машиной. Ну и наконец, в связи с чем всплывает неведомый доселе Рулеттенбург, если в литературном источнике Клеопатра Бежецкая давала адрес лондонской гостиницы «Winter Queen»? Конечно, можно списать на расхожее утверждение, что книга всегда интереснее кино. А вот не всегда. Возьмите «Бесприданницу» Островского и фильм Михалкова «Жестокий романс». Насколько глубок и в то же время доступен каждый кадр картины, насколько он поэтичен и в то же время красив. Никакой схемы, все — правда. А пьеса между тем схематична. Даже авторские ремарки не дают ощущения обстановки. В данном случае Михалков выступает не только режиссером, но и соавтором, и от этого «Бесприданница» только выигрывает. Я с нетерпением ждал появления на свет фильма «Азазель» и — дождался. Это скорее претензия на слоистую смесь мыльной оперы и телевизионной версии спектакля. Уж слишком много театральщины. Разве в кино есть необходимость свои мысли произносить вслух? Вот Фандорин разговаривает сам с собой. Что, неужели нет иных приемов передачи внутреннего состояния и осмысления ситуации? В обыденной жизни так делают шизофреники и экстраэмоциональные натуры. Но Фандорин не шизофреник, да и как сыщик человек хладнокровный. Дай Бог, не снимут «Турецкий гамбит» так посредственно. Может, лучше дождаться выхода на экран голливудской экранизации «Азазеля», сценарий для которой в настоящий момент создает Пол Верхувен? У «фабрики грез» денег должно хватить не только на костюмы, но и на трюки, каскадеров, кукол-имитаторов, ну и, конечно, на динамичность. Ведь это одна из основных характеристик, отличающих кино от театра. Правда, вряд ли смогут американцы передать тот самый русский дух, о котором много говорят, но которого понять не могут. Менталитет у них не тот. А у нас тот, да кино не получилось…
