Сколько бы новых документов ни находили исследователи Великой Отечественной войны, всей правды о ней мы никогда так и не узнаем. Эта правда, подчас не только героическая, но страшная и неприглядная, живет в памяти тех уже немногих, кто видел все ее ужасы своими глазами. И далеко не каждый из них готов откровенно поделиться своими воспоминаниями. Это значило бы пережить все снова. А сердце человеческое не камень.
ДОМЕНИКА-ДУСЯ Всю жизнь свой день рождения она отмечает 21 ноября, хотя в паспорте записано, что Евдокия Гурьевна Батурина родилась 21 октября 1924 года. При рождении нарекли ее довольно распространенным на Виннитчине именем Доменика, а в семье, сколько помнит, звали ее Дусей. Одно из воспоминаний детства — день, когда ее отца, Гурия Игнатовича Батьяра, пришли записывать в колхоз. Ребятишки бегали вокруг пришедших в дом уполномоченных и таскали у них карандаши. Уже в 6 лет отправили Дусю пасти корову. А пасти ее можно было только вдоль шляха или по балкам. Так что целый день то ли Дуся водила корову на веревке, то ли та таскала маленькую девчонку за собой. Чудом пережила семья моровой голод, поразивший, или, как уже сейчас говорят, организованный на Украине в начале 30-х. Спасла мать, которая с другими женщинами ходила на мельницу в большое село Новочартория, где они обметали мучную пыль. А дома готовили шарики из травы, крапивы и лебеды. Потом их обсыпали собранной пылью. Два таких шарика и кружку забеленного молоком кипятка давали Дусе, когда она приходила вечером домой. В их селе Котеленка после мора из 700 крестьянских дворов осталось 250. Когда Дуся пошла в третий класс, ее отдали в няньки в соседнее село. И уже брат Дима водил на веревке и пас корову. А девчонке приходилось не только водиться с тремя маленькими хозяйскими ребятишками, но и делать всю работу по дому. Сколько недосыпала, сколько слез выплакала, и не вспомнить теперь. ПОИЛА НЕМЦЕВ ВОДОЙ После семи классов поступила Дуся в ветеринарный техникум в селе Новочартория. Там житье было полегче: подсобное хозяйство позволяло кормить студентов. В самый канун войны успела сдать госэкзамены, а диплом не получила. В первые дни войны студентов повезли рыть окопы. Только какие там окопы, когда полная неразбериха и бомбы рвутся вокруг. Ребята сами решили группами уходить от наступавших немцев. Припасли мяса — поросенка из подсобного хозяйства зарезали — и отправились. Под нескончаемыми бомбежками успели дойти до Черкасс. А потом маленькими группами и по одному пришлось возвращаться домой. А в это время по родному селу Дуси колонна за колонной шли немцы. Жара, пыль. Приметив девчонку, один из них подозвал ее и заставил доставать из колодца воду. Немцы подходили, пили, наполняли фляжки, потом подходили другие. Сколько это продолжалось, трудно сказать. Когда Дуся вернулась домой, мать была в отчаянии: и дочери нет дома, и младший братишка Дуси, Дима, куда-то пропал. Поздно вечером братишка вернулся, и они стали его расспрашивать, где тот был. — Творилось не пойми чего, — вспоминает о той поре Евдокия Гурьевна. — Наши солдаты были уже в окружении, а немцы шли себе дальше и дальше. Вот и получилось: я поила немцев на одном краю села, а брат — наших на другом, у речки. Ему командир за работу подарил баночку гуталина. Сказал: «Он мне больше не нужен». А рядом со мной немец с ружьем стоял — попробуй откажись воду черпать. Хорошо помнит Дуся, как с девчонками ходили на край села. Там прямо в поле под присмотром немцев находились наши пленные. Немцы ведь тоже разные были. Случалось, и удавалось девчатам упросить часового одного-двух пленных, якобы своих братьев, отпустить с ними домой. Приводили солдатиков к себе, кормили чем могли. Уже потом кто-то из них пробирался за линию фронта или к партизанам. — Кто этого не видел, тому