Неожиданным поводом для моих рефлексий послужила эстрадная песенка на слова Николая Заболоцкого «Меркнут знаки зодиака» (1929). Стихотворение настолько известное, узнаваемое, что вначале в ушах привычно скользило:
Меркнут знаки зодиака Над просторами полей. Спит животное Собака, Дремлет птица Воробей. Вызывало удивление только одно: неожиданно гармоничные отношения между «музычкой» и привычно относимым к высокой культуре текстом. Потом появился легкий дискомфорт: неужели это есть у классика Заболоцкого? Толстозадые русалки Улетают прямо в небо, Руки крепкие, как палки, Груди круглые, как репа. А потом что-то и вовсе странное, наводящее на мысль о римейке классического образца: Из-за облака сирена Ножку выставила вниз, Людоед у джентльмена Неприличное отгрыз. Все смешалось в общем танце, И летят во все концы Гамадрилы и британцы, Ведьмы, блохи, мертвецы. Да, это Заболоцкий. Классик эпохи авангарда. А нынешнее, эстрадное, современное? Откуда? Папа, мама, чемодан, Эротический диван — разве это не те же «гамадрилы и британцы, ведьмы, блохи, мертвецы», летящие вперемешку, «во все концы»? Этот продуктивный ход культуры — не что иное, как снижение (опрощение, вульгаризация, перевод в сферу неприличного, запретного). Великолепным обобщающим примером может послужить блестяще разыгранная двумя великими женщинами ХХ века — Ахматовой и Фаиной Раневской — версия лермонтовской дуэли, разработанная с позиций такого деформирующего сознания: «Когда-то в Ташкенте Ахматова рассказала Раневской свою версию лермонтовской дуэли. По-видимому, Лермонтов где-то непозволительным образом отозвался о сестре Мартынова, та была не замужем, отец умер, по дуэльному кодексу того времени (Ахматова его досконально знала из-за Пушкина) за ее честь вступался брат. „Фаина, повторите, как вы тогда придумали“, — обратилась она к Раневской. „Если вы будете за Лермонтова, — согласилась та. — Сейчас бы эта ссора выглядела по-другому… Мартынов бы подошел к нему и спросил: “Ты говорил (она заговорила грубым голосом, почему-то с украинским „г“) за мою сестру, что она б…?» Слово было произнесено со смаком. «Ну, — в смысле „да, говорил“ откликнулась Ахматова за Лермонтова. — Б…». «Дай закурить, — сказал бы Мартынов. — Разве такие вещи говорят в больших компаниях? Такие вещи говорят барышне наедине… Теперь без профсоюзного собрания не обойтись». Ахматова торжествовала, как импресарио, получивший подтверждение, что выбранный им номер — ударный». В авангардистском тексте 20-х годов сюжет о праведнике Лоте получает такую интерпретацию: В пурпуровой мантии в черной норе, В пещере устроился Лот. А рядом — одна из его дочерей Сидит, оголивши живот. Другая — вино виноградное льет Из чаши стеклянной в сосуд золотой, И голую ногу к нему на колени Она, прижимаясь, кладет. Вдали погибающий виден Содом, Он пламенем красным объят. И в красных рубахах, летя над костром, Архангелы в трубы трубят. (Николай Олейников. Из цикла «В картинной галерее. Мысли об искусстве»). У Виктора Пелевина в романе «Чапаев и Пустота» представлен, по сути, тот же искаженный (спародированный) инвариант: — Прошло ли время, — спросил с потолка вкрадчивый голос, — когда российская поп-музыка была синонимом чего-то провинциального? Судите сами. «Воспаление придатков» — редкая для России чисто женская группа. Полный комплект их сценического оборудования весит столько же, сколько танк Т-90. Кроме того, в их составе одни лесбиянки, две из которых инфицированы английским стрептококком. Несмотря на эти ультрасовременные черты, «Воспаление придатков» играет в основном классическую музыку — правда, в своей интерпретации. Сейчас вы услышите, что девчата сделали из мелодии австрийского композитора Моцарта, которого многие наши слушатели знают по фильму Формана и одноименному австрийскому ликеру, оптовыми поставками которого занимается наш спонсор — фирма «Третий глаз». Заиграла дикая музыка, похожая на завывание метели в тюремной трубе…» Все отчетливее становится мысль о потреблении (поглощении, пережевывании, переваривании) массовой культурой предшествующей культурно-цивилизационной продукции. Эта кулинарная тема проясняет смысл «завлекательной» части названия моего сообщения: «людоед» (читай — массовая культура) у «джентльмена» (читай — у высокой культуры) «неприличное отгрыз» — не без помощи авангарда или постмодерна, расчленившего, препарировавшего для «людоеда» оного «джентльмена». Авангард, а затем и постмодерн успешно выполнил свою задачу — «развоплотить» конструкции предшествующей культуры, — и выступил по отношению к массовой культуре искусным кулинаром. Развоплощенные частицы оказалось легче переварить, чем целые куски конструкций, могущих застрять в горле костью. Отсюда избыточность всего, прущая в рекламе: И толстый, толстый слой шоколада — Вот и все, что нам от жизни надо. Пока дают, надо брать, От других не отставать: Стирать, жевать, хватать, глотать!
