Слова поэта «Россия, истина моя, //Затерянная Палестина.// Так непохожие края// Одна связала паутина» обрели новое подтверждение. Клич «Рус, сдавайся!», шестьдесят лет назад звучавший из уст немца, а во время чеченской кампании — из уст европейского гуманитария, сегодня трансформировался в не менее повелительное «Жид, сдавайся!».
Все миротворческие усилия объединенной Европы сводятся к этому приглашению — и ни к чему более. Пропагандисты, работавшие с русскими, были даже более обходительны. Свое приглашение они подкрепляли завлекательным обещанием «мы дадим тебе махорка, водка, балалайка» (они же — общечеловеческие ценности), израильтянам ни водки, ни тумбалалайки никто даже и не обещает. Сдавайтесь на полный аккорд, а там посмотрим. Столь однозначное позиционирование общечеловеческой Европы на стороне арабских террористов и столь недвусмысленное пожелание евреям быть сброшенными в море и более не нарушать собою благодетельный мир — «не теряйте, куме, силы, опускайтеся на дно» — порой пытаются объяснить экономико-материалистическим образом. Европейцы-де, чтобы избежать арабской нефтяной петли по образцу 1973 года, готовы не то что каких-то евреев, а отца родного сдать по сходной цене. Сдать они, может быть, и готовы, но эта готовность какая-то сильно опережающая. Потенциальные изготовители петли, то есть арабы, ведут себя (понятное дело, по арабским меркам) в высшей степени умеренно, ограничиваясь ритуальными заклинаниями. Никакого сравнения с энтузиазмом 1967 или 1973 года. Разумеется, «я повторю: как люди в страхе гадки, начнет как бог, а кончит как свинья», но сдавать всех в отсутствие прямой угрозы, т. е. в высшей степени превентивным образом, — это уже не по части экономического материализма, предполагающего какую-то рациональную мотивацию. Ситуация же, когда главными ревнителями общеарабского дела оказываются вовсе не арабы, чего можно было бы ожидать, а самые европейские европейцы, — это уже за пределами рационального. Тем более что если против нефтяной петли все же есть какие-то средства (ведь не погибли в 1973 г., а даже экономику перестроили), то против результатов успешного миротворчества непонятно какие и средства взять. Национально-освободительная борьба — дело живое и развивающееся. Положим, Израиль смиренно соглашается на все, чего требуют от него европейцы, хотя бы даже и с самыми прискорбными для себя последствиями. Нечего упираться — поигрались и хватит, искусственного сионистского образования не особенно-то и жалко. Пусть не жалко, но из чего вытекает, что национально-освободительная борьба на этой успешной ноте тут же и закончится? Скорее расширится. Эта борьба по природе своей прецедентна, и если будет эмпирически установлено, что молодой быстрорастущий народ средствами террора может успешно завладевать землями, не им благоустроенными, то непонятно, почему применение этого метода ограничится Святой Землей. Европа — земля хоть и не святая, но также довольно благоустроенная, и если можно очистить Фаластыну от сионистских захватчиков, то почему нельзя очистить Франгыстан (для начала хотя бы южный) от французских захватчиков? Вопрос лишь в сроках, когда этническое давление сорвет крышку. Когда нарастает гордость на сердце, как сало на свинье (а ничем иным самоупоенная новейшая гуманитарность не является), осознание того, что слова «Когда будут говорить: мир и благополучие, тогда и настигнет их пагуба» относятся непосредственно ко мне, причем здесь и сейчас, это очень тяжко. И кто же из европейской элиты такую тяжесть в состоянии снесть? Куда проще возненавидеть того, от кого исходят неприятные вести, т. е. Израиль, и возлюбить источник приятных новостей, т. е. арабский агитпроп, убедительно разъясняющий (западной аудитории, естественно, своим говорится немного другое), что идет лишь благородная борьба за права человека и ничего более. И объединенный клич Европы «Жид, сдавайся!» обращен не столько к израильтянам, сколько к самой же Европе — как попытка средствами истерики отгородиться от наступающей черной реальности.
