60 лет назад, в апреле 1943 года, старый большевик председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Алексей Бадаев за беспробудное пьянство был отправлен руководить пивоваренной промышленностью. Бадаев был далеко не единственным пьяницей в советской верхушке.
Председатель исполкома принимает посетителей в пивной О том, что Бадаев, как принято было говорить, любит заложить за воротник, среди большевиков было известно давно. Однако в предреволюционные годы у этого питерского рабочего было достоинство, безоговорочно затмевавшее все его недостатки. В 1912 году профсоюзного активиста Алексея Бадаева избрали в Государственную думу, и год спустя большевики сумели превратить его в свой парламентский рупор. Бадаев читал речи, подготовленные для него Лениным и другими партийными вожаками, а кроме того, был официальным издателем газеты «Правда». После революции Бадаев так и не занял сколько-нибудь значительных постов — мешало и слабое образование, и непрекращавшееся пьянство. Лишь в 1938 году его избрали председателем Президиума Верховного Совета РСФСР. Карьера Бадаева могла прекратиться вовсе, если бы не снисходительное отношение Ленина к слабостям соратников. Как утверждали отшатнувшиеся от Ильича и эмигрировавшие революционные интеллигенты, вождь мирового пролетариата говаривал, что партия не пансион для благородных девиц и нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали, и еще добавлял, что в большом хозяйстве любая дрянь пригодится. Пьянство среди руководящих работников расцвело пышным цветом. В партийных документах начала 1920-х годов, правда, подчеркивалось, что алкоголизмом поражены лишь низшее к среднее звенья партийных и советских работников и что пьют товарищи исключительно из-за неблагополучного материального положения. Отчасти это было верно. Но все же масштабы «алкоголизации» провинциальных советских структур поражают воображение. В декабре 1924 года ГПУ докладывало руководству страны: «Пьянство низового соваппарата отмечается по всем районам Союза. В Рязанской губернии в некоторых селах крестьяне требовали переизбрания Советов, чтобы избавиться от пьяниц и взяточников. В Верхне-Сосинской волости Орловской губернии крестьяне по поводу выборов в Советы говорили: «Горькие пьяницы выбирают друг друга». В этой губернии предсельсовета в пьяном виде потерял портфель и наган. Пьянство совработников отмечается в Тульском, Московском и других районах. В Северо-Западном районе пьянство и дебоши со стороны членов сельсоветов и виков (волостных исполкомов) — бытовое явление. В Кипено-Ропшинской волости Ленинградской губернии предвика принимает посетителей в пивной». Пили и руководители страны. В 1926 году члену Политбюро Вячеславу Молотову пришлось разбирать довольно неприятное дело трех наркомов. В ЦК из Калужского губкома партии переслали с грифом «секретно» письмо члена бюро сельской партячейки (письмо приводится без изменения орфографии и пунктуации): «Довожу до Вашего сведения, что 20 февраля 1926 года на разъезде Кошняки проехали в Москву Наркомвоенмор т. Ворошилов, Наркомзем тов. Смирнов, Наркомпочтель тов. Смирнов и др. Означенные т.т. были сильно пьяны, но это еще не беда, если бы они уехали так, но они очень хорошо распрощались с вощиками по заявлению целовались, вообще привлекали для себя внимание всех граждан бывших при отправлении, в частности члена ВКП тов. Дмитриева, который думал едут с поездом инвалиды т. е. без ног или хромые, но по словам крестьян это Ворошилов через чур пьян и прощается с Марусей Почачевой на всю глотку кричит Маруся прощай и т. д. На другой день было у нас собрание беспартактива нашего района, то до открытия собрания гвоздь толков среди актива это было только о поведении Наркомов. На основании вышеизложенного я и прошу для расследования этих толков запросить ЦК ВКП действительно ли были означенные товарищи или кто-нибудь вместо их, чтобы эти слухи наша ячейка могла рассеять, а то при таких условиях работать приходится очень плохо в связи хотя бы с беспартпартактивом и организацией бедноты. Я просил бы также Вас сообщать в ЦК, чтобы если кто будет приезжать в район, то чтобы они регистрировались в ячейке, а то у нас выходит не лицом к деревне, а спиной. О результате прошу сообщить. С коммунистическим приветом член бюро Дороховской яч. ВКП В. Быстров». Опился и помер С алкоголизмом в партийных рядах пытались бороться самыми разнообразными способами. Выпускали плакаты «Папа — не пей!», устраивали