не понять, — оторвавшись от воспоминаний и задумчиво глядя перед собой, говорит баба Дуся. — Как не попасть в плен, когда кругом такая неразбериха была? А закон такой был, что нельзя попадать в плен. Законы-то у нас дурные, не как у людей. Как и сейчас — дурные. Пока молодая была, все смотрела и удивлялась, какая вокруг несправедливость. А как жизнь проживешь да на себе все перенесешь — ой как понятно становится, почему столько несправедливости кругом: со своими-то людьми мы порой хуже обращаемся, чем с врагами. Отсюда и беды все наши. ГОД В ОККУПАЦИИ Выданный на трудодни перед войной хлеб немцы забрали. Чтобы как-то кормиться, пришлось всей семьей жать островками оставшуюся на полях после бомбежек пшеницу. Как ни старались прятать в перелесках корову, немцы ее нашли и увели. Забрали и поросенка. Но как-то жили. А потом пришел к Батьярам дядя Леня Козориз и попросил Дусю сбегать на станцию Полонная, что в 25 километрах от села, и посчитать, сколько там и с какой техникой немецких эшелонов проходит. Потом в условленном месте она передавала сведения незнакомым людям. Однажды в Полонной она встретила целую партию евреев, которых загнали в начальную школу. Спрятавшись за деревья, Дуся увидела, как через некоторое время к выкопанной неподалеку от школы канаве, у которой лежали лопаты, пригнали человек двадцать и заставили их копать новую траншею и закапывать ту, в которой уже лежали убитые. После того как на ее глазах расстреляли целую партию людей, Дуся убежала домой и больше на это место не приходила. Потом в селе объявился староста из раскулаченных, что вернулся на своей корове из Днепропетровской области. Ходил он в длинной богатой шубе, снятой, как говорили, с какого-то убитого еврея. Когда объявили разнарядку на отправку молодежи в Германию, кто-то, видно, подсказал ему: вот, мол, дочка дядьки Гурьяна на станцию бегает, знаем, зачем бегает, давай ее отдадим. — Вот так и сдали меня, как врага немцев, свои же и сдали, — невесело улыбается Евдокия Гурьевна. — И под конвоем повезли в эшелоне, а потом через Польшу в Германию на военную фабрику в город Гехвельсберг. ЧЕЧЕТКА НА СТОЛАХ Столько лет прошло, а баба Дуся четко помнит станцию под названием Фогельзонг, где их выгрузили, помнит, как вели по рельсам и расселяли в цехе. Там жили и работали. На фабрике изготавливали снаряды и бомбы. Во время воздушного налета английских самолетов рабочих выводили ночью на гору, под которой располагалась фабрика. Девчат покрепче поставили к станкам, а Дусю направили в литейный цех, где она грузила в чугунные бадьи разный металлолом для переплавки. Кормили их вареным шпинатом и штильмусом — название помнится, а что это такое, сказать трудно. По виду все это варево смахивало на коровьи лепешки. Если давали вареную брюкву, день считали счастливым. Но чаще готовили редьку. Гнилая, она имела такой вид и запах, что невозможно было есть. Вот и уговорились девчонки, что на работу с такой кормежки они не пойдут. А накануне у Дуси случилось несчастье: чугунным кругом ей до мяса ободрало ногу. Хорошо хоть, что не сломало. Переводчик сводил ее в медпункт, день пролежала с поднятой вверх ногой, а на следующий похромала в цех. Там Дусю заставили обтирать кислотой бомбы. Даже проходившие мимо нее на работу немцы жалели русскую девчонку. Когда узницы после 12-часовой смены в цехах и плохой кормежки отказались идти на работу, всех заперли в туалете и пустили по батареям тепло. Случилось это 13 мая 1943 года. Что это было за мучение — находиться в душном и битком набитом туалете, можно только представить. Их надсмотрщик Вернер, заглядывая в окошко, только похохатывал. Через какое-то время под напором тел дверь открылась, и все высыпали в спальное помещение. Потом их вы-гнали на рельсы и предложили: либо идете на работу