У Аси Рябининой не было ни близких, ни дальних родственников. Осознала она это не сразу, а со временем, потому что ее окружали такие же, как она, дети.Как читатель, наверное, догадался, Ася росла в детском доме, и как туда попала, не помнила, конечно, в младенческом возрасте, возможно, вскоре после своего появления на свет.
Но память — удивительное явление — память! — что-то удержала: длинные волосы женщины, склонившейся над ней. Ася поняла, что это была ее мать. С годами уверенность только окрепла. В воображении возник обаятельный образ молодой женщины, ее матери. Но почему же она отдала свою крошку в чужие руки, а не оставила при себе? Такой вопрос не мог не появиться в сознании девочки. Ася не осуждала мать за ее поступок. Жизнь может так повернуться, что человек и рад бы оставить себе дитя, да не может. Возможно, ее соблазнил и покинул парень. А у матери не имелось ни работы, ни денег, оставался единственный выход — отдать ребенка в детдом. За свои четырнадцать с половиной лет она перебывала в четырех детских домах, и везде, за исключением одного, чувствовала о себе и других детях заботу. Разносолы на стол не подавали, но кормили нормально, во всяком случае, дети не голодали, а это в их возрасте, наверное, самое главное. В основном готовили что попроще — суп, щи, макароны да кашу. Но и на том спасибо. Кому предъявлять претензии, если оставили родители, а заботу о них взяло на себя государство? Учились в детдомовской школе, и преподавали им толковые учителя, как и в обычных школах. Ася замечала, что учителя относятся к ним внимательно. Кому-то и двойку надо поставить — нет, пощадят, поругают и заставят выучить урок. То же и воспитатели, постоянно окружавшие их, и даже уборщицы, убиравшиеся у них. Это были удивительные старушки, подрабатывавшие мытьем полов и туалетов к своей небольшой пенсии. Они вздыхали, гладили их по головке, кормили леденцами — одним словом, жалели. — Сиротинки вы несчастные, — шептали сердобольные старушки, и на их морщинистых лицах появлялись слезы. Только в одном детском доме Асе не понравилось. Там она встретила вместо заботы полное равнодушие, вместо порядка — всякое отсутствие дисциплины. Дети были предоставлены самим себе и с подъема до отбоя делали что хотели. В помещениях — грязь и вонь, по месяцу и более не меняли постельное белье, и под конец оно делалось серым. Некоторым детдомовцам такая жизнь нравилась — свобода почти полная, но не Асе Рябининой. Она приучила себя к дисциплине, аккуратности, любила учиться и постигать жизнь. К счастью, пребывание в том детском доме было недолгим. Ася любила одиночество, а его в детдоме трудно найти, так как вся жизнь проходит на виду. Она уединялась в раздевалке. Заберется под пальтишки и что-то шепчет, воображая, или вечером после отбоя укроется с головой одеялом, подумав: «Боже мой! Наконец-то я одна», — и тоже начнет что-то представлять, чаще всего свою мать, молодую красивую женщину с длинными волосами. Другой жизни Ася Рябинина не знала и вначале полагала, что все дети живут так же, как она, то есть воспитываются в детских домах. Потом узнала из книг, которые любила читать, и из рассказов разных людей, что большинство детей живут в семьях. Но что такое семья, представляла себе смутно. Однажды в детский дом зашла племянница одной воспитательницы, девочка примерно Асиного возраста — лет тринадцати. Ася столкнулась с ней в коридоре и чем-то ей понравилась. Ася была довольно миловидной девочкой со светлыми слегка вьющимися волосами, умными внимательными глазами, всегда настроенная доброжелательно к людям. Она нравилась всем: и воспитателям, которые с возрастом ставили ее помощницей в работе с малышами, и учителям, потому что училась прилежно, и подругам, так как помогала делать уроки. Так что немудрено, что она сразу понравилась Насте, племяннице