Крепче жми меня, мой кролик

Мне было лет шесть, когда бывшие заключенные в бараке научили меня веселой частушке: «Эх, Никита, ты, Никита, кари твои очи! Нас завез на Колыму, а сам уехал в Сочи». Кто такой этот Никита, я уже знал по праздничному плакату: он стоял с друзьями, высоко подымая бокал с шампанским, а за спиной его горели новогодние кремлевские звезды. Добрый, лысый дядька. Наш самый главный начальник. ПРИБЕЖАВ из ба- рака домой, я спел эту частушку, спеша порадовать родителей.

Мне было лет шесть, когда бывшие заключенные в бараке научили меня веселой частушке: «Эх, Никита, ты, Никита, кари твои очи! Нас завез на Колыму, а сам уехал в Сочи». Кто такой этот Никита, я уже знал по праздничному плакату: он стоял с друзьями, высоко подымая бокал с шампанским, а за спиной его горели новогодние кремлевские звезды. Добрый, лысый дядька. Наш самый главный начальник.

ПРИБЕЖАВ из ба-

рака домой, я

спел эту частушку, спеша порадовать родителей. И, к большому изумлению, не услышал от них ни смеха, ни одобрения. Отец, косо улыбнувшись, спросил: «Где это тебя, Коля, научили?» Мать категорично заявила: «Ты что, хочешь, чтобы нас за тебя посадили?» Я осекся и задумался. Так впервые столкнулась детская душа со страхом, на котором держится вся наша жизнь. Боязнь начальника, большого и малого, уполномоченного, прокурора, налогового агента. Дальше как угодно можно продлить этот ряд.

При Сталине за такие частушки сажали, при Хрущеве уже нет. Но власти все равно боялись не меньше. Что же это за страх такой особый? Ученые любопытствовали давно. Почему люди безропотно идут под явно несправедливый суд, позволяют обирать себя, отымать последние гроши, лишать жизни?

Ответить на этот вопрос трудно, но поискать корни такого страха стоит. Около десяти лет я был учителем воскресной школы, пересказывал детям житийную литературу. Примеров, когда на святых подвижников находил ужас, там великое множество. Начинается с сильного стеснения и тоски, и вдруг слышатся страшные голоса и угрозы. А то какая-то невидимая сила сбрасывает с кровати, волочет по полу, бьет. Это «страхование» нагоняют бесы, как разъясняют подвижники, надо перебороть его. Потому что в душе нашей не должно быть никакого страха, он наваждение. Человеческая душа бессмертна, ее доля — всегда радоваться в Божьем тепле.

За любой властью стоит гипнотическая, не-объяснимая сила, убеждают исследователи. Громила, зверски убивший десяток человек, стоит, замерев, перед слабым старичком, зачитывающим ему приговор. Почему он не бросается на этого старичка? Почему сам пойдет и положит голову под нож, подчиняясь всего лишь сдержанным жестам не очень сильного человека, работающего на гильотине? Палач-чекист, связывая руки офицерам, ласково уговаривает свою жертву потерпеть: «Не бойся, милый! Это не больно». Он в деревне резал скотину с такими словами. А тут расстреливает. И умелого мясника слушаются.

Во второй половине минувшего века случались забастовки, когда рабочие протестовали против плохого снабжения продуктами: не было мяса или сливочного масла, а то и добивались повышения зарплаты. Но жизнь на месте не стоит: борьба идет на понижение. Теперь смирившиеся люди бастуют, чтобы получить свою законную, уже давно заработанную зарплату. Нет бы смахнуть сразу всю пирамиду, присвоившую их деньги. Но страх не дает. Похоже, скоро мы будем бастовать за то, чтобы пройти по земле без какого-нибудь налога или просто подышать свежим воздухом.

Пришел на собрание владельцев квартир нашей многоэтажки некий Николай Алексеевич с папкой под мышкой, терпеливо объясняет, что дома-то на земле стоят и за эту землю государство хочет большой-большой налог ввести. Денег не хватает на содержание чиновников. Согласны ли вы, спрашивает, на такой пилотный проект? «Сколько земли вокруг свободной, поля кустами заросли, — удивляется мой сосед по лестничной площадке ветеран войны Владимир Николаевич, — а они за ту фиктивную землю, над которой моя квартира на третьем этаже висит, налог хотят брать?»

В брежневские времена в самиздате ходила статья физиолога, лауреата Нобелевской премии Ивана Петровича Павлова о так называемом парадоксальном рефлексе. Суть ее, помню, в том, что в результате террора, голода и войн, которые пережил народ, в атмосфере постоянного страха у людей появляется особая реакция на раздражители. На сильный раздражитель, когда нас незаконно заключают в тюрьму, угрожают смертью, лишают жилья или, например, сбережений, мы не реагируем. Все привычно терпим. Замираем, как кролики перед удавом.

Но на малые раздражители, наоборот, мы способны разразиться бурной, неадекватной реакцией. Судиться по мелочам. Бушевать из-за пустяковой ошибки в газете, возмущаться на убожество какого-нибудь телесериала. Больше всего это сейчас видно по так называемой реформе ЖКХ, рождающей в разных местах калейдоскопы всяких жалоб. А спросить бы в целом: кому нужна эта лжереформа? Не лучше ли ее отменить? Но на такое поведение уже нет сил: страх не дает. Хотя согласно опросам аналитического центра Юрия Левады, проведенным в конце ноября, лишь 43 процента населения считают, что развитие страны идет в правильном направлении. Вспоминается поведение подопытных кроликов. Похожий уклад ярко описан в известной антиутопии «1984» Оруэлла. «Крепче жми меня, мой кролик!» Песенка эта, которую поют его герои, не только о любви, но и о власти. Ведь и во власть выбиваются те же кролики.

Люди, облеченные властью, и сами себе внушают, и нам: тарифы на услуги ЖКХ с нового года будут повышаться. Это однозначно! И цены опять, как после наступления 2008 года, рванут вверх. В том числе, конечно, на продукты и лекарства. И владельцы висящих в воздухе квартир на пятых этажах за землю, в конце концов, будут платить. Да почему же? Почему ты нас завез на Колыму, а сам уехал в Сочи?

Николай СМИРНОВ, Мышкин.

ПоделитесьShare on VKShare on FacebookTweet about this on TwitterShare on Google+Email this to someonePrint this page