Большую часть своей жизни 77-летний Николай Михайлович Забелин прожил по этой пословице, на крыльях, то есть был конюхом или же возил разных чинов людей на запряженных в дроги и возки резвоногих конях. А как вышел на пенсию, появилась у него и своя, личная лошадь. Живет он в Мышкине, в сарае у него еще с дореформенных лет висела сбруя и другое снаряжение, оставшееся от той лошади. И вдруг в недавнее время этот антиквариат обрел спрос — приехал фермер из бывшего совхоза «Сера», купил седло, уздечку и хомут.
А один мужичок позарился на антиквариат и продал его за четыре бутылки водки угличскому пастуху. Событие такое всполошило всю деревню: в ней весь конский инвентарь держали на паях. У одного хозяина — седло и хомут, у другого — плуг. После покражи сбруи плугом стало пользоваться нельзя, и в деревне не знали, кто теперь будет пахать участки. Проворовавшегося мужичка нашли, предали законному суду, снаряжение у угличского пастуха милиция изъяла и возвратила селянам. А седло, как заявил выступавший на суде фермер, теперь и за сто долларов не купишь. Кстати, кони не хуже людей разбираются в сбруях, хомутах и седлах. По запаху узнают свое снаряжение и могут даже взбунтоваться против чужого, если оно им по какой-либо причине вдруг не понравится. Вспоминая эту деревенскую историю, Забелин задумчиво покачивает головой. Для него тут подтверждение того, что четвероногий верный помощник не ушел с арены современной жизни. Есть даже в глубинке хозяева, которые теперь предпочитают обзаводиться не машинным, а именно конным тяглом. А как же? Горючее все дорожает. Да и о запчастях думать не надо. А когда в далеком 1926 году в деревне Оносово на свет появился Николай Михайлович, крестьяне и представить свою жизнь без лошадей не могли. На них и жали, и косили. Теперь все эти конные машины и агрегаты можно отыскать только на страницах старинных энциклопедий. Коле было лет 9 — 10, когда он вместе с дедушкой Мироном Ивановичем стал ходить на колхозную конюшню. Что его потянуло — и сейчас сказать не может. Да какой и современный мальчишка откажется прокатиться на коне? Еще до войны, а потом и в первые ее годы он успел поработать конюхом. Сам, как колхозник, паспорта не имел, а вот на каждую лошадь такой документ в те годы выписывался строго по закону. Еще семнадцати не исполнилось, взяли на фронт. Воевал в отдельном истребительном батальоне, был заряжающим в артиллерийском расчете. Боевых наград у него немало: орден Отечественной войны II степени, медаль «За отвагу», «За взятие Вены» и другие. Но даже в армии судьба вернула его снова к деревенской профессии — стал конюхом. Возил майора, командира дивизиона по служебным делам. — Браться за лошадей, после того как Европу прошли, никто не хотел, — вспоминает Николай Михайлович. — К тому времени был у нас и американский «студебекер», а немецкой, трофейной техники — целый парк. Но автомашины стояли на колодках — не было горючего… Коню же горючего на день требовалось — 12 кг сена и 4 кг овса. А потом и на гражданке, на какое бы рабочее место он ни заступал, в итоге опять оказывался в седле или с вожжами в руках. В пятидесятые работал в Мышкине милиционером. Как-то в отдаленной деревне поймали вора — двух телят с фермы украл. Поехал за ним Забелин на лошади. От напарника отказался. Рядом в возке сидела собака, другой надежный друг. Осталась она после утонувшего священника, и милиционер приютил ее у себя. Овчарка была здоровой и умной — вор в возке ехал без наручников и боялся даже пошевелиться. А вскоре Забелин и вовсе ушел из милиции в лесничество. Да так и проработал там конюхом до самой пенсии. Александра Васильевна, супруга, объясняет: — Уж такая у него любовь к лошадям. Его и дед цыганом Дудкиным в шутку называл. Потому что он на работе лошадей все время менял, высматривал по колхозам. Не успокоится до тех