Вадим Викторович Майнугин — человек необычной судьбы. В его жизни профессионально переплелись медицина и музыка, а точнее, хирургия и джаз. Завтра, 4 июля, Вадиму Майнугину исполняется 55 лет. Более 10 лет он руководит диагностическим центром детской больницы и почти столько же созданным им джазовым ансамблем «Плюс один».
Когда договаривались о встрече с Вадимом Майнугиным, он сказал: «Приезжайте к половине первого, а то утром наши будут играть с бельгийцами». Когда я вошла в кабинет заместителя главного врача 3-й детской больницы Вадима Майнугина, он глотал какие-то таблетки и, запивая их водой, горестно выдохнул: «Проиграли наши». — Вы же врач, а сами столько таблеток пьете! Зачем? — ответила я ему вопросом на вопрос. — А между причем, — сказал Майнугин, — в лекарствах ничего плохого нет. Лекарство не помогает в двух случаях — если оно неправильно выбрано и если неправильно выбрана доза: меньшая не даст эффекта, а завышенная еще и побочный эффект даст. Кстати, помогает тоже в двух случаях — понятно в каких. Моя бабушка, мамина мама, была директором завода в Рыбинске и всегда ходила с кошелкой лекарств. Ей все твердили, что нельзя так много лекарств пить, но она прожила в светлом уме и памяти 86 лет. Так что все индивидуально. А вообще, по поводу нетрадиционной медицины я скажу так: если бы она была сильнее и эффективнее, она давно бы уже выжила традиционную. Когда у известной целительницы Джуны заболел ребенок, она с ним примчалась в больницу, хотя в это же время вся Москва к Джуне ломилась, разуверившись в медицине. У ее ребенка было довольно редкое и сложное заболевание — воспаление кости, и его прооперировали. Джуна в знак благодарности подарила хирургу бутылку коньяка в человеческий рост. Но традиционная медицина не должна конфликтовать с нетрадиционной, они должны помогать друг другу. — Неужели вы врачом стали потому, что ваша бабушка очень много пила лекарств? — Врачом я стал потому, что этого хотела моя мама. Моя мама хотела меня видеть или военным врачом, или врачом-психиатром — она всю жизнь проработала медсестрой в психиатрии, и ей казалось, что важнее и интереснее направления в медицине нет. Я вообще стал воплощением того, о чем мечтала сама мама. Она очень хотела учиться музыке, но она родилась в 1926 году, и эта ее мечта в силу жизненных обстоятельств не осуществилась. Хотя бабушка, ее мама, была человеком образованным, окончила гимназию, знала четыре языка. Я хорошо помню, когда мне исполнилось 5 лет, мама купила рояль. В рассрочку. Затаскивали его в окно. Потом рояль еще один переезд выдержал. А когда я уехал из Рыбинска, этот рояль долгое время стоял в краеведческом музее, в зале, где был воссоздан быт одного купца Х1Х века. Когда мне исполнилось 7 лет, повела меня мама в музыкальную школу. Почему-то определили, что я должен заниматься скрипкой. Но к скрипке я тогда относился однозначно плохо. И начал я учиться играть по классу фортепьяно. Но помню, что мне с раннего детства нравились клавишные инструменты — отец играл на аккордеоне, и для меня не было высшего счастья, чем изображать, что я тоже нажимаю на клавиши инструмента. — Учились вы в музыкальной школе легко, учителя видели в вас будущего джазмена? — Учеба шла очень болезненно, было несколько попыток с моей стороны эту школу бросить, особенно в выпускном, 8-м классе, когда заболел тифом. Я проболел полгода, и если в общеобразовательной школе, где учился неплохо, мне удалось без особого труда догнать по всем предметам, то с музыкальной школой было весьма сложно. Но все-таки ее окончил. — А перед вами стояла проблема выбора: музыка или медицина? — Пожалуй, никогда. И то, и другое. Поскольку мама видела меня военным врачом, я, как послушный ребенок, после окончания школы поехал поступать в Военно-медицинскую академию, в Красное село под Питером, на военно-морской факультет. И когда уже были сданы два экзамена, причем один на пять, другой на четыре, к нам, группе абитуриентов, подошел офицер-подводник и стал рассказывать о службе и о себе. Сказал, что стал импотентом, семья развалилась, зато появилась лучевая болезнь и так далее. А когда мы подавали документы, разговор шел о том, что большая