Сквозь мрак, забвенье, лебеду…

Первые стихи Николая Смирнова появились в печати в 1965 году в мышкинской районной газете «Волжские зори». В 1975 году он окончил Литературный институт. А вот первая книга его стихов «Кладбищенская земляника» вышла в свет лишь в 1991 году. Еще через год он стал членом Союза российских писателей.

Сейчас на счету Николая четыре поэтических сборника. А читателям «Золотого кольца» он известен как талантливый, самобытный журналист нашей газеты.

***

Как будто вчера здесь татары

прошли —

Давно ль мы родных погребали? —

Опять прямо к сердцу навзрыд

пролегли

Молящие русские дали.

По правую руку — разрушенный

храм,

По левую — тлен пепелища.

И жмется туман к сиротливым

кустам,

Где крест в лопухах не разыщешь.

И только над призрачной бездной

полей

Встает все чудесней и выше

И солнце с косыми столпами лучей,

И облака белая крыша.

И глянет душа, как с большого

крыльца:

Россия, да где ж твоя слава?

Здесь только цветов розовеет

пыльца

Да робкая жмется отава…

Но облако сгинет, истают столпы.

И снова родными местами

Твой дух потечет. Ведь у каждой

избы

Твой крест в лопухах за кустами.

Слово

Там, за нашей явью и за снами,

Мир иной — наполненный словами —

Там в словах стоячих, как

в стрекозах,

Светит ломкий синекрылый воздух.

Наша смерть и нищета разлуки —

Только не дающееся в руки

Слово, что в мешке своем

прозрачном

Ангел Божий сердцу обозначил.

Я вдогонку руки простираю

В адамант упрятанному раю:

Ангел, помоги мне домолиться,

Отделиться. В слово обратиться.

***

Дождь шепчет и шуршит,

как двести лет назад:

Такой же огород. В нем яблони

стоят.

Канава у забора, кусты и — край

земли,

Куда уже два века тихонько утекли.

Тесовая обшивка у флигеля черна.

Из мутного окошка мне пустота

видна,

Как голый ватман мира, где

вечности прогал

Художник так оставил и

не зарисовал.

Там, где осот отцветший встал

дымчатой стеной,

Приметен след нездешний,

размытый пустотой.

Теперь, куда ни ступишь,

все думаешь о нем,

Давно бы это место забить мне

горбылем,

А то вослед художнику

за вечности осот

Какой-нибудь бродяга нечаянно

шагнет.

Нет, ты держись у грядок или гляди

в окно:

Все люди это знают — и так живут

давно.

***

Дом заколочен. Зарос огород.

Облаком ватным меж яблонь осот

Встал, как забвенье.

И — чувствуешь ты? —

Сила Господня сошла с высоты,

И воцарился на тропке покой,

Душу смиряющий с долей земной.

***

Там, где душа не ожидает,

Вдруг выступит сквозь березняк

Окошка рама голубая

И исщелявшийся косяк.

Вот и соломенная крыша,

Вся побуревшая, как мох.

И с каждым шагом выше, выше

Топорщится чертополох.

Обличье брошенного дома,

Тепло сотлевшего венца

Напомнят как-то по-иному

Про деда или про отца.

И сердца вещему сиротству,

На радость или на беду,

Живой их голос отзовется

Сквозь мрак, забвенье, лебеду.

Плотники

Только тес да топор,

Бабий голос пилы да бугор

Выдыхающихся опилок —

Этот дух над пушистым бугром,

Зацветая не деревом и не цветком,

Заставляет все вспомнить,

как было.

И опять эта солнечная суетня —

Языками златого огня

Лижут небо стропила.

А у самой стены все нежней

Веют души замшелых кряжей,

Выцветая из груды опилок.

А теперь, как по личной вине,

Тех строителей нету нигде,

Исщелялись их домы.

Только лес, да топор,

Да опилок душистый бугор

Просят жить по-иному.

И пилю я свой мысленный тес,

Подымаю стропила до звезд,

Свои мысленные стропила,

А внизу, не боясь высоты,

Ваших душ ясноглазых цветы

Прорастают сквозь груду опилок.

***

Поставлена в печку картошка,

Бурлит на весь дом чугунок.

А мир, подступая к окошку,

Опять потемнел и намок.

Но в листьях сквозь охру и сырость

Затеплилось таинство сна,

Того же, в котором приснилась

Сегодня старуха-жена…

Пойдет он, надев телогрейку,

И там, перед синим крестом,

Полдня просидит на скамейке

Под этим несильным дождем…

Гори же, гори, его печка,

Бурли на весь дом, чугунок!

Уже сквозь домашнюю вечность

Мерцает небесный чертог.

Посланник

То ли воздух замглел, то ли стали

темней

В нашем городе лица людей,

То ли сердце мое, словно ком

земляной,

И куда ни пойду — все старик

испитой

В телогрейке, с веревкой в кармане

Предо мною бредет, как в тумане.

Удавиться ли он замышляет,

Или наши грехи обмеряет —

От собора и до острога —

Как библейский посланник от Бога.

***

Я всю ночь к тебе иду по звездам —

Где ты, мой одушевленный храм? —

И по согнутым молитвенно березам —

В темноте белеющим крестам.

Мир — тюрьма, в цветах, в крещатых

ризах

Темноокой пленницы — души:

Слабо ей сквозь стены слышать

вызов

В теплым воском пахнущей тиши.

Ты — моя Христа живая книга,

Дивно изукрашен переплет:

Полулюди-полузвери — иго

Крышек только инок разогнет.

Под моею же рукой страница

Вспыхивает — и под синь небес

Алая заставка, словно птица,

Улетает на вселенский крест.

И дробясь в розетках переплета,

Словно в сотах памяти живой,

Все напоминает мне кого-то

В белоснежном платье образ твой.

Вербное воскресенье

Весенний храм. Живую вечность

Почувствует рука твоя

В наклоне теплящейся свечки —

И дрогнет, что-то затая.

И, будто свет, летит кропила

На вербы теплые, на нас…

Теплом родительским с могилы

Дохнет апрельский талый наст.

И что за тайна, что за вести

Из глуби двадцати веков?..

А там, где твой нательный крестик,

Все ярче образы цветов.

ПоделитесьShare on VKShare on FacebookTweet about this on TwitterShare on Google+Email this to someonePrint this page