в цех, либо в холодный подвал, что после такой жары в туалете грозило простудой, а то и гибелью. Решили идти в цех. Там все встали у станков и дружно плакали. Рабочие немцы, которым на обед давали по две вареные картофелины, уговаривали девчонок не покидать рабочие места, а то хуже будет. На следующий день вышел приказ: на свежий воздух пленных русских не выпускать. И вот в обед, когда их запирали в цехе, девчонки забирались на столы и устраивали танцы. Пленные французы, услышав веселый перестук, заглядывали в окна и дивились тому, как неугомонные русские мадемуазель в деревянных колодках лихо отплясывали на столах чечетку. Они дробили весь обеденный перерыв, а потом голодные, но веселые шагали в цеха. — С французскими военнопленными обращались куда лучше, чем с нами, гражданскими девчонками, — вспоминает Евдокия Гурьевна. — Даже когда один из них плеснул из чашки свое «гемюзе» (что-то вроде пюре из брюквы) на портрет Гитлера: пусть, мол, попробует тоже, — его наказали, но не строго. Нашего военнопленного убили бы на месте. Как того парня, что забили насмерть молотками. Правда, за что конкретно, мы так и не узнали. Танцы в обед на столах в «гольцшугах» — так девчонки называли свои деревянные колодки — продолжались 40 дней. Столько действовал приказ о запрете выпускать их на свежий воздух. А еще девчонки умудрялись перекрашивать свою бежевую спецодежду в том же литейном цехе в темный цвет и передавать ее нашим пленным. На арестантской робе советских военнопленных спереди и сзади были большие, сантиметров по 15 буквы «SU» (Soviet Union). В таком наряде, несмотря на близость французской границы, далеко было не уйти. А в перекрашенной спецодежде наши пленные получали шанс на побег. И были случаи просто фантастического везения. Баба Дуся помнит одного парня, которого в их селе все звали Келя. Так вот, товарищи загрузили его вместе со шпалами на платформу, и тот каким-то чудом смог добраться до родного села. ПОБЕГ Когда закончилось 40-дневное заточение, Дуся сговорилась с подругой Надей убежать с фабрики. Предварительно раздвинули колючую проволоку и ночью убежали. Старались скорее уйти подальше от места расположения фабрики. Знали: если догонят, убьют на месте. Им повезло. У деревни Альтендорф встретился им человек, которого до сих пор с благодарностью вспоминает Евдокия Гурьевна. Трудно сказать — жалость это была к русским девчонкам или привлекли они его как дармовая рабочая сила. Однако бауэр, то есть крестьянин, Генрих Бюле приютил беглянок и не выдал жандармам. А когда пришлось решать, кого из двоих оставить у себя, на семейном совете выбор пал на Дусю. А Надю переправили к родственникам хозяина, и там ее тоже определили в работницы. Вставать приходилось в 3 — 4 часа ночи, доить четырех хозяйских коров, а потом на тачке отвозить молоко на приемный пункт. Помимо того и другой работы хватало: у бауэра в хозяйстве были лошади Алекс и Грета и 700 овец. Зато и кормили хорошо, за хозяйским столом. Но это когда в доме не было посторонних. Дусе, можно сказать, посчастливилось попасть к таким людям. Хотя и в этой семье были погибшие на войне, относились к ней хорошо. Однажды, когда Дуся вместе с матерью хозяина вынимала из подвала свеклу для коров, из проходившей мимо колонны военнопленных четыре человека, обезумев от голода, бросились к куче и схватили несколько свеклин. Конвоиры тут же на глазах у всех расстреляли их. Не забыла батрачка немецкого крестьянина и тот день, когда она встретила своего будущего мужа Николая Батурина… Попав в плен, он работал на шахтах на границе с Францией. Николай был неплохим столяром, и по просьбе одного из немцев сделал ему кое-что из мебели. В благодарность тот принес ему гражданскую одежду. И пришел день, когда Батурин решился на побег. Добежав до свекольного