пор, пока не подберет себе лошадь по нраву. Лошади, как и другие животные, все разные. Александра Васильевна помнит, как у них в Федюкове была такая, что гонялась за людьми. Увидит, что кто-нибудь идет поблизости, и бежит к нему кусаться. Выговаривали в деревне хозяевам, те перестали ее выпускать, а потом и продать пришлось. — А в лесничестве, — уточняет муж, — лошади были маленькие, хилые, как козы. Вот я и выменял себе Доброго в шипиловских Крутцах. Добрый — крупный черный мерин. Это целая глава в жизни Забелиных. Проработал на нем Николай Михайлович около двадцати лет. Бывало, идет мимо конюшни — Добрый даже взаперти его узнает и приветствует ржанием. Пасся здесь же, у дома, на опушке сосняка, без привязи. Только стоило выйти на крыльцо, позвать — он уже бежал и вставал, как сказочный Сивка-Бурка, перед хозяином. Сказочный герой, как помнится, в одно ухо коню влезал, а в другое вылезал, и тотчас же становился красавцем. И Николай Михайлович, когда вспоминал о Добром или Закате, сам невыразимо по-доброму улыбался и светлел лицом. Карманы у него тогда все время были сладкими, потому что без сахара к своему любимцу не ходил. У Доброго был всего лишь один недостаток — к автомашинам после тихой деревни так и не привык, боялся их. Последнюю лошадь с немного грустным именем Закат он держал уже в своей домашней конюшне, когда вышел на пенсию. Прирабатывал на ней, картофельные участки пахал. Александре Васильевне не до Заката было — она за коровой ухаживала. Были в хозяйстве и телята, потом одни кролики. Теперь, когда годы уже не те, оставили из четвероногих только овчарку да двух кошек. А Заката выторговали цыгане из Некоузского района. Проведали, что хозяин уже немолодой, и приехали. Цыгане, по твердому убеждению старого конюха, народ такой, что о каждой лошади за сто верст все знают. От Заката остались и санки, и подсанки, и хомуты, и дроги, и тележные колеса. Хотя и продал часть инвентаря, но уздечки и плуг и теперь у Забелина во дворе хранятся — на память. Плуг — на память! Тут и документов не надо, одна эта деталь все говорит о моем собеседнике. Увлекся он, вспоминая своих любимых лошадей. Принес книги. Это подарки от родственников — цветной альбом о коневодстве в СССР и много разных проспектов и просто открыток с портретами гривастых скакунов или иных чемпионов из этого царства. Любимое занятие ветерана — разглядывать их. Потом он принес и самую ценную свою книгу. Она в поношенном переплете ручной работы, заглавие истерлось, лишь удалось разобрать, что выпустили ее в Петро-граде в 1917 году — как раз перед революцией. «Здесь все о лошадях, — сказал Николай Михайлович, — я и сейчас эту книгу люблю читать». Я полистал толстый том и подумал: как мало мы все-таки знаем об этих трудягах. Лошадь, например, самое долговечное из наших сельхозживотных — живет в хороших условиях до 30 — 35 лет. Может, поэтому и сердце у нее такое большое — до четырех с половиной, а то и до пяти килограммов. Я видел лошадей на Колыме, в 50-градусный мороз долбивших копытами помойки у бараков и прогуливавшихся по прииску. Так же неприхотливо, говорят, переносят они и азиатскую жару. Очень чутка, видит и в темноте, еще одна особенность зрения — обзор на 360 градусов. В день выделяет мочи — ведро, и в год — до 6 — 8 тонн ценного, особенно для теплиц, горючего навоза, который в наши дни для массового огородника стал практически недоступным. Перечень необычных данных о животном, сделавшем человека крылатым, можно продолжить. Но этот рассказ уместнее завершить прозаической цитатой из хозяйственной книги для помещиков средней руки. Выпущена она во времена Пушкина. В ней советуют, выбирая себе верного друга, прежде заглянуть ему в глаза. И должны быть у Сивки-Бурки «глаза чистые, живые, ясные, огненные и непрестанно движущиеся, что показывает хорошее расположение лошади».
