Финансовый кризис, увольнения с заводов — все то, чем живем мы, ярославцы, для них даль дальняя, иные миры. Вот грачи два года как из здешних краев пропали — проблема из проблем. А еще — зима скоро, до колодца придется по наитию добираться. Из пятнадцати домов жилых здесь только шесть. Обитают в них семь недужных пожилых людей — все имеют разные группы инвалидности. Только восьмой, румяный старичок-лесовичок Николай Андреевич Фоканов, в свои 74 года на здоровье не жалуется.
Финансовый кризис, увольнения с заводов — все то, чем живем мы, ярославцы, для них даль дальняя, иные миры. Вот грачи два года как из здешних краев пропали — проблема из проблем. А еще — зима скоро, до колодца придется по наитию добираться.
Из пятнадцати домов жилых здесь только шесть. Обитают в них семь недужных пожилых людей — все имеют разные группы инвалидности. Только восьмой, румяный старичок-лесовичок Николай Андреевич Фоканов, в свои 74 года на здоровье не жалуется. Потому, считает, ни одна зараза не берет, что веселый он с самого рождения. Вот, к примеру, непогодится с утра. Бабка его вся изведется, испричитается: какой, мол, к лешему, дождь! Но сделать-то с небом пасмурным ничего не может. А дед Коля тут же из себя шамана изобразит. Выйдет на улицу и давай руками махать с шутовскими заклинаниями, облака разгонять. Глянь, уже и жинка хохочет, и тучи куда-то улетели, испугались грозного мужика в валенках. Дед в них и зимой, и летом ходит — лучшая обувка для деревни!
— Многие, — вещает, — сейчас ревут, что пенсия маленькая, жизнь тяжелая, хоть ложись да помирай. Да разве выход это?! Не хлебали, видать, вдоволь горюшка…
Повидали бы на своем веку с дедово Колино — по-другому бы пели. Сейчас из еды что хошь купить можно, два раза в неделю и в жару, и в мороз лавка приезжает. Ест дед хлеб с маслицем, а во рту нет-нет да вкус кленовых шишек появляется, которыми мать в военную голодуху кормила — клейкие, противные. Да тот же хлеб черный супротив них — барская еда.
Довелось Николаю закончить только четыре класса, но среди своих ровесников ученым считался. С 16 лет и по сей день на тракторе работает, начинал еще на том, у которого железные колеса да шпоры были. Сейчас собственный у него механический конь, личный, от колхоза в свое время причитался. Не надышится Николай Андреевич на такого помощника, холит и лелеет, словно ребенка малого. Участок под картошку на нем вспахивает и соседям помогает. Кормилец он в Исаеве.
За исключением войны, считает, жизнь такая хорошая ему досталась — в пору самому себе завидовать. Молодежь нынешнюю жалеет — никакого ведь сейчас порядка в стране, не знают, каким идолам поклоняться, куда идти. Отсюда и пиво, и наркотики, и преступность растет. Вот из Исаева все давно разъехались, как работы не стало, в города грешные.
А какой раньше колхоз был, с полями огромными, фермой на несколько сот голов скота. Деда Колины ровесники свято верили в планы коммунистической партии и правительства, потому-то никакой сумятицы в головах и не было. Знали, что работать нужно хорошо во славу страны. Хоть и получали копейки, старались, план перевыполняли. Николай за шесть верст на участок свой ходил, всего в день больше 12 км получалось — и ничего, не жаловался. Дух патриотический великой страны, победившей войну, видать, помогал. Придет домой, еще и жене по хозяйству поможет. Буренушек держали, чтобы детей кормить полноценно. Троих продолжателей фамилии Фокановы вырастили, хорошее образование дали. Шесть внуков уже взрослые, четверо правнуков растут.
Хоть и восьмой десяток Николаю Андреевичу, а молодая у него душа, как у пацаненка двадцатилетнего. Супруга Людмила Николаевна часто его, озорника, поругивает: говорит, очень уж до женского полу горазд. Даже сейчас: не углядишь — и повел бабенок в лес за малиной. А в молодости еще тот ходок был! Бабули исаевские утверждают, что «бегал, как козел некастрированный». Дед Коля же только хитро улыбается во весь свой беззубый рот: наговаривают, мол, просто заняться нечем! А сам хитро так мне, «молодухе», подмигивает…
— Вишь, — вещает, — глаз один не смотрит, это все потому, что в свое время много на женщин заглядывался. А чего не посмотреть, не преступление это! Сейчас, слышал, в городе по телевизору всякую там эротику показывают — вот я бы бабку в огород отправил и одним оставшимся глазком посмотрел! Плохо, что у нас-то только два канала принимает…
Еще шуткует, переживает, что в пенсии отдельной ведомости нет — «на водочку». Русскому мужику, говорит, без этого никуда. Как еще расслабиться? С российской пенсии редко бутылочку себе приобрести позволишь — не до жиру, быть бы живу. Доведется купить — на неделю растягивает, по рюмочке в день. А если праздник какой и побольше принять удалось, песней удовольствие разбавляет: «Скрылось солнышко из глаз, за рекой садилось. Не навек ли мы с тобой, милая, простились»…
Бабка ругается, а дед только руками машет. Дай, говорит, хоть в мечтах молодым побыть, чтобы все, как прежде, виделось. Колхоз крепкий, бабы молодые, поля бескрайние, хлебные. Эх ты, жизнь удалая…
А вот 70-летняя Нина Николаевна Корзинина в реальности существует — не в светлых грезах. «Наше, исаевское счастье — дождь да ненастье», — вздыхает великая труженица, обладательница ордена «Знак почета». Сорок лет отработала в колхозе телятницей, дояркой, бригадиром. А что нажила? Решето дырявое. Только воздухом и богата. Детей Бог не дал, муж давно уже умер. Кукует одна-одинешенька. Счастье ее что волк: обмануло да в лес ушло.
