БРАСЛЕТЫ ВНЕ МОДЫНаручники щелкнули на запястьях. Конвоир повернул в скважине ключ, похожий на немудреный крючок от почтового ящика. Видавшие виды металлические браслеты пришлись впору. Никелированная поверхность местами поблекла, кое-где покрылась ржавчиной, а сами кольца отполированы до поразительной гладкости. Железки сильно затерты от ежедневного употребления в дело. Они болтаются на руках, проворачиваются, даже кажутся расхлябанными, и почти не стоит труда сбросить их в снег, достаточно тряхнуть посильнее руками вот так… или вот так, или… Металлические дуги больно врезаются в кожу, устройство позвякивает, дрягается из стороны в сторону и остается на месте. У браслетов поистине железная хватка, их можно цеплять хоть на медведя. Неизменный атрибут детективного фильма при тесном ознакомлении теряет свою романтическую ауру. К тому же крепится он на моих запястьях, и в роли борца за справедливость выступаю вовсе не я.
Я оказался в шкуре ПОПа, что в переводе с языка конвоиров означает: подозреваемый — обвиняемый — подсудимый. Наручники сковывают движения, в них даже шагать неудобно. Походка становится неуклюжей, приходится семенить. Ведь руками не взмахнуть, ноги заплетаются, и так и тянет нырнуть носом вперед. Потянуться чередом невозможно, как невозможно показать, каких размеров щуку я выловил из пруда в детстве золотом. Сразу захотелось закурить. Конвоир не даст, ему запрещено подобное общение с ПОПом. Тут же вспомнил, что я ведь не курю. ГЛАЗА В ГЛАЗА Впереди маячил автозак — фургон с двумя клетками и «стаканом». Дверцы открываются ключом, похожим на ключ проводника в поезде. Кругом решетки, засовы. В тесноте фургона имеется местечко для конвоя. Так и сидят по дороге из СИЗО в суд друг напротив друга обвиняемый и охранник. Каждый сквозь решетку смотрит на мир со своей стороны. Один глядит на свободу, которой лишился в одночасье, другой внимательно следит за копошащейся бездной мрака, ощутимой даже в тесноте автозаковской клетушки. В конце рабочего дня путь обратно, опять лицом к лицу. Для обоих мир в клетку, что накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Охранник со стажем так завернет по фене, что малолетка разинет рот и встанет как вкопанный. Для молодого же конвоира после школы милиции с первого сопровождения начинается иная наука. Не факт, что он ее правильно усвоит. По ту сторону решетки жизнь течет по иным законам. Металлические прутья для криминальных постулатов не преграда. Зараза выползает наружу, подминает под себя окружающее. Преступник живет по понятиям, так устроена жизнь в камере, так она преломляется в контактирующем с несвободой пространстве. СТАКАН ДЛЯ ПЕТУХА В углу автозака «стакан» — железный ящик, чуть побольше, чем под баллон с газом. На нем нет ни окошка, ни смотровой щелочки. В нем перевозят «морально опущенных», таковыми в зоне считаются «голубые» и каждый вступивший с ними в контакт. Есть просто гомосексуалисты, сексуальное меньшинство, которых большинство страшно не уважает. А есть люди иного плана, униженные и сломленные. «Петухом» могут сделать насильно. Это называется «опустить». Неугодного авторитетам сокамерника сначала крепко бьют, а после его насилует какой-нибудь моральный урод. С этого момента человек становится изгоем. Об него может вытирать ноги кто угодно из сидельцев. Ситуацию не может изменить ни конвоир, ни прокурор, ни кто-либо извне «понятий». При перевозке в автозаке с «петухом» за одну решетку не сядет ни один подсудимый. Иначе возможен непредсказуемый инцидент вплоть до убийства. Уголовный кодекс здесь роли не играет. Потому пришлось придумать изолированный от прочих закуток — «стакан». Необходимость его продиктована с той стороны решетки. Он должен быть — и ни в зуб ногой. Таково воздействие среды «оттуда». ГРУБ И СТОЕК Александр Афанасьев, командир отдельного батальона конвойной службы милиции, за десять лет службы уже наработал профессиональный иммунитет. Это как у хирурга — ведь не будешь каждый раз от жалости слезы лить над операционным столом, надо резать, исполнять свои профессиональные обязанности. Не каждый справляется. Потому в КСМ постоянно идет не набор, а отбор кадров. Капитан Афанасьев говорит, что каждый ПОП считает себя без вины виноватым, о чем и спешит поведать охраннику. Автозак, например, едет, и всю дорогу из-за решетки конвоиру на ухо доносится одна и та же песня: «Не виноватый я, они сами. Ты только пособи, ты же мужик, мужик ты или не мужик…» Просьбы разные: от передачи записочки на волю и обратно до организации побега. По России прецедентов достаточно. Милиционер ведь тоже человек. Кто-то польстился на посулы, вступил в сговор и сам встал на сторону преступников. И случилось-то как-то незаметно. Началось с малого, как говорится, на понт взяли, а дальше и не откажешь. А после позор-то какой! Мало того что из органов выгонят с треском, так еще и «продажного мента урки между собой не уважают». Тут уж выбор один. Остается гнать прочь даже намек на искушение. Потому, наверное, конвоиры зачастую напускают на себя нарочитую строгость, граничащую с грубостью. Это явно сквозит в привычке командовать на манер «упал-отжался», мол, чего копаешься, живо давай, руки за спину и еще пара внятных слов — приказы звучат громко, словно для недоразвитых по части слуха и умственных способностей. Для обвиняемых, незнакомых с армией и дедовщиной, подобное обращение оскорбительно. Какого-нибудь бывшего директора, привыкшего к почитанию своей персоны, это унижает, и он спешит написать письмо в вышестоящую инстанцию. ГОВОРИМ ПО-РУССКИ ИЛИ ЯЗЫКОМ РП Возможно, он прав. Вину подозреваемого еще доказать надо. ПОП еще не преступник. А ему тут всем обращением дают понять, что он эскимо на палке. Наивно полагать, что после жалоб из уст охранников посыплется нечто вроде: «А не соблаговолит ли…», «Только после вас» или «Уж позвольте вам не позволить». Нет, не соблаговолит. Здешний этикет обкатывался веками. Он отравлен душком понятий и вырос из дремучей рассейской вольницы, вбиваемой в ярмо государственного порядка. Он оттуда, где нет ничего страшнее русского бунта и, соответственно, расправы с этим бунтом, когда под горячую руку подвернется и правый, и виноватый. Впрочем, сегодня жалобы пишут даже те подсудимые, кто и в школе авторучку не держал, у кого на лбу написано: «Твой дом — тюрьма». Это у капитана Афанасьева иммунитет. Он Чечню прошел, повидал всякое. Нервы закалены, ему и психолог не требуется. А молодые испытывают такой прессинг, что испарина выступает и кошмары снятся. Случается, подсудимые начинают раскачивать автозак на полном ходу. Машину мотает вдоль дороги от обочины к обочине, того гляди перевернется. Те, которые за решеткой, «пошли в раскрутку», беснуются. Конвой стоит на ушах, еще немного, и автомобиль опрокинется в кювет. Успокоить возбужденный контингент нет никакой возможности, сквозь прутья до них даже резиновой палкой (сокращенно — РП) не достать. Не стрелять же в людей. Оружие-то у конвоиров имеется. Вот только реакция должна быть адекватной. Автозак тормозит у первого дерева и прислоняется к нему боком. Качка прекращается. А по прибытии в конвойное помещение суда зачинщики свары отведают РП. Не благодарность же объявлять, что чуть не угробили. В общем, работка нервная, почти экстрим. В иной конфликтной ситуации так и тянет заорать и палкой помахать. То и дело в печать просачивается информация, что преступникам удалось бежать из тюремной машины прямо на ходу, или с места проведения следственного эксперимента, или из помещения суда. Интересуюсь, много ли в нашей области случалось побегов при перевозке обвиняемых. Начальство улыбается и охотно рассказывает о… подготовке личного состава, о проведении стрельб и зачетов по физо… СТРИПТИЗ ДЛЯ ЗАКАЛЕННЫХ Автозак с нами на борту подъезжает к зданию областного суда. Говорят, конвойное помещение здесь отвечает всем правилам содержания обвиняемых. Автомобиль останавливается сбоку здания. Здесь устроен отдельный вход для подозреваемых. Металлическая дверь, звонок, доклад караульного командиру батальона. В подвале расположены камеры-одиночки. Ждем, когда закончится осмотр прибывшей партии. Зрелище не для посторонних. Тем более не для слабонервных. Подозреваемые раздеваются. Бетонный пол мало похож на подиум конкурса по бодибилдингу, да и мужским