Средняя продолжительность жизни россиянина в последние годы заметно уменьшилась. Пожалуй, можно даже выделить группу людей, которые просто наделены страстью к самоуничтожению. Особенно это мужчины предпенсионного возраста, между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами.
В маленьком Мышкине такие несчастные все на виду. Нелепая смерть их, как правило, становится поводом для разных слухов и перетолков. А потом об ушедших наглухо забывают. В начале июля встретился мне на улице пенсионер 1942 года рождения. Редкие даже из друзей-собутыльников знали его фамилию. Называли просто Петровичем. Шел Петрович с отрешенным видом, левая рука плетью свисала из-под потрепанного пиджачка. Она так багрово распухла, что была в два раза больше правой. Петрович объяснял, что это он так ударился в коридоре. Десять дней пролежал в больнице. Жил он давным-давно один. От двухкомнатной благоустроенной квартиры избавился, обменяв ее на комнату в старом доме. Работать нигде уже не мог, хватало сил лишь до первой получки. Два раза сидел: один — за кражу трех куриц, другой — за ведро солярки. В лагере не запьешь. И, может, пять лет за колючей проволокой послал ему Бог, чтобы хоть так продлить жизнь. Да и сам Петрович вспоминал колонию добрыми словами. Как его там, бывшего инженера, ценили, когда он руководил бригадой. Последние годы жил он в основном на мизерное пособие по безработице, часто на 100 — 120 рублей в месяц. На такую сумму много спиртосодержащих жидкостей не накупишь. На неделю хватит, а дальше — строгий пост. Но после того как Петрович уже с год, выйдя на пенсию, получал 1400 рублей, он и пить стал больше. В это время и появился у него отрешенный вид, а затем — ужасная, распухшая рука. — Мне осталось полтора дня дотянуть до пенсии, — сказал он. — Надо три пустые бутылки на полбуханки хлеба. Одну уже нашел. Я дал ему две пустые бутылки и пачку «Примы». Заправил сигарету в мундштук, и он побрел к магазину. А потом была получена пенсия, а потом пили, а потом Петровича нашли в коридоре голого, прикрытого матрацем. Мухи в его теле, как сказали в прокуратуре, отложили личинки, развелись опарыши, и поэтому установить причину смерти судмедэксперт в Угличе уже не смог. Скорее всего, если никто не помог, умер он от инсульта: почувствовал себя плохо и выбрался в коридор. Пролежал он там по жаркой погоде прилично, и когда его забирали в морге и спросили: он ли это? — служители ответили: не спутаешь, он один у нас такой. Гроб не смогли толком заколотить — от запаха выворачивало. Инициативу в похоронах взяла на себя старушка восьмидесяти лет, давным-давно уже не являющаяся ему родственницей. И в последние годы она хоть едой, но помогала Петровичу. Да и тут вышло неладно, могилу нанятые люди вырыли глубиной всего 1 метр 20 сантиметров. В ответ на сетования отговорились: «Ничего, он маленький, ему хватит. А перекапывать уж поздно». Хорошо хоть так, но определили на вечный покой. А то весной одного парня прямо в мешке закопали. А в селе Шипилове старика положили в гроб в телогрейке, зимней шапке и одном резиновом сапоге. На той же неделе чин по чину погребли и другого мужчину предпенсионного возраста, 1946 года рождения. Обитал он то в уголке на рынке, то на берегу Волги, где у него были свои камешки. Сядет на них, разведет суррогат водой прямо из реки, выпьет, заснет. Проснется — ищет, не может вспомнить, куда спрятал свою бутылочку. Спал в кустах или в подвалах. Два последние года не мылся. За день-другой до смерти его встретил на рынке знакомый, инвалид Александр Широков. — Я сейчас умру, если не похмелюсь. Мне надо два рубля, — сказал он инвалиду. Тот дал ему четыре, чтобы не только смягчил алкогольную интоксикацию, но и купил пирожок на закуску. А вскоре похмелившегося нашли в кустах. По данным экспертизы, у него были разрушены почки, печень, он почти ослеп от употребления суррогатов. Когда ему говорили: «Ты умрешь!» — махал рукой: «Ну и пусть!» Следователи да и эксперты — люди, кажется, уже привыкшие ко всему. Но и те удивлялись. К трупу, мол, нельзя было за два шага подойти — наберешься разных паразитов. Пока лежал в морге, два совка блох с него наскакало, в ведре выносили. А ведь оба героя этой мрачной заметки когда-то жили и иной жизнью. Один был хорошим экскаваторщиком, гордившимся своим агрегатом. Другой — главным инженером разных районных предприятий. Один не дотянул до пенсии, другой — дотянул, но жизни ему это не прибавило.