Уверена, что вокруг только ненависть да воровство лютуют. Все вывески с названиями деревень лихие люди поснимали, у дачников даже ложки-вилки до единой стащили. Недавно мошенники и до их деревни добрались — приборы какие-то медицинские предлагали за 12 тысяч рублей. Видать, хотели последние смертные деньги у бабок отобрать. Не покупал никто, так до четырех тысяч цену скинули. Квадратики какие-то Нине Николаевне к руке приставили — так дурно сделалось, что чуть раньше срока не померла. Потом, слышала, повязали этих аферистов в соседнем Козлове.
Зимы с ужасом ожидает. Отрежут их тогда от всего мира. Кругом — тишина кромешная да сугробы выше коленей. Печку протопишь, до колодца добредешь — и темнота тут как тут. Две радости только и остались: молочка попить вприкуску с черным хлебом — это любимое лакомство Нины Николаевны — да сериалы по «ящику» посмотреть. Вот уж тут она душу отводит: ору, рассказывает, до изнеможения, спорю с героями кино — уж больно все они непутевые. А с кем еще поговорить Нине Николаевне: и сама-то хворая, не пролезть по грязи да снегу до домов подруг, да и они все инвалиды — жертвы труда непосильного…
Супруги Лидия Александровна и Александр Николаевич Суматохины — доярка и пастух. 40 лет вместе прожили. Мужа парализовало несколько лет назад, с двумя палками теперь по дому ходит. У жены с ногами проблема. У бывшей доярки Марии Ивановны Корзининой с руками совсем плохо, ведь постоянно на работе с холодной, почти что ледяной водой приходилось дело иметь. И так больно, что не нужны они, старики, теперь никому. Государство, как мачеха добрая, пенсиями отделалось — и живите как хотите. Одиноким пенсионерам в других местах, слышали, соцработники помогают, два раза в неделю ходят: и дров нарубят, и продуктов принесут. Исаевцы о таком счастье и не мечтают. Даже газету года два назад одну на всю деревню выписать хотели — отказалась почта: добираться до вас, сказали, далеко очень, нет почтальонов желающих.
Одна надежда у инвалидов, что предстоящая зима чуть полегче прошлых будет. Ведь молодой мужчина в их деревне два месяца назад появился, за парализованной матерью приехал ухаживать, и им, глядишь, маленько поможет.
Нет, Сергей Ситников отнюдь не считает себя героем — просто нормальным мужиком, которых, увы, в наше время так мало осталось. Ну переехал в глушь лесную из Подольска, чтобы за матерью ухаживать, работу высокооплачиваемую оставил — и что? Разве можно иначе, если с самым дорогим человеком беда приключилась. Она-то, когда его рожала, столько перетерпела, чуть с жизнью не рассталась. Кесарево сечение пришлось перенести. И все-то детство сынка ненаглядного баловала, в задницу целовала. Разве можно после такого предать?
И жену, она тоже инвалид, Сергей переехать к свекрови уговорил. Два послеинсультных месяца с 75-летней матерью, как с дитем крошечным, возится. Пеленки меняет, в кресло каждый день на три часа сажает — врачи велели. Светло так улыбается — есть, есть уже улучшение! Кушать помаленьку стала, через полгода, Бог даст, и ходить начнет.
Но теперь, Сергей так решил, до конца дней от матери не уедет. Да и город с его прибамбасами порядочно надоел, родная деревня намного сердцу милее. Жаль только, что работать совсем негде. Ведь Серега и пастух отличный, и телятник. На той ферме, что сейчас гниет, много лет оттрубил. И мама Любовь Григорьевна ей все здоровье отдала, сорок лет дояркой была.
Планов у Сергея громадье. Хочет деревенский пруд, в болото превратившийся, в надлежащее состояние привести. А то, коснись пожар, совсем неоткуда воду брать, не из колодца же по ведру вычерпывать. Дорогу бы вот еще, несколько сот метров до деревни, заасфальтировать, а то зимой машине с продуктами не проехать. Но одному с этими проблемами не справиться, хоть бы помогли чиновники.
Еще мечтает, чтобы подольше побыли все исаевские старики на белом свете, пожила бы еще деревня. Но, как говорится, день и ночь — сутки прочь, а все к смерти ближе. Горько, ох как горько Сереге, ведь, как ни крути, через несколько лет один он останется исаевцем. И что тогда? Даже думать не хочется.
Ольга ПРОДАН,
Даниловский район.
Фото Виктора ОРЛОВА.
