В начале 80-х годов минувшего века я работал в проектно-технологическом бюро Ярославского автотранспортного управления. Обобщал передовой и рационализаторский опыт для плакатов и газетных статей.

Обычно каждый год нас посылали работать на полмесяца в какой-нибудь район области помогать сельским труженикам. Однажды, дело уже было в конце октября, последнюю такую бригаду направили в совхоз под Переславлем. Старшим на партийном собрании назначили меня.

Люди в бригаде в основном молодые. Самому старшему, слесарю, было 52 года. Когда-то он окончил Суворовское училище. Но из-за пристрастия к крепким напиткам ему пришлось покинуть военную службу. Был еще один у нас слесарь. Он успел жениться, развестись и в свои 39 лет стать дедушкой — у дочки родился сын.

Первые дни мы затаривали картошку в хранилище у деревни Красной под руководством учетчицы, бабенки лет 35, все время лузгавшей семечки. Она все приглядывалась к нам. А слесарь-дедушка к ней, причем не скупился на острое словцо. Учетчица начнет о совхозной жизни, а дедушка наш добавит, иногда и в рифму. Как-то заговорила она про своего мужа, тоже слесаря: «Ой, он у меня все на работе пропадает, не курит и не пьет!» «И баб не трясет!» — подхватил дедушка. Причем выражался он, конечно, более свободно, чем это позволяют газетные рамки. И все загрузчики картофеля вокруг осклабились, думая, что они смутили женщину.

Но учетчица вздохнула в полную душу и готовно добавила: «Вот уж действительно, что не трясет, забывает, так забывает меня!» Ответ ее, чтобы не возмутить читателя, мне тоже приходится сильно адаптировать. «Он в восемь часов уже ложится, — продолжала жаловаться учетчица. — Его прислонишь к стенке, а он уже спит. Просыпается в пять утра. А мне утром не надо!» — задорно сказала она и сплюнула шелуху.

И так несколько минут она жаловалась на свою судьбу и раза три все с большим нажимом повторяла: «А мне утром не надо! Так и живу».

Стихли все смешки вокруг, все глаза опустили. Слышался только шорох затариваемых в мешки клубней. Я окинул взглядом своих автотранспортников и на всю жизнь запомнил странное, озадаченное выражение, закаменевшее на мужских лицах. А дедушка наш, отчаянный балагур, тот и вовсе смутился, не зная, что ответить, делал вид, что он рассматривает крупные картофелины.

Победно оглядев рабсилу и сплюнув шелуху, небольшая женщина в телогрейке в полной тишине покинула картофелехранилище. Некоторое время еще над сусеками царило рабочее молчание, а потом слово взял молодой инженер Дима из грузового отдела: «Ну что, мужики, вы все поняли, что у нас баба спрашивает? Я женатый и другие женатые. Слесарь-военный уже старый, и, значит, идти к ней сегодня же вечером надо тебе — ты разведенный!» — сказал он второму слесарю, дедушке.

Дедушка стал отнекиваться: «Что вы? Идти должны молодые!»

Но Дмитрий прикрикнул: «Так решила вся бригада! Ты что, хочешь, чтобы она нам из-за тебя наряды не закрыла?»

Вечером ко мне, как к старшему в бригаде, подошел дедушка и со смиренной ухмылкой доложил: «Сегодня вечером обещала прийти сюда, в общежитие. Ребята нам место освободят». И примерно так, в переложении на литературный язык, добавил: «Эх, только бы мне достоинство свое не уронить перед бригадой!»

И, как вскоре выяснилось, не уронил. Но это уже совсем другая история.