Неожиданно ловлю себя на мысли о том, что вот уже несколько дней хожу и мурлыкаю одну и ту же песенку: «Скоро осень… За окнами август…»
Грустный месяц, который, уверена, втай- не недолюбливают все учителя: ведь еще неделя-другая, и 1 сентября. Время тревог — какой будет на этот раз наша школьная жизнь? Опять бесконечно трудной? Или, наоборот, с деньгами, с учебниками, с помощью и пониманием власть имущих, с надеждой? И все-таки, все-таки 1 сентября — это праздник, поэтому, дорогие коллеги, давайте попробуем создать себе праздничное настроение, ведь если мы сами не поддержим себя и друг друга, то кто это сделает? Я открываю вам свой секрет. Накануне 1 сентября я читаю свои старые дневники и записные книжки, чтобы вспомнить, что школа — это не только труд, это еще и радость, с которой мы идем к детям. Странички моего дневника я открываю сегодня вам. Читайте, создавайте себе праздничное настроение — мне не жалко. Страничка первая. ВСЕ ПО ПЛАНУ Щедрое, неожиданное солнце манит ребятишек на улицу, удерживает там, лишает слуха и зрения. Все чаще прихожу в пустой класс — звонка никто не слышал, а скорее дружненько притворились, чтобы урвать минуточку от урока. Понимаю, что негодовать и раздражаться — пустое дело, не реагировать — в скором времени лишиться половины класса. Надо что-то решать! Выбираю удобный момент, когда руководство покидает школу по причине какого-то семинара и не надо объяснять лишний раз, почему это я смела и совсем не иду на урок. Сначала сижу в учительской и блаженно улыбаюсь, жду: вот сейчас распахнутся двери, и чумазая мордашка произнесет нараспев: «А у нас ваш уро-о-к!» Но проходит десять минут, пятнадцать — никого нет! Чувствую, как улыбка сползает с лица, начинают предательски подрагивать пальцы. На цыпочках выхожу в коридор, из-за закрытых дверей классов доносятся голоса, возвещающие о нормальном учебном процессе. А мои? Приоткрываю чуть-чуть уличную дверь, выглядываю в щелочку и что же вижу? Играют! Щелкают по мячу, хохочут. А у меня суффиксы, приставки! Первое желание — скомандовать: «Марш в класс!» Но вспоминается невольно «учитесь властвовать собой»… Учусь. Плетусь обратно в учительскую, вооружаюсь спасительной газетой, жду конца урока. Минут за семь-восемь до конца приходят, улыбки пытаются скрыть, но получается не очень. Беру журнал и спокойно иду в класс. У дверей нарисован уже круг, в который мы иногда ставим опоздавшего. Смотрят на меня выжидательно. Подыгрываю и покорно встаю в круг, опустив, как и положено по ритуалу, голову вниз. Я молчу, они молчат. И вдруг звонок. «Ура! Урок окончен!» — орут, уже готовые сорваться с места. Останавливаю их движением руки, прохожу к столу, достаю план урока и произношу речь. — Вы извините меня, пожалуйста, но у меня сегодня остался невыполненным план урока. Я так не могу, мне же все-таки зарплату за это платят. Разве я имею право обворовывать родное государство? Но ведь без вас я этот план не смогу выполнить никогда. Вы уж мне помогите, пожалуйста, подходите после уроков, мы быстренько. Странно, но никто не возражал, пришли все. План и в самом деле выполнили быстрее обычного на целых семь минут или восемь. Ребята после этого случая не перестали опаздывать на уроки, но опоздавшим класс всякий раз не устает напоминать: «А планчик-то выполнять надо!» Страничка вторая. ШЕСТОЕ ЧУВСТВО Потеплело. У школы отчаянная перестрелка между старшими и малышами. Малышни много — засыпали снежками, зато у старших — тяжелая артиллерия. Пытаюсь пройти через двор, но, понимая, что это опасно, командую: «Перемирие! На двадцать секунд!» Удивительно, только обе стороны замирают. Прикладываю ладонь к виску и чеканным шагом прохожу через двор. Кто-то пищит: «К пустой голове руку не прикладывают!» Не раздумывая особо, сворачиваю пакет и водружаю его на голову наподобие пилотки. Раздается басистое: «У-у-у!» А у малышни глаза — влюбле-ен-ные! Страничка третья. УЧИТЕЛЬСКИЕ СЛАБОСТИ Появился в классе новенький со странной привычкой не выполнять дома упражнения по русскому языку. И не то чтобы не знает, в классе-то вполне прилично все делает, даже с каким-то неподражаемым задором, озорством, что ли. А дома — ни в какую! Никакие увещевания не помогали, улыбается в ответ, а не делает. Еще четверть века назад его отца учила, а тут чувствую: бессильна. Оставила его после уроков и начала вести душещипательную беседу о том, что если мы будем двигаться навстречу друг другу, то рано или поздно достигнем вершины, именуемой словом «экзамен» и легко покорим ее, а там… Пока говорила, сама так расстроилась, что слезы выступили. Повернула к нему лицо и, сняв очки, сказала: — Сейчас зареву. Удивительно, только что-то помогло, и вершину мы с ним в конце концов покорили. Неужели учителю полезно иногда быть слабым? Страничка четвертая. ВСЕ НАОБОРОТ Для меня всего труднее проводить урок внеклассного чтения, когда значительная часть класса книгу в глаза не видела. Но это неизбежно, книг в библиотеке мало, читают ребята медленно. Предлагаю тем, кто прочитал: — Давайте мы сначала содержание расскажем, а то им не очень интересно будет. Заупрямился Виталька: — Да ну! Им потом не захочется читать. Давайте мы им лучше все наоборот расскажем. Им же захочется узнать, как все на самом деле было. Сомневаюсь-сомневаюсь, но все-таки соглашаюсь — попытка не пытка, как любят говорить мои ученики, мои умники. Берем рассказ Виктора Драгунского «Девочка на шаре». Садимся лицом к лицу. Один из прочитавших называет чье-то имя и начинает рассказывать только ему: — Один раз мы пошли в цирк. Я очень огорчился, потому что уже бывал в цирке сто раз. Другой рассказывает другому: — Мне даже видеть не хотелось эту девочку, я спрятался за занавеску. В конце урока просим тех, кто слушал, воспроизвести сюжет рассказа. Прочитавшие хохочут до упаду, а остальные ничего не могут понять. Правда, потом приходится проводить еще урок, чтобы все расставить по своим местам. Страничка пятая. МЕТОД ПИНКА Иду на урок и слышу, как за дверью кто-то тоненько скулит. Не плачет, нет, а именно скулит, чтобы привлечь внимание. Заглядываю в потаенный уголок, а там, присев на корточки, изображает плач Юлька из пятого класса. — Что с тобой? — Димка! Он меня пинал. Представляю старшеклассника Димку. Когда он выходит к доске, у меня холодок ползет между лопатками — вот сейчас перешагнет и не заметит, что кто-то там копошится около учительского стола. Кое-как успокаиваю Юльку, веду в класс, а сама весь урок размышляю и строю план мести. «Молодец среди овец, а на молодца так и сам овца», — вертится у меня в голове. Но не найти в нашей школе такого молодца, который бы Димку «перемолодчил». И вдруг догадка: а я чем не молодец? Ну и пусть, ну и плевать, что метр с кепкой. Звенит звонок. Молча беру Димку за руку и веду в школьный коридор. Он не сопротивляется, класс валит следом. Останавливаемся на самой середине, зрители уже заполнили все уголки и уголочки. А я, чуть подпрыгивая на своих каблуках, начинаю Димку пинать. Ну вы, надеюсь, понимаете, что пинать — это слишком громко сказано, скорее, клевать. Бегаю вокруг него и клюю. А школа замерла, не хохочет даже. Остановил меня обиженный Димкин голос: — Перестаньте, Валентина Павловна, смешно же… — А когда ты Юльку пинал, это не смешно было? Кошке игрушки, да? Коллеги, конечно, возмутятся: что, мол, за методы у вас? Понимаю, что для каждодневной практики это, может, и не метод. А вот для единичного случая, мне кажется, метод ничего себе — необидный, насчет «молодцов и овец» дает понятие на всю жизнь. P. S. Ну как, дорогие коллеги, развеселила я вас? Вот и начинается первая школьная неделя, надеюсь, у вас два выходных? И расписание хорошее? Оно ведь, как удобная обувь, в нем целый год ходить — надо, чтобы не жало. Все в порядке? Тогда в путь!