часть из нас попадет на подводные лодки. Мы поехали поступать вместе с другом из Рыбинска, и после общения с подводником решили на следующем экзамене не отвечать, чтобы получить двойку. Дело в том, что отказаться сдавать экзамены мы уже не могли, так как проезд был через военкомат, бесплатный, и освободиться можно было, только получив законную двойку. Что мы и успешно сделали. Экзамены в военные вузы проходили всегда в июле, а в гражданские в августе, Так что мы успели к экзаменам в Ярославский медицинский институт. Готовился я основательно и поступил с первого раза. — А вот интересно, почему при очень низкой зарплате у врачей, конкурс в медицинский продолжает оставаться самым высоким? — Подавляющее большинство врачей давно работают за совесть. Думаю, что конкурс определяется престижностью профессии и ощущением востребованности. На Западе, немцы например, медицину называют золотой профессией. И дело не только в деньгах. Дело в максимальном удовлетворение потребностей человека, и социальных, и моральных, и прочих. А хирургия тем более отвечает этим требованиям. Хирурги испытывают после успешной операции огромный прилив сил. Правда, хирургия сродни красивой женщине: столь же привлекательна, сколь и коварна. У каждого хирурга есть «свой угол на кладбище». Может, поэтому хирурги рано сгорают. Правда, успешно оперирующие хирурги живут, как правило, долго. После окончания медицинского института я начал работать врачом на «Скорой помощи», хотя всегда мечтал быть хирургом, но места не было. Потом забрали в армию, которая в моей жизни оставила весьма сложный след. С одной стороны, с армией мне здорово повезло в профессиональном плане, с другой — я там столкнулся с первыми серьезными проблемами. Служил офицером, военным врачом, в 10 километрах от Каунаса. Днем работал, а по вечерам по приемнику слушал джаз. А офицер из соседней комнаты, не понимая ничего в музыке, слышал из моего приемника лишь американскую речь и, как позднее выяснилось, стучал на меня. Шел 1973 год, и в Ярославль приезжал знаменитый джазовый оркестр Тэда Джонса и Мэла Луиса, который давал всего четыре концерта в Советском Союзе. Друзья из Ярославля написали, чтобы я обязательно приезжал. Я взял отпуск и поехал. А после концерта вышел один из музыкантов оркестра и стал раздавать пластинки и журналы о джазе. Красиво изданные, на русском языке. Вернулся с этим журналом в часть, пластинки оставив в Ярославле. Сижу в своем медицинском кабинете и читаю статьи о джазе. Заходит майор. И началось! Стали собирать на меня полное досье. Что интересно, из 10 человек, которых расспрашивали обо мне, только один меня об этом предупредил. Те ребята, которые собирали на меня компромат, раскалывать умели. Одним словом, были проблемы. Но до дембеля оставалось немного, и мне даже внеочередное звание дали — просто документы на мое представление ушли до того, как меня в потенциальной измене Родине обвинили. — Увлечение джазом, кажется, вообще не было в те годы безобидным занятием. Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст — так ведь говорили. Были ли у вас проблемы после возвращения из армии? — Практически не было, но, возможно, потому, что не высовывался. Вернулся в Рыбинск, и меня секретарем комсомольской организации без моего ведома избрали. И начали предлагать в партию вступать. Я дважды отказался, меня строго предупредили, что это может плохо кончиться. — Вы были активным диссидентом? — Нет, просто мне активно не нравилось, что происходит в стране, обществе. Я не скрывал своего мнения, но никому его не навязывал. Я был увлечен медициной и музыкой и не лез в номенклатуру, но интуитивно знал, что этот строй должен закончиться. Когда мне было 32 года, защитил кандидатскую диссертацию, в 41 год — докторскую. Обе диссертации защищал в Москве во 2-м Медицинском институте, теперь это академия. Мне очень повезло с научным руководителем. Вячеслав Иванович Гераськин. К сожалению, столичная жизнь его рано сломала. Защитив кандидатскую диссертацию, начал преподавать в медицинском институте. Но тут произошло опять несколько неординарное событие. Я влюбился, и у нас родился ребенок. Проблема была в том, что она была