поля, он увидел лопаты, взял одну из них и начал копать. Благо от дороги поле было укрыто деревьями, и его гражданская одежда не привлекла внимание погони. Когда Дуся с матерью хозяина вернулись на поле, где они до того работали, бабушка стала допытываться у Николая, кто он такой. На чернявых французов светлый Батурин был явно не похож. Уже вечером Дуся рассказала обо всем хозяину и попросила его спасти Ивана, как его уже назвала мать хозяина. Как Генрих Бюле улаживал все эти дела, Евдокия Гурьевна и сейчас не знает. Догадывается только, что в голодное военное время овцы хозяина могли быть неплохим подспорьем в решении разных проблем. Как бы там ни было, но Николай всю зиму проработал в хозяйстве бауэра. А потом он ушел, обменявшись с Дусей адресами. Как Николай Батурин добирался к своим, как воевал потом, прожившая с ним почти 56 лет супруга до сих пор не знает. И не узнает. Умерший три года назад Николай Ефимович никогда не вспоминал и не говорил об этих годах. Видно, было там такое, о чем лучше никому не слышать и не знать… КОМПЕНСАЦИЯ После войны Николай разыскал Дусю на Украине и увез к себе, в Архангельскую область. Там они и расписались. А до того произошло много чего. Помогла русская девчонка нашим пленным избежать гибели в печах крематория, за что забрали ее в полицию. Потом освобождение и уже наши фильтрационные лагеря, где следователи упорно добивались от Дуси ответа на вопрос: зачем убежала с фабрики? Потом ее допрашивали в Белоруссии. Потом снова и снова… Ну как объяснить что-то человеку, не пережившему и сотой доли тех унижений и бед, что пришлось перенести угнанной в рабство беззащитной девчонке. В голодной архангельской деревне, где Николай работал бригадиром, а Дуся верховодила в полеводческой бригаде, долго им жить не пришлось. «Немецкая змея!» — вот что часто раздавалось ей вслед, когда Дуся пыталась учить местных крестьян, как сажать побольше лука и капусты, чтобы заплатить потом налоги хозяйства. Так они оказались в Данилове, где жил дальний родственник Николая. Сам Батурин устроился конюхом при школе, где дали им комнатенку, Дуся стала работать уборщицей. Уже потом, когда родилась старшая дочь, Николай пошел на промкомбинат, где и проработал до самой пенсии. А Дуся так и осталась уборщицей, сначала в 11-й, а потом в 12-й школе, где знают ее многие поколения учеников и учителей. — Меня немцам сдали, потому что я враг им была. Приехала домой — стала врагом Советского Союза, потому что была в Германии. И с этим я жила всю свою жизнь. Когда меня спрашивают: «Ты кто?» — я отвечаю: «Никто, враг народа». Правда, теперь при этом смеюсь — в такие годы мне уже нечего больше бояться. Разве могла я рассказать правду о том, что немец-хозяин меня выручил, выкупил, когда меня арестовали за помощь нашим пленным убежать от неминуемой смерти в крематории? Да кто бы этому поверил! Потому и молчала об этом 60 лет. Сейчас Евдокия Гурьевна Батурина живет одна в небольшом доме, что вместе с мужем построили они на улице Северной. Недавно написала заявление в собес — как инвалиду второй группы дали ей соцработника. Что ж, хоть такую компенсацию получила баба Дуся от своего государства на склоне лет. И на том спасибо. А за работу в Германии выплатили бабе Дусе 1700 евро. Это заплатили бывшие враги. Большая часть денег ушла на лечение ее младшего сына. Только не помогло оно. К сожалению, умер сын. Старшая дочь Надежда приходит к матери, но она и сама вполне управляется с нехитрым хозяйством. А рассказать свою историю ее подвигло желание поделиться пережитым. Ведь столько лет прошло с тех пор. И неправильно будет, если люди забудут о тех, кто не по своей воле оказался на чужбине и полной мерой заплатил за чьи-то грехи. А может, и за наши тоже?.. На снимке: Евдокия Гурьевна Батурина.
