За годы журналистской работы я многое повидала и уже привыкла ничему не удивляться. Но последняя, еще зимняя командировка стала настоящим шоком. Здесь, в стремительном беге XXI века, время словно застыло, опахнуло каким-то средневековьем и ужасом. При воспоминании об этой поездке и сейчас душу сковывает мороз. Впрочем, деревня называется Кощеево, а живут здесь, говоря языком закона, свободные в своем вероисповедании люди, называют которых по-простому — сектанты.
За годы журналистской работы я многое повидала и уже привыкла ничему не удивляