На Рождество с первым автобусом из города к Анне закатились гости. «Познакомиться приехала», — сказала с порога невысокая, ниже Анны ростом дамочка в коротком полушубке по моде и длинной толстой юбке. За руку она держала замерзшего мальчишку лет десяти. Мороз на дворе, а парнишка был в стареньких, с облупленными носками ботинках.
На Рождество с первым автобусом из города к Анне закатились гости. «Познакомиться приехала», — сказала с порога невысокая, ниже Анны ростом дамочка в коротком полушубке по моде и длинной толстой юбке. За руку она держала замерзшего мальчишку лет десяти.
Мороз на дворе, а парнишка был в стареньких, с облупленными носками ботинках. По возрасту он мог бы приходиться внуком гостье, но Анна, знавшая о будущей своей родственнице многое — город рядом, там живут подруги, слышала о том, что у Марины после второго или третьего неудачного брака есть сын-подросток.
Хозяйка молча распахнула пошире дверь в комнату, жестом пригласив: заходите. Гостья, не обратив внимания на суховатый прием, снимая меховой пиджак, растягивая на особый лад слова, как она недавно научилась у своих новых друзей-художников, произнесла со значением: «Какая прелесть! Как хорошо, верно, жить в деревенском доме!» Анна оглядела свое жилье, усмехнулась. Вчера она оттвороживала простоквашу, не успела вымыть банки. Они, грязные, стояли в ряд на кухонном полу. Детям в городе нужны деньги, она старается, продает заезжим торговцам сметану, творог, но сил с каждым годом становится меньше. Многое не успевает, а конца этому забегу, именуемому «устройство детей в жизни», не предвидится. Не отвечая, она достала с печки новые валенки, сунула их мальчишке: «Обувай быстрей, не то заболеешь». И уже после этого обратилась в первый раз к ранней гостье: «Сейчас завтракать будем. Проходите на кухню». Гостья, восторженно улыбаясь, без церемоний рассмотрев Анну, сказала так же со значением: «Я такой себе вас и представляла, деловой и энергичной». И замешкавшись, словно сомневаясь, добавила: «А не могли бы вы до завтрака баню затопить? Я голову не успела помыть, а Рождество хотелось бы встречать чистой».
Анна вздохнула: у нее не было бани, муж все собирался построить, да руки не доходили, а теперь и строить некому, умер. Сказала об этом Марине, прихорашивающейся перед зеркалом. Потом, соблюдая законы деревенского гостеприимства — «все, что есть в печи, на стол мечи», хозяйка выставила на стол ватрушки, тушеную картошку и даже достала из погреба запотевший графинчик смородинной наливки.
Гостья между тем, совсем освоившись на кухне, нахваливала и тушенку, и ватрушку, и хозяйку. Слова она уже не растягивала, не важничала. Напротив, очень горячо и искренне сказала Анне: «Я непременно напишу стихи об этой поездке в деревню. Они войдут в новую книгу. А в той, что только что вышла, есть стихи о наших детях. Они так любят друг друга, что на это нельзя смотреть без умиления». Марина улыбнулась, как ей думалось, легко. А Анне показалось, что на донышке глаз гостьи так и осталась тревога. Словно говорит и не верит сама себе. «А ты бы привезла книгу, — в первый раз за утро улыбнулась Анна. — Я стихи люблю». В молодости она и сама сочиняла, подражая всем любимым поэтам, вместе взятым. Но потом родились дети, умер муж. Надо было жить, из нужды выбираться. Назаводила коров, телят, продавала творог, сметану, мясо — все доходы от продаж шли двум сыновьям. Старший уже жил своей семьей, младший недавно вернулся из армии и только-только устроился на завод в ближнем городе. Он любил деревенское приволье, и там ему было очень трудно. Сына она понимала — сама не любила городскую скученность и суету. Но выхода не было: их деревня медленно умирала. Поздно вечером, очнувшись от хлопот, она садилась на лавочку возле дома, в голове смутно бродили стихи, но она их уже не записывала. А зачем? Подружкам деревенским показать? Они не поймут.
«Я обязательно привезу книгу в следующий раз», — Марина снова вспомнила свою вновь освоенную манеру разговаривать и важно тянула слова. «Лучше бы этого следующего раза и не было», — подумала Анна и пристально посмотрела на гостью. Притворяется? Или на самом деле не знает?
Вчера она, осердясь, выставила из дома и будущую сноху, дочь Марины, и сына своего заодно. Устала и разозлилась так, как с ней редко бывало. Дети в рождественские каникулы отдыхали, ели, спали, сколько хотели. А в деревне работу отменить нельзя, коровы каждый день есть хотят. Помочь на двор никто ни разу к ней не вышел. В день скандала сын с гостьей встали в пять часов пополудни. Когда она пришла со двора, на кухонном столе стояла грязная посуда, а парочка, сидя в обнимку на диване, смотрела телевизор. Сын высокий, худой, совсем еще мальчишка, что-то нашептывал на ухо неприбранной, взъерошенной дочке Марины. Они даже не посмотрели на нее, усталую, с подойником в руках. И тогда Анна сказала для себя неожиданно тихо и гневно: «Вон отсюда оба». Почувствовав по прижившемуся в семье выражению, что гиря до полу дошла, сын стал одеваться, за ним подружка. У Анны сразу же защемило сердце, стало жалко сына, ему можно еще день на работе не появляться. Приказала ему: «Ты оставайся». Но он, конечно же, ушел вместе со своей девчонкой на автобус.
А утром сватья неофициальная явилась не запылилась. «Дочка у тебя где собирается работать?» — спросила Анна гостью. «Женщину должен муж обеспечивать», — с готовностью парировала Марина. Анна усмехнулась: знает, значит, про скандал.
Потом она отправляла гостей на автобус. И сыночек Марины Димочка, ходивший весь день за матерью безмолвной тенью, спросил Анну: «А можно я в ваших валенках домой поеду? В них очень тепло». Валенок было жалко. Стоили они почти тысячу рублей. Такие только к следующей зиме теперь она могла себе купить. Но и мальчишку, глядя на его бледное, невыразительное лицо, она пожалела. Ему мать и в жизни таких не огорюет. «Бери уж, — сказала хозяйка пареньку. — Мы богатые».
Вечером Анна сидела на лавочке возле дома. Погода переменилась, мороз сдал, падали редкие пушистые снежинки. Пахло снегом, будущей весной. Палевые облака на горизонте казались нежными, как платье невесты. Острая жалость ко всему миру, к себе самой, к сыну затопила сердце. И даже эту лохматую, нескладную и нахальную девчонку, которую никак не принимало сердце, было жалко. Сын ее все-таки когда-нибудь бросит. И как она жить-то будет?
Надежда КУСКОВА, Мышкин.