стриптизом здесь не пахнет. Изнанка жизни с дряблыми телами, дырявым бельем и вонючими носками — только для узких специалистов. В этот день судебных заседаний дожидались 12 человек. Каждого внимательно обшаривают на предмет вноса-выноса разных недопустимых предметов. Ведь из камеры СИЗО подозреваемый выходит со всем своим скарбом в охапку. Там его осматривают служащие УИН. Теперь все шмотки перетряхнут ребята из КСМ. Тут уж никаких, даже самых маленьких секретов от окружающей тебя большой компании. НА ЗАВИСТЬ ПИКАССО Наверное, идея телесериала «За стеклом» пришла в голову беспокойному конвоиру с творческими наклонностями. Смотровые окошечки на дверях камер закрыты плексом, и в любой момент дежурный из коридора может полюбоваться, что там внутри происходит. Картина по накалу страстей почище телевизионной. Сиделец изощряется в способах сотворить что-либо запрещенное — хотя бы покурить втихаря, а надзиратель использует свою методу, чтобы подловить умника. С годами мастерство обеих сторон растет и достигает немыслимого совершенства. Обвиняемый не успел еще окурок поднести к губам, а в окошке уже маячит глаз охранника. Пока милиционер гремит ключами — чинарик прячется по новой, и отыскать его не в силах даже экстрасенс. В среднем ПОПу предстоит пережить 5 — 6 заседаний суда. Процедура вечернего возвращения в СИЗО есть зеркальное отражение утренней поездки. При осмотре вышла заминка, один гражданин «зашхерил» спички куда-то поглубже, что сразу не выковырять. Но если уж было запихано, значит, можно извлечь. Раз-два — и вот они, спички. Еще один принялся угрожать жалобой по поводу отвратительных стен в камере. Стены оформлены согласно предписаниям. Пикассо бы ногти обгрыз от зависти, любуясь на этот авангардизм. Шершавые бугры цемента громоздятся от пола до потолка — незабываемые тюремные сталактиты. Картина, знакомая ремонтникам, ползающим в недрах городских коммуникаций. Стиснутое пространство чуть побольше «стакана». В тусклом свете лампочки над дверью обвиняемый похож на термита в термитнике. УЕЗДНЫЙ ШАНСОН В остальных судах условия в конвойных помещениях отсутствуют напрочь. В Ярославском районном суде, например, есть комната, где сгрудились разделенные зеленой решеткой охранники и подозреваемые. Снова напротив друг друга, на виду каждый «чих» тех и других. В этот раз в ожидании судебного решения маялись два паренька. Вид у них был довольно бодрый, крутили по сторонам бритыми головами. Пока еще все в новинку, чувствуют себя в центре внимания: вокруг них кружится конвой с автоматами, родственники в коридоре переживают, дружки смотрят с уважением. Еще невдомек, что такого интереса к своей персоне лучше бы отродясь не иметь. Единственный серьезный поступок в жизни и тот набекрень, не как у людей. Вот так, с недоделанными мозгами — и в преступники. Там этих ребят хорошему никто не научит. Лишь напоют заунывный тюремный куплет: «Теперь твой транспорт — автозак…» Прямо гора с плеч, когда сержант поворачивает ключ в наручниках и дужки свободно распахиваются. Готов обнять конвоира как родного. На меня никто голоса не повышал, не понукал. Я ведь так, «погулять вышел». Но даже недолгое пребывание в роли осужденного дает понять, что за решеткой делать нечего. Там мрак сплошной и никакой романтики, если кому-то она там мерещилась по недомыслию. И блатную песенку не облагородит никакое обновленное название вроде «русский шансон». Это устроителям шоу захотелось увидеть в русской грязи французские пикантности. Конвоиры, «паханы» и «петухи» перемешаны под одной крышей и варятся в собственном соку нашей действительности. Вку-у-ус спецфицский. Варева столько, что на всех хватит с добавкой. А что делать, когда при видимой значимости закона число преступлений неуклонно растет. Когда маньяки ошиваются чуть ли не в каждом уездном городке. Когда ежедневно в области 20 — 40 судебных заседаний и острый дефицит судей и конвойных. А мы на Европу равняемся, натягиваем нашенские законы на иноземную колодку. Между тем ларчик просто открывался, точнее, закрывался. И не ларчик, а зарешеченный автозак, в котором для клеток и «стакана» один ключ. Фото Виктора ОРЛОВА.
