Мне было тогда 12 лет. Я только что закончила пять классов. Дальше начались долгие месяцы тревог. По сей день взрослые воспоминания о военном детстве не дают покоя. Жаркий воскресный день 1941-го. Вместе с ребятами нашего двора таскала воду с «бассейки» (водонапорной колонки), чтобы полностью залить стоявшую прямо на открытом воздухе большую ванну — мы любили в ней купаться. Но мигом оставили все занятия, уставившись в одно из открытых окон дома. Оттуда радио доносило страшную весть: началась война. У каждого из нас комок стоял в горле, когда слушали выступление наркома иностранных дел. После недолгого оцепенения побежали к взрослым спрашивать, что делать.
ПРИФРОНТОВОЙ ГОРОД В первый же день войны Рыбинск был объявлен на военном положении, а через месяц — на угрожающем положении, став прифронтовым городом. Не все доходило до детского ума, но сидели, не дыша, когда с наступлением сумерек все вокруг погружалось во тьму, а на окнах появлялась светомаскировка. Много легло на хрупкие детские плечи. Не помню, чтобы кто-то хныкал или жаловался на невзгоды. Осенью мы поехали всем классом в колхоз вместе с учителями. Хозяйство располагалось в пригороде — в районе деревни Хвощевки. Нас поселили в местной школе, питались мы в домах местных жителей. Никогда не забуду хозяйку дома, которая доставала из печки большой чугун вареной в мундире картошки. Позавтракав, мы шли работать — заготавливать веники. А вот вязать снопы мы не умели, и женщины, работающие в колхозе, обучали нас казавшемуся непростым делу. Не миновали и других хлопот по сельскому хозяйству. Позже началась учеба, но ее пришлось совмещать с трудом на спичечной фабрике. Коробков тогда не было, спички приходилось заворачивать в бумагу и заклеивать. Ездили и в поселок Тихменево на торфопредприятие. Утомлялись жутко. Стоя по колено в воде, переворачивали торфяные брикеты, сушили их. В общем, повзрослели до поры, всеми силами стремились заменить связанных с фронтом людей. Кстати, на фронт ушли почти все выпускники десятых классов, отгуляв 21 июня свой выпускной бал. Только с нашего двора отправилось воевать добровольцами более десятка человек. Сразу перед глазами, как живой, — Николай Козырев. Был курсантом ОСОАВИАХИМа и, сдав экзамены, стал пилотом. Ушел на фронт и его брат Борис. Оба не вернулись домой, пропали без вести. Уже с июля 1941 года Рыбинск подвергся бомбардировкам. В одно и то же время, в 22 — 23 часа, летал самолет «Хенкель-211». При объявлении воздушной тревоги в первое время я, глупенькая, мигом хватала свои лучшие платья и бежала в убежище. Позже к бомбежкам привыкли и постепенно в убежища бегать перестали. Я жила в доме на углу улиц Луначарского и Плеханова. Рядом с нами разбомбило несколько домов. После отбоя воздушной тревоги бегали смотреть на место трагедии и видели лишь большие воронки. Помню, однажды воздушная тревога застала нас с подругой в Карякинском саду. Пришлось нам ползти по-пластунски до дома, поскольку немец летал на бреющем полете, обстреливая местных жителей. С трудом переживали бомбардировку Юрьинского разъезда, где бомба угодила в эшелон с детьми, которых вывозили из Ленинграда. В Запахомовском районе бомба попала в жилые дома, а бомба, сброшенная над школой N 39, застряла в стропилах крыши. Отчетливо помню, как горела нефтебаза в Копаеве. Город несколько дней был освещен заревом. Сколько пережито. Закончили бомбить Рыбинск лишь в марте 1943 года. Словами всего не передать, конечно. Но и сами факты до сих пор гулко отзываются в голове. Часто отключали электричество, и уроки приходилось учить при фитилях, которые делали сами и опускали в солярку. В магазинах не было товаров первой необходимости. Например, мыло варили сами, да еще меняли его на сельхозпродукты. В ходу были хлебные карточки. Власти пытались находить любые возможности, чтобы облегчить участь оставшихся в тылу. Вот и нашей семье выделили участок земли под огород в районе Перебор, по месту работы отца. Сажали картошку, немного овощей — неоценимое по тем временам подспорье. Примечательно: с огородов никто ничего, несмотря на лишения, не воровал. Продуктов все-таки не хватало. Ели дуранду. Хорошей пищей считался кисель из лузги. Из картофельных очисток пекли оладьи. Доброта и сердечность окружали повсюду. Если кто-то на дворе вдруг заболел, каждый старался помочь чем мог. Несли все — от щепотки заварки на чай до сухаря. В школе нам давали по 50 граммов хлеба. Однажды всем классом мы решили на какое-то время отказаться от ежедневной нормы и попросили, чтобы нам сразу выдали несколько буханок. Затем хлеб продали на рынке, а на вырученные деньги купили молока, творога, сметаны для учительницы литературы Нины Фоминичны Грушиной. Муж ее был на фронте. Трудности не сломили людей. Комсомольцы города упорно собирали средства на бронепоезд. Взрослые