замужем, да и я был женат. Вообще, я человек, не верующий в Бога как такого, но я верю, что есть Высший разум, Высшие силы. А убедился в этом, когда читал речь лауреатов Нобелевской премии Крика и Уилсона, которые открыли ДНК. Настолько гармонично, выверено и продуманно устроена информационная основа хромосом, всего живого, что этого не могло произойти эволюционным путем. То есть природа не могла создать такое сама по себе, путем случайного подбора. И именно тогда я поверил в Высший разум. Он и подсказал: ребенок, естественно, должен стать моим. Это был 1984 год, и я сразу вылетел из мединститута — человек с такой моралью, по мнению ректора, не мог, наверное, преподавать. С большим трудом меня, кандидата медицинских наук, взяли в детскую клиническую больницу N 3 дежурантом. Правда, именно это помогло довольно быстро закончить докторскую диссертацию и защитить ее. Но это сильно подкосило маму, она очень из-за меня переживала. Да и у меня был тяжелейший невроз. Все говорили, что я дурак, но по-другому не мог поступить. У меня есть рубеж, который никогда не переступаю. А кем он определяется этот рубеж, не могу точно сказать. И вообще не могу сказать, что мой жизненный путь правильно избран. Некоторые говорят, что если им все начать сначала, то в точности так же они и поступят. А я в этом не уверен. — Что вы считаете своей основной заслугой в медицине? — Я думаю, что я неплохой хирург и эндоскопист, сделал много хороших операций. Первым в Ярославле сделал малую инвазивную операцию — через проколы брюшной стенки с использованием мини-видеокамер. При моем активном участии был создан и диагностический центр 3 детской больницы. Я сторонник научнообоснованной медицинской практики, а не сторонник сюсюканья и консилиумов. Нынешняя аппаратура позволяет максимально точно поставить диагноз. — У нас такие замечательные детские врачи, если послушать, но так много больных детей. — К сожалению, у нас нет культуры обращения к врачу на ранних этапах заболевания. Очень много запущенных болезней, особенно болезней почек и мочевыводящих путей, которые сложно выявить на ранней стадии. Сейчас мы приняли решение — для всех новорожденных обязательно ультразвуковое обследование, чтобы выявить возможные заболевания почек и опорно-двигательного аппарата. Начали с родившихся в Дзержинском районе. Постепенно эта программа охватит всех детей города и области. Очень важно выявить заболевнаие как можно раньше, чтобы избежать калечащих операций, которых у нас еще слишком много. Технические возможности у нас есть, главное — правильная организация. Я вообще считаю, что сейчас самая основная задача при низкой рождаемости бороться за каждого родившегося. Этим надо проникнуться. Демографические показатели у нас и так жуткие: смертность более чем в два раза превышает рождаемость. Прогнозировалось, что к началу века у нас в стране будет население 400 миллионов человек, а сейчас в России — 145 миллионов. Посчитатно, что к 2010 население России уменьшится еще на 15 миллионов. — Сейчас очень много споров о нашей медицине, врачей не ругает только ленивый. — На недавней встрече медиков президенту страны задали вопрос: когда у нас будет сильная медицина? Он совершенно точно ответил: когда у нас будет сильная экономика. Могу со всей ответственностью заявить, что в педиатрии большинство профессионалов — очень совестливые, ответственные люди, но должна быть система, которая позволит держать общий уровень медицины и лечения. На Западе больной, попадая в больницу, подписывает письменное соглашение, и там есть такой вопрос: все ли вам обяснили и все ли вы поняли? Есть ли у вас еще вопросы к врачу. И если больной не напишет в первом случае «да», а во втором «нет», то никакой врач не имеет права приступать к его лечению. А у нас закон еще не пришел в медицину. В моих ближайших планах поступить на юридический факультет одного из ярославских вузов. — Вадим Викторвич, так и хочется спросить: как же вам хватает времени на джаз — ведь ваш ансамбль «Плюс один» довольно часто выступает, много репетирует? — Понимаете, джаз — а джазом увлекся еще в 6 классе — это мой стиль жизни, джаз — это страсть и интеллект одновременно.