воспитательницы. — Тетя, можно я эту девочку приглашу к себе в гости? — попросила Настя. — Отчего же нельзя? Можно, конечно. Только будь с ней поласковей, — она отпустила с племянницей свою воспитанницу. Пришли в просторную квартиру к Насте. В ней обитали три поколения: дедушка и бабушка, Настины родители, сама Настя и младший братишка, шестилетний Костик, который при виде Аси открыл от изумления рот и не закрывал его, пока она находилась здесь. — Детдомовка, — шепотом сообщила Настя бабушке, но гостья услышала. На лицах всех появилось сострадание. — Милая девочка, — к ней подошла бабушка, — чем тебя угостить? Мясом, рыбой? — Мясо и рыбу нам дают в детдоме. Я никогда в жизни не ела куриные яйца. Если можно, я бы съела яичницу. Бабушка разбила в сковороду три яйца, посолила, поперчила, и когда яичница поджарилась, переложила со сковородки на тарелку и подала Асе. Она попробовала и похвалила: — Вкусно! Потом она играла с Костиком и Настей до самого вечера. Ася с сожалением покидала квартиру своей новой подруги. Она уловила главное — дух семьи. В ней все связаны близким родством, любят и заботятся друг о друге. С тех пор Ася Рябинина стала мечтать о семье. Ася поняла, что она особенная, что жила и живет не так, как большинство людей — в семье, а в детском доме, приюте, без родителей и родственников. И хотя она была благодарна чужим людям, вырастившим ее, все же в семье чувствовала бы себя счастливее. Кто же ее мать? И почему отдала дочь в детдом? Жива ли она? И как ее найти? Ася Рябинина совершила, с точки зрения воспитателей, доверивших ей дежурство по детдому, не очень благовидный поступок. Случилось это примерно через год после посещения семьи Насти, в начале зимы, когда Асе пошел уже пятнадцатый год и училась она в выпускном, девятом классе. Летом должны были определить, куда она пойдет учиться — в ПТУ или техникум. Большинство детдомовцев уходило в ПТУ. Оставив на короткое время малышей, Ася вошла в канцелярию. Там в большом, во всю стену шкафу хранились документы на воспитанников. Может быть, удастся раскрыть тайну своего рождения, узнать, кто ее мать и как ее отыскать. Сердце колотилось, как у преступника, совершающего ограбление. Она слышала, как оно бьется: тук, тук. Дверцы шкафа со скрипом отворились — на полке расставлены папки. Сколько их! Как среди такого количества обнаружить свою заветную папку? Увидела буквы «А», «Б», «В»… Ага, папки расставлены по алфавиту. Нашла букву «Р» и стала рыться в папках: Рыбакова, Рычкова, а вот и ее — Рябинина. Схватила, раскрыла и с головой погрузилась в бумаги. Среди официальных детдомовских документов обнаружила листок, написанный аккуратным женским почерком. «Прошу девочку называть Асей. Я, ее мать, Рябинина Марина Ивановна, проживаю по адресу (далее следовал адрес областного города). Дочку заберу из детдома как только изменятся обстоятельства. Теперь я не в состоянии ее содержать». Ася торопливо переписала адрес и спрятала в карман. Сердце ее теперь билось радостно: тайна рождения раскрыта. Она знает, кто ее мать и даже где она живет, точнее — где жила прежде. Захлопнула папку и поставила на место, но так как спешила — вот-вот должна появиться дежурная воспитательница — сделала не очень аккуратно, край папки высовывался, да и дверцу шкафа закрыла неплотно. Вернувшись, воспитательница, конечно, сразу догадалась, что Рябинина рылась в своих бумагах, и потребовала ее к себе. — Тебе доверили дежурство, Рябинина, а ты копалась в бумагах, — строго выговаривала она. Ася же с понурой головой стояла перед ней. — Что ты там обнаружила? — Ничего, — едва слышно прошептала Ася, а бумажка в кармане словно жгла ее. — Вот именно — ничего. Поэтому нечего было и рыться в казенных бумагах. Иди, и чтоб больше ничего подобного не случалось. Ася выбежала из канцелярии, щеки ее горели. Чтобы бумажку с адресом не