Дожить до 90 лет при ясном уме и крепкой памяти в нынешней экономически и демографически подорванной России — случай сам по себе не такой уж частый. Но больше всего поразила меня атмосфера заботливого и трепетного внимания, каким была окружена Евгения Ильинична Бурлакова в день празднования ее знаменательного дня рождения.
В две квартиры, в одной бы все не поместились, большого дома на набережной Пертомки в Пошехонье съехались многочисленные родственники хранительницы устоев славного крестьянского рода. В ее семье детей было семеро. Как это принято в многодетных крестьянских семьях, маленькую Женю отдали на воспитание ее родным дяде и тете. У них она и жила до замужества. Когда подросла, Женю насильно послали учиться на трактористку. Небольшого роста, сухонькая. Евгения Ильинична и в молодости не походила на статную ударницу движения женщин-трактористок Пашу Ангелину. Потому, наверное, и выдержала всего год работы на железном коне. Замуж Женя вышла в деревню Селино за Константина Бурлакова. Вскоре молодые отделились от родителей мужа и переехали в деревню Подовинново. Да пожили здесь всего-то четыре месяца. «Сгорел домичок-то, ребята подожгли. И сено сгорело, — вспоминает те предвоенные тяжелые годы Евгения Ильинична. — Спасибо, люди добрые продали нам плохонький домичок в Подовиннове, и мы перевезли его в Селино». Легко сказать «перевезли». Собирали Бурлаковы свой домичок из груды бревен. Женя была беременна тогда третьим ребенком. Александр родился 21 октября 1941 года, а мужа забрали на фронт 10 ноября. Остались на руках у молодой мамаши трое детей — трехгодовалая Галина, Николай — на год младше, и двухнедельный Александр. От троих-то ребят послали Женю работать на ферму. «Встану в 4 утра, деток к свекрови перетаскаю — и на ферму. Домой-то приду, а у меня и вода в ведре замерзла. Домичок-то не обваленный. Так и маялась всю зиму. Спасибо свекрови Павле Степановне, царство ей небесное, помогала выжить». Летом Женя дом утеплила, а тетки дали ей ярочку — хоть какая-то живность в хозяйстве появилась. Затем захотелось ей коровку завести. У двоюродной сестры в Павлигине купила Женя телушку. «Веду теленочка, — вспоминает со слезами Евгения Ильинична, — а меня свекровь встречает. Встречает и плачет. Я говорю: «Мамаша, чего ты?» А она: «Слава тебе Господи, хоть шерстинка будет у тебя на дворе». А я заревела да и говорю: «Мамаша, какая шерстинка, погляди у нее вшей-то сколько, околеет, наверное… Неделю целую потом вшей выводили. Спасибо, еще председатель наш Иван Алексеевич Трепов дал мне целых два пуда ржи, чтоб телушку подрастить». Помаленьку выросла у Жени телушка, наладилось ее нехитрое хозяйство. Вот только с дровами тяжело было. Прибежит молодуха с фермы, покормит ребятишек — и к свекрови бегом. Та на телятнике работала. С детками в это время оставалась бабушка мужа Мария Яковлевна. Вот так и жили-перебивались женщины до окончания войны. Константин Ильич вернулся домой в 45-м, контуженным. Пошел работать в колхоз, но не заладилось что-то у него с тогдашним председателем Кирилловым. «Мой говорит, мол, не буду жить здесь, хоть что делай! — вспоминает тот непростой момент в их совместной жизни Евгения Ильинична. — Как раз в Толстикове продавался дом. Я пошла и купила тот дом. И все одна везде, муж никого не касался. Все я одна. Невелика, а уж была как птица. Продали коровку и переехали. Такую-то корову продали, Маленкой звали. Вымя вот такое было!..» При воспоминании о кормилице у бабы Жени на глазах появилась непрошеная старческая слеза. Были, конечно, у нее и другие коровы, но эта запомнилась особо. Может, потому, что помогла ей выжить с малыми ребятами в военное лихолетье. Без слез не может баба Женя вспоминать и то послевоенное время, когда были обязательные сдачи молока с крестьянских подворий. После Маленки ей с коровой не повезло, новая доила не больше полулитра. А тут уполномоченная по сбору одно твердит: «Как хочешь, а 308 литров молока в год сдавай!» И никаких поблажек, что детки маленькие. И пришлось все это на самый голодный послевоенный 47-й год. Потом все помаленьку наладилось. «И зажили мы так уж хорошо. Только со временем детки-то расплылись-распорхалися, и остались мы, два старичка. Потом заболел мой Константин Ильич, 82 года ему уже было. Сделали три операции, да не помогли они ему. Пожила я одна пять месяцев, осень пришла. Что-то страшно мне стало: по деревне люди чужие ходят, иконы воруют. Вот и переехала я в Пошехонье к дочери с зятем. Семь годков уж здесь живу». Во время разговора с Евгенией Ильиничной в ее маленькую чистенькую комнатку поминутно заглядывали все новые и новые многочисленные родственники. Всем не терпелось поскорее поздравить именинницу. Четыре ее внучки, не выдержав долгого ожидания, принесли бабушке в подарок красивое и теплое покрывало. Растроганная баба Женя только руками всплеснула: «Милые мои, да куда мне всего столько понанесли-то?! Да все у меня есть. Я так-то и не живала, чего еще надо?» И добавила: «У нас никогда ни пьянки, ни скандалов в семье не было. И здесь, у зятя Юрия Ивановича Кознова, все хорошо и спокойно. Я так-то раньше и не живала — в тепле да в заботе». Когда я спросил, сколько всего человек насчитывает крестьянский род, начало которому положили Константин Ильич и Евгения Ильинична Бурлаковы, то оказалось, что в разных местах — на Волге и в Сибири — проживают более полусотни их ближайших родственников. Одних только внуков и внучек у бабы Жени 16 человек да правнуков 15. Одного из них в начале декабря призвали в армию, а он уже успел прислать свою фотографию в военной форме. Смотрит на нее баба Женя и утирает концом платка глаза. Россия всегда была крепка крестьянскими корнями. Сейчас много разговоров о том, что спивается, мол, деревня. Спивается, но не вся. Пример трудовой и добропорядочной жизни — семья Евгении Ильиничны Бурлаковой. Все и всегда в ней держались вместе. Вместе преодолевали все невзгоды, выпавшие на страну в прошлом веке. Никого из семьи не отдали на воспитание в детский дом, по-доброму заботились о стариках. Вот и отпустил им Господь долгие лета жизни. Уже одно это достойно почитания и поклонения таким людям, как баба Женя. На снимке: Баба Женя с правнучкой Машей.
