— Если она сначала подойдет к даме в лиловом, а уж затем к своей сестре, то она будет моей женой — так про себя гадал князь Болконский, впервые увидевший Наташу Ростову на балу. Я не помню, куда там занесло Наташу. Но это, пожалуй, единственный пример из классики, когда мужчина занимается такой чисто женской привилегией, как гадание, в память врезался.
ПОКА ЯБЛОКО СОХНЕТ С гаданиями у меня связано много историй. Еще в школе мы с одноклассницами собрались с ночевкой у одной из девчонок и стали гадать. Залили воском всю комнату. Кто-то принес с собой пакет с яблоками для общего стола. Но разве можно есть фрукты, когда суженые не пристроены. У каждой был на примете объект молчаливой страсти. Поэтому решено было, что не стоит переводить ценный магический продукт на подкормку унитаза. Запретным плодам нашлось более достойное применение. Хихикая и закрывая друг от друга листочки бумаги, мы написали заветные имена на записках. Потом яблоки были разрезаны пополам, и записка помещена внутрь. Главное, нужно было сказать на старинный манер: «Аки это яблоко сохнет, так пусть по мне сохнет мой милый». Самая знающая из нас гадалка гарантировала, что как только яблоки сморщатся, к каждой из нас придет суженый с предложением руки и сердца. Придя утром домой, я положила яблоко за батарею — уж очень хотелось ускорить процесс сморщивания и то, что должно было последовать за ним. Через день пыльный плод нашла моя мама во время уборки. Я ей объяснила смысл сего священнодействия. — Пока яблоко сохнет, Ленка сдохнет, — скептически произнесла моя младшая сестрица, которая была посвящена в тайные еканья моего сердца и как никто другой понимала всю безнадежность затеи. Ее заклинание, по всей видимости, перебило старинный приворот. Подлое яблоко никак не сохло, а так и норовило сгнить. Что ему в конце концов и удалось. Мама заставила меня убирать раскисшую жижу из-за батареи. Кстати, имя загаданного мною мальчика оказалось почти во всех расчлененных нами в ритуальных целях яблоках. ДА ПРОТРИТЕ ВЫ ЭТО ЗЕРКАЛО! Комната в студенческой общаге. Народу набилось много, стульев на всех не хватает. На столе изобилие, достойное пера Гиляровского, — закопченная сковородка картошки и спортивного вида поджарый окорочок, от которого никто из двадцати девчонок не решается отщипнуть кусочек — настолько он кажется красивым в своей золотистой поджаренной корке. Свечи, скорее, вынужденная мера — отключили электричество. Сначала мы жгли на блюдце скомканную бумажку. Чего только не выдавали нам тени от пепла на стене! При появлении нового бесформенного силуэта выдавался фонтан версий, чтобы это могло значить. — Ленка, смотри, у тебя какой-то Нестор-летописец! — Точно-точно, у него вот даже и перо в руке! — Это, наверное, ты так курсовую будешь писать! Но оказалось, что это было не про курсовую. В тот год я принесла свои статьи в газету, что и определило мой дальнейший выбор профессии. — А здесь вроде как два человека сидят за столом друг напротив друга. — Смотрите, свечка на столе! Это, наверное, ресторан. — Ну, все, Машка, весь год по ресторанам будешь ходить! Блюдечко вертится дальше, и картинка превращается в весьма фривольную композицию. То, что изначально показалось нам свечкой, теперь выступает уже совсем в ином качестве. — Да-а, Маш. Вот как ты, оказывается, будешь расплачиваться за рестораны… Не вдаваясь в подробности, скажу, что и это предсказание сбылось. — Марин, теперь твоя очередь. Маринка берет бумажку, комкает ее и поджигает. Сгорев до половины, она гаснет. Вся компания умолкает. Это плохой знак. — Да ладно, девчонки, это сквозняк, — неуверенно говорит кто-то. — Бери, Маринка, еще лист бумаги. Второй лист резво занялся и сгорел дотла. Подносим его к стене, и вдруг Маринка чихает. Прямо в свой пепел, который разлетается по всей комнате. Больше мы не рискнули гадать на Марину. В тот год Маринка тяжело заболела. Пропустила много занятий, еле выкарабкалась. Потом были гляделки в зеркало. — Девки, а мой суженый — это Ирка! — Конечно, она же у тебя за спиной стоит! — А я вижу Сталина! — Ой, я тоже его вижу! — Да протрите вы зеркало, оно нам еще от предыдущих жильцов в таком захватанном состоянии досталось. Я когда крашусь, давно уже не себя там вижу, а Годзиллу. ГДЕ МОИ КУРИЦЫ? Раз в крещенский вечерок собрались замужние дамы за бутылочкой винца. Гадали не на суженого. Чего на них гадать — все по домам сидят! Интересовались у нечисти потусторонней о будничном. Список прилагается: работа, дети, дом, здоровье. В качестве оракула было золотое обручальное колечко. Ведь не на девичник же собрались дамы, а скорее, на бабник. У каждой орден женской востребованности на безымянном пальце поблескивал. Колечко подвесили на ниточку и окунали в стакан с водой. Потом по очереди задавали вопросы и держали колечко над ладонью. Если оно начинало описывать круг, то значит, ответ положительный, качаться по прямой — отрицательный. Потом односложные ответы получать надоело. Проблемы-то у многих были серьезные, требующие расширенной потусторонней консультации. Поэтому решено было от услуг колечка отказаться и прибегнуть к помощи блюдца и алфавита. Все присутствующие сложили руки на блюдце и начали спиритический сеанс. Бедные духи великих поэтов! Как же им достается на святочной неделе! — Дух Пушкина, вызываем тебя! Дух Пушкина, ты здесь? — блюдце стояло на месте. — На вызове уже, наверное… — Дух Лермонтова, ты здесь? Ты здесь, дух Лермонтова? Короче, классики безмолствовали. На призыв пришел только дух, назвавший себя Цветаевой. Сделал он это в тот момент, когда компания уже практически исчерпала свои школьные познания по литературе. И началось. Блюдце елозило по ватману с буквами так резво, что некоторые даже поверили, что это не подруги его толкают. Цветаева предсказала, чьих мужей повысят на работе, а чьих понизят, чьи дети поступят в университет, а чьи останутся на второй год. И среди этих серьезных вопросов был один, который упорно задавала одна из гадальщиц, и его упорно игнорировали. — Где мои курицы? — вопрошала Светлана. Она жила в частном доме, и у нее за день до описываемых событий пропало несколько несушек. Она, грешным делом, думала на соседку и пыталась найти подтверждение своих подозрений у великой поэтессы. — Где мои курицы? — упорно спрашивала она. — Надоела ты со своими курицами, улетели они от тебя в теплые края! — Нет, ну должна же я знать, где мне искать моих куриц, — настаивала Света. И тут блюдце задвигалось и выдало: «И-Щ-И-В-С-У-П-Е». Цветаева-то с юмором оказалась. Правда, суп все-таки был соседским.