нашли, спрятала под подушку. Несколько дней мысленно сочиняла письмо, а потом перевела на бумагу. Писем было два в одном конверте. В одном она обращалась к людям, которые живут в той квартире: «Уважаемые жильцы! Если моя мама, Рябинина Марина Ивановна, в настоящее время не живет в данной квартире и вы знаете, где она, убедительная просьба — передать ей это письмо. Постарайтесь. Очень прошу!». Во втором письме она обращалась непосредственно к матери: «Дорогая мама Марина! Я очень хочу с вами встретиться. Я почти уже взрослая. Заканчиваю девятый класс и летом буду поступать в педагогический колледж. Говорят, у меня есть способности воспитателя. Я нисколько не обижаюсь на вас, дорогая мама, за то, что вы отдали меня в детдом. Жизнь складывается по-разному, возникают непреодолимые трудности, и единственный выход — отдать ребенка на попечение государства. Меня вырастили чужие люди, и я им благодарна. Но я желаю встретиться с вами. Ведь вы моя родная мать». Тщательно написала на купленном в киоске конверте адрес, вывела: Рябининой Марине Ивановне (или жильцам, проживающим в данной квартире), опустила в почтовый ящик и с замиранием сердца стала ждать результатов. Все это проделала в тайне от воспитателей. Хотя какое тут преступление — хочет увидеться с матерью. Ася понимала, что результатов может и не быть. Мать переменила местожительство, в той квартире обитают чужие люди, которые знать не знают, кто такая Рябинина Марина Ивановна и где она сейчас находится. Прочитают ее письмо, покачают головами и забудут. А могут даже, не читая, выбросить письмо или вернуть его на почту. А письма, приходящие в детдом, обязательно прочитывают воспитатели, прежде чем отдать детям. Так она второй раз подведет себя. Все возможные чудеса на земле происходят в Сочельник, накануне Рождества Христова. Всем детским домом вечером ходили в церковь, вернувшись, поужинали, малыши уснули в спальных комнатах, а девочки и ребята постарше во главе с дежурной воспитательницей ждали полуночи, чтобы поздравить друг друга с Рождеством Спасителя нашего Иисуса Христа и потом тоже отойти ко сну. Когда до двенадцати часов оставалось меньше получаса, раздался звонок и стук в дверь. Кто-то настойчиво рвался в детский дом. — Кто? — подойдя к двери, спросила воспитательница. За дверью слышались неясное бормотание и всхлипывания. Воспитательница осторожно приотворила дверь — на улице освещенная неяркой лампочкой стояла взволнованная женщина, которая силилась что-то сказать, но от волнения не могла произнести ничего членораздельного. Воспитательницу окружили детдомовцы и с любопытством разглядывали женщину. — Чего вы хотите? Здесь детский дом, — строго проговорила воспитательница, намереваясь закрыть дверь. Женщина закивала головой, показывая, что ей именно и нужно это учреждение. Незнакомку впустили внутрь. — Ася, Ася Рябинина, — наконец-то вымолвила женщина. Ася находилась тут же среди девочек и ребят. — Мама! — вскрикнула она, бросаясь к нестарой, но утомленной жизнью женщине. Та моргала глазами, не веря, что у нее такая взрослая дочь. — Прости меня, доченька, — опустилась она перед ней на колени. — Встаньте, встаньте, мама, — Ася теребила ее за пальто. — А где ваши длинные волосы? — Давно их состригла, — Марина Ивановна, вставая с колен, торопливо рассказывала. — Чудом твое письмо дошло до меня. Я ведь в той квартире давно не проживаю. Да и почти все бывшие соседи переменили местожительство. Жильцы положили письмо в подъезде на подоконник. Оно пролежало две недели. Его случайно увидела пожилая женщина из соседнего подъезда. Она знала меня. Эта женщина отыскала меня и отдала письмо. Воспитательница с остальными детьми удалились, чтобы не мешать встрече матери с дочерью. Напольные часы в канцелярии пробили двенадцать ударов, и все разом заговорили: — С Рождеством Христовым!