пионерские антиалкогольные демонстрации, а также пытались излечивать дошедших до ручки большевиков новейшими чудодейственными снадобьями вроде очищенной мочи беременных женщин. В начале 1930-х со злоупотреблением спиртным стало поспокойнее. Бывший управляющий делами Совмина СССР Михаил Смиртюков, пришедший на работу в Кремль в 1930 году, вспоминал: «В 30-е годы пьянства в Кремле не было. Чтобы кто-то к кому-то зашел в кабинет и предложил выпить — ни-ни. А вот в выходные дни на дачах совместные распития, правда, случались. Жили тогда скромно, одну дачу занимало пять-шесть семей. И если у кого-то случался день рождения, собирались и отмечали его как положено. Тогда все было проще. Начальство не чинилось своими регалиями, и руководитель к подчиненному мог зайти на ужин или позвать к себе, если жили рядом. Ну и ели, как положено, с водочкой». Гораздо больше стали пить во время Отечественной войны. Сотрудники правительства и ЦК частенько выезжали на фронт, на оборонные заводы и хлебозаготовки в тыловые области, а там их встречали со всей широтой. И чтобы избежать повального распространения алкоголизма, Сталин прибег к испытанному методу — образцово-показательно наказал «всероссийского старосту» Бадаева. Тем более что его запой был действительно из ряда вон выходящим. Решение Политбюро было разослано всем членам и кандидатам в члены ЦК, а также партийному и советскому руководству областей и автономий РСФСР: «ЦК ВКП(б) стали известны факты безобразного поведения т. Бадаева во время пребывания его в качестве председателя делегации СССР на празднествах Монгольской Народной Республики и в Тувинской народной республике, порочащие его как председателя Президиума Верховного Совета РСФСР и члена ЦК ВКП(б) Бадаев во время пребывания в Монгольской и Тувинской народных республиках беспробудно пьянствовал. Бадаев, будучи пьяным, терял чувство всякого личного достоинства и в своем антиморальном поведении опускался до того, что неоднократно приставал к женщинам и требовал, чтобы «доставили ему баб» для разврата». Бадаева назначили начальником Главного управления пивоваренной промышленности Наркомпищепрома СССР. Это был особый сталинский юмор. Еще в 1934 году именем выпивохи Бадаева был назван пивзавод в Москве, а теперь в его распоряжение была отдана вся пивная промышленность. Не меньше любил шутить вождь и со своими соратниками. Он, как известно, считал спиртное эликсиром правды и любил наблюдать за поведением и разговорами своих подвыпивших гостей. Хрущев вспоминал: «Помню такой инцидент. Берия, Маленков и Микоян сговорились с девушками, которые приносили вино, чтобы те подавали им бутылки от вина, но наливали бы туда воду и слегка закрашивали ее вином или же соками. Таким образом, в бокалах виднелась жидкость нужного цвета: если белое было вино, то белая жидкость, если красное вино, то красная. А это была просто вода, и они пили ее. Но Щербаков (кандидат в члены Политбюро, начальник главного политического управления РККА) разоблачил их. Он налил себе «вина» из какой-то такой бутылки, попробовал и заорал: «Да они же пьют не вино!» Сталин взбесился, что его обманывают, и устроил большой скандал Берии, Маленкову и Микояну. Кончил Щербаков печально. Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и помер». Накрыли на пятьдесят. А нас было пятеро В конце сталинского правления, а в особенности после смерти вождя, пить стали еще больше. Хрущев, несмотря на то что возмущался сталинскими обедами, продолжил практику решения деловых вопросов во время обедов с возлияниями. «При Хрущеве, — вспоминал Михаил Смиртюков,- выпивка стала обычаем. Хрущев много пил, но не напивался. Крепкий был. Булганин рассказывал, что они с Никитой как-то выпили по бутылке коньяку и пошли в президиум митинга — и хоть бы что! Обычай привился по всей стране. Приезжаешь в область, и за обедом или за ужином обязательно стол ломится от напитков. Мы с Косыгиным были в Казахстане, так там местные руководители накрыли для нашей встречи стол на пятьдесят человек. А нас было пятеро. Косыгину это страшно не понравилось». Тем временем до руководящих высот поднялись многие проспиртованные в годы войны руководители предприятий. Рассказывали, что как-то на обед к Сталину был приглашен заместитель наркома угольной промышленности Александр Засядько, известный любовью к выпивке. Сталин предложил ему выпить водки из фужера. Засядько выпил один фужер, затем второй, потом третий. Но когда ему попытались налить в четвертый раз, закрыл ладонью фужер и сказал: «Засядько норму знает!» Через некоторое время, когда Засядько решили назначить угольным министром, кто-то напомнил про его пьянство, но Сталин ответил: «Засядько норму знает!» — и решение было принято. Однако вскоре после назначения товарищ Засядько об этой норме забыл. 16 июня 1955 года МВД доложило в ЦК о чрезвычайном происшествии: «16 июня с. г. в 0.20 в гор. Москве, близ Крымского моста, работниками 2-го отделения милиции был подобран… т. Засядько А. Ф. Т. Засядько спал один на траве, стоять и разговаривать не мог. При нем были документы: партийный билет, пропуск в Кремль и удостоверение члена ЦК КПСС. Работниками милиции т. Засядько был доставлен на его квартиру по улице Горького, дом N 11, где был передан вместе с документами его сестре». Судя по сводкам МВД 1950 — 1960-х годов, милиция регулярно сталкивалась с высокопоставленными пьяными дебоширами. Сотрудники ЦК и секретари обкомов, приняв лишнего, дрались, буянили и пытались сорвать погоны с умиротворявших их постовых. Их пытались лечить, хотя и без особого результата. Как правило, вначале собирали медицинский консилиум, а потом на основании заключения врачей принималось решение о принудительном лечении. Человек, которому поручалось исполнить такое решение, приглашал алкоголика поехать в ЦКБ проведать кого-то из заболевших товарищей. Потом машина сворачивала к психиатрическому корпусу, на пороге которого обманутому руководителю объявляли, что есть такое мнение: надо полечиться. «Лечились все, — рассказывал Михаил Смиртюков, — и Засядько, и другие. Но все равно из этого ничего не получалось. Родные, подчиненные тащили врачам коньяк, чтобы они качественно лечили. Так говорят, доктора этот коньяк вместе с больными и употребляли. Выглядели эти товарищи после лечения, конечно, гораздо лучше. Все-таки им устанавливали режим, заставляли регулярно гулять, давали витамины во всех видах — отдыхали они, в общем. Но проходило несколько дней после выписки, и человек снова начинал выпивать». Горбачев дал команду разносить! При Брежневе выпивка по-прежнему была нормальным явлением. Михаил Смиртюков вспоминал: «Брежнев вначале пить не любил. Но когда он стал первым секретарем, ему пришлось взяться за рюмку — неудобно было не пить с секретарями обкомов. У некоторых министров в комнатах отдыха появились солидные запасы спиртного. И они там не залеживались без дела. Такой же бар в ЦК был у члена Политбюро Кулакова. Его считали просто больным алкоголизмом. Мне говорили, что он от этого и умер. Когда его нашли мертвым, у кровати стояли две пустые бутылки из-под коньяка. Сказать, что пили все, нельзя. Косыгин, когда мы с ним летели куда-нибудь в самолете, позволял себе две маленькие рюмочки дагестанского коньяка. Суслов совсем не употреблял — рюмку поднимет, ко рту поднесет, пригубит, и все. Не то что пьяным, а выпившим его никто и никогда не видел. Черненко тоже не пил и потому не ездил на дни рождения к Брежневу». В брежневскую эпоху окончательно сложился и ритуал кремлевских приемов и банкетов. На приемах спиртное наливали официанты, а на банкетах бутылки стояли на столах, и гости наливали себе сами. Рассаживали приглашенных, как правило, в соответствии с местами в советской иерархии. «Обычно, — рассказывал Михаил Смиртюков, — если был большой прием, то столы ставили в нескольких залах. Для каждого приглашенного было обозначено место. В Георгиевском зале сидели главным образом правительство и ЦК, в других — гости рангом пониже. Хождение из зала в зал не поощрялось. Но в конце, когда уже все хорошо выпивали, начинались просачивания в другие залы и брожения». Перестройка внесла в ритуал приемов лишь одно изменение. «Когда Раиса Максимовна стала первой леди, — вспоминал Смиртюков, — она вмешивалась во все, в том числе и в организацию приемов. Обычно столы в Грановитой палате стояли буквой «п». А она сочла, что это несовременно, и приказала разместить всех за отдельными столами. А вот когда началась антиалкогольная кампания, спиртное на приемах в Кремле подавать не перестали. Была одна такая попытка, но с треском провалилась. Обычно минут через пять-десять после начала начинались разговоры за столами, общее веселье. А тут предлагают только воду и какое-то легонькое вино! Время идет, а в зале тяжелая тишина, все сидят скучные. И, видимо, сам Горбачев дал команду разносить. Официанты начали подходить и спрашивать, что налить. Ну и все встало на свои места».
