Эту подборку стихов я готовила поэту Леониду Викторовичу Королеву в подарок к дню рождения. 17 декабря ему исполнился бы 71 год. 1 декабря его сердце остановилось. И подарок, предназначенный ему, я отдаю читателям «Уединенного пошехонца». В последнее время Леонид Викторович тяжело болел, практически не выходил из дома. Но почему-то не верилось, что это конец. Разговаривая с ним по телефону, я слышала все тот же спокойный голос, полный доброты и любви к людям.
Эту подборку стихов я готовила поэту Леониду Викторовичу Королеву в подарок к дню рождения. 17 декабря ему исполнился бы 71 год.
1 декабря его сердце остановилось. И подарок, предназначенный ему, я отдаю читателям «Уединенного пошехонца». В последнее время Леонид Викторович тяжело болел, практически не выходил из дома. Но почему-то не верилось, что это конец. Разговаривая с ним по телефону, я слышала все тот же спокойный голос, полный доброты и любви к людям. «Светлый был человек», — говорят даже те, кто общался с ним мало. «Светлый был поэт», — хочу сказать я. Вот только слово «был» в данном случае лишнее. Поэт не умирает насовсем.
Ты любишь окно,
что за полночь горит?
Горит. А теперь —
темнота.
И кто-нибудь где-нибудь
«нет» говорит.
Которое больше, чем «да».
Зачем нам богатства,
безмерная власть?
Чему и кого нам учить?
Когда брат мой —
Кот и Собачья пасть,
Когда я хочу озвереть,
и напасть,
И гневный отпор получить.
Мы встретимся вновь
на одной из планет?
Тогда и беда — не беда.
Но я не хочу даже слышать
про «нет»,
Хоть стал недолюбливать
«да».
Ни есть без тебя не умею,
ни спать.
Что делать не знаешь
со мной?
А ты, ты вздохни,
ты вздохни и погладь.
И покачай головой.
* * *
Пока вы что-то делали
иль спали,
Друзья мои, меня
поцеловали.
Большая добродушная
дворняга
Мне пожелала всяческого
блага.
И я, смеясь, к собачьему
восторгу,
Залез в карман и подарил
ей корку.
Ах, умница! Гостинец
мордой, лапами —
Припрятывает — в снег его
закапывает.
Пес, твой подарок, — лапу! —
просто чудо —
Напасть! И — целовать.
Сию минуту!
* * *
Когда-нибудь пройдут
И сто, и двести,
И миллиарды лет —
В других созвездьях
На сцене будут петь,
В зал забреду,
Присяду у дверей
В пустом ряду,
Увижу профиль твой,
С ума сойду,
И мы пойдем, куда не зная,
вместе.
Как я забыл, куда сейчас
иду.
* * *
Ожерелье и в нем каждый
Камушек, однотиражный,
Поцелованный, прими.
Мы рассыпали их дважды —
В Ярославле и в Перми.
Нить не та иль жест
неловкий —
И оставила ты их
На трамвайной остановке
Среди камушков простых.
Вот оно — начало дивного —
Не потерян ни один,
Я собрал все до единого —
Ровно семьдесят один.
… А прыжок на пристань
с катера?
Ведь пошло почти на дно
Возле Толгской
Богоматери
Чудо семьдесят одно.
Но мальчишки и девчонки,
Да и взрослые вполне,
Чудное число нечетное
Камушков собрали мне.
Разберут и нас на атомы…
Умирать так умирать.
Я шутил. Я не агаты —
Я тебя хочу собрать.
Видно, сборщик я
неловкий,
И пока что нет тебя
На трамвайной остановке
Около монастыря…
* * *
И фрондировал я,
и гусарствовал.
И, наверно, виновен я
в том,
Что остался от государства
Только в горле
мешающий ком.
Но чего бы еще
не отторгли,
Не тащили до сэбе,
не сперли,
Не маячили близь и вдали,
Не конец — бугорок этот
в горле,
А начало российской
земли.
* * *
Честолюбья треуголку
Зашвырну и стану жить.
В сено упаду иголкой.
Склады стану сторожить.
Хорошо служить в охране,
Топать стылым тупиком.
Служкой стану
в Божьем храме.
Дворником. Истопником.
Скажут люди: да о чем он!
В самом-то конце концов.
Это чувство — лебедь
черный —
Стоит белых гордецов!
Не помазания сажей
Хочется, но до конца
В этот мир войти
пейзажем
Человечьего лица.
А спешат в такую
местность
Не на беленьком коне.
Что такое есть
словесность —
Объяснять не надо мне.
* * *
Свою в мироздание
дверцу
Толкнешь и узнаешь
ты сам,
Возможно ли сердце
по сердцу
Сверять, как часы
по часам.
О, Господи, как это
скучно —
Всегда говорить то,
что нужно,
В кустах головы не терять.
Но надо и ей доверять,
Сей царской попытке —
сверять
Два сердца — кукушку
с кукушкой.
* * *
Одна строка…
Одна рулада
С ума домашних птиц
свела:
Летит гогочущее стадо
И падает в конце села.
Летают только вдоль
дороги —
К земле проклятой
тянет вес.
И обличают их пороки
Собратья дикие с небес.
Неси заоблачные клики,
Таи в себе полет и бой.
Будь диким, диким,
только диким.
Не приходи к себе домой.
* * *
Бела, как листика изнанка,
Стороною неземной
Душа глядит,
как иностранка.
А где, душа, твой дом
родной?
Все в мире зыбко,
все условно.
Страна? Миры идут
на слом!
Но не Божественное
Слово
О Родине, что за холмом.
Ветра, враги, века грозят
На камне камня
не оставить,
А слова все-таки нельзя
В стихотворенье
переставить.
* * *
Едва ль не все сочтешь
нелепым
И пригорюнишься
впотьмах.
И все-таки великолепны
Былые дни в былых огнях.
Они вошли в тебя
подспудно,
Отбросив мелочь, пустяки,
И, как в огнях большое
судно,
Уходят от тебя стихи.
Ведь веришь, веришь,
как безумный,
Что где-то есть он,
мир разумный,
Все веришь, глядя
в высоту,
Все смотришь в сторону
не ту…
* * *
Встречая за поездом
поезд,
Бессоницы гаснет вокзал.
Что все путешествие —
совесть,
Я раньше, чем понял,
сказал.
Как дети, как звери
невинны,
Мы знаем один лишь
недуг —
Когда на другие глубины
Уходит единственный звук.
Ах, только бы кто-нибудь,
братцы,
Под этою маркой не смог
На выход в другое
пространство
Навесить амбарный замок.