всех профессий собирали деньги на строительство самолетов, танковых колонн, различного оружия. Отец моей одноклассницы, служитель церкви отец Дмитрий Лобанов, внес деньги на самолет и получил благодарственную телеграмму за подписью Сталина. Далеко еще было до счастливой вести радио: «Победа! Победа!» ГОРЯЧИЙ СНЕГ Двор из тысяч дворов. Ну хоть роман пиши. Так, впрочем, и было. Советский писатель Юрий Бондарев, автор знаменитого «Горячего снега», романа об артиллеристах, использовал в своем творчестве боевой опыт и воспоминания военных лет Владислава Васильевича Навротского, живущего ныне в Ярославле. Писатель и фронтовик всегда дружили, встречались, состояли в переписке. Владислав после окончания девяти классов школы № 25 поступил в Смоленское артиллерийское училище. Затем отправился на фронт. Испил полную чашу солдатского лиха. Приняв взвод 45-миллиметровых пушек 171 стрелковой дивизии под Старой Руссой, он дошел до Берлина, участвовал в его штурме, был трижды ранен. Его жена, Татьяна Герасимова, тоже была участницей войны и также дошла до Берлина. Владимир Александрович Новожилов воевал на третьем Белорусском фронте рядовым солдатом, был контужен, длительное время лечился в госпитале. Его сестра Галина — моя близкая подруга. После школы она отправилась в военный комиссариат, а оттуда была послана учиться на радиста-телеграфиста в Ярославль. После обучения она служила в дивизии, защищая родной город от воздушных пиратов. В семье Щенниковых ушли на фронт три брата: Александр Георгиевич, Михаил Георгиевич, Григорий Георгиевич. Балтийский матрос и два солдата-пехотинца вернулись домой после войны, но сейчас уже ни одного из них нет в живых. Ушел на фронт и наш сосед — дядя Вася Большаков. Память не сохранила его отчества, ведь взрослых во дворе мы называли дядями и тетями. Это были исключительные люди, с вниманием и заботой относившиеся ко всем детям. К большому сожалению, дядя Вася недолго пожил после войны. Еще один наш сосед, Андрей Кондратьевич Данилов, служил в воинской части, стоявшей под Рыбинском. Вновь вернусь к тому, что отправившихся воевать рабочих заменили школьники, учащиеся старших классов. Среди них был и мой будущий муж, тогда еще незнакомый мне мальчишка-девятиклассник Володя Акимов. Он вместе с авиационным заводом был эвакуирован в Уфу, где и работал до конца войны на производстве танковых снарядов. После победы он вернулся в родной город, отказавшись от заманчивого предложения играть в футбольной команде «Крылья Советов» (Куйбышев), выступавшей в чемпионате СССР. Поступив на завод дорожных машин, Владимир Николаевич проработал на нем более тридцати лет. ТЕАТР, КАТОК, БИБЛИОТЕКА Чрезвычайная занятость, усталость, детская впечатлительность, полуголодная жизнь — это одно. Но было и другое. Взрослые настраивали нас на полно-кровную жизнь. Впоследствии и мы сами поняли: надо жить по возможности нормально, всесторонне. Назло врагу и всем тяжелым обстоятельствам. Потом мы поняли, почему в военную годину в Рыбинске вдруг открыли спортивную школу, а где-то там, в центре, требуют усиленной работы детского издательства. В городе, несмотря ни на что, работал драматический театр, один из старейших в стране. В нем трудились замечательные актеры: Карпей, Кублановский, Меримсон, Линивенко, Саркисова и другие. «И чтоб от голода забыться, спешили мы в театр пробиться». Билеты были недорогие, и у театрального подъезда мы в военные годы появлялись регулярно. Помню спектакли: «Домик в Черкизове», «Герцог Альба». Из репертуара не исчезали пьесы Островского. Да и просто концерты устраивались. А еще артисты регулярно появлялись в госпиталях. Они организовали и фронтовую бригаду, которая выступала в действующей армии, на передовой. В Рыбинске в войну работал и эвакуированный из Карело-Финской АССР театр оперетты. Для своих постановок он использовал сцену Дворца культуры машиностроителей. Ведущие партии исполняли Рубен, Феона, Кульчитская. Мы, девчонки, бегали на оперетки и как зачарованные слушали музыку Кальмана. После войны театр переехал в Москву, а мы все еще помнили и помним сейчас те счастливые мгновения. Работал городской каток, расположенный на улице Луначарского. Его посещали сотни ребят. Но центром культурной жизни в нашем районе был клуб имени Кустова. При нем работало много кружков. Драматическим руководил актер драмтеатра Карпей. С великолепным хором, солистами, Вингрой и Грибушиной, занимался Грибушин. В танцевальном кружке учила танцевать вальс, вальс-бостон, танго, фокстрот замечательная Счастная. Именно сюда зачастила и я с друзьями. Не хлебом единым и бесконечными переживаниями жить старались. Потому, наверное, и выжили. Потому и свершилась победа, что мы были уверены в наших солдатах, а они в нас от мала до велика, находившихся в тылу, не всегда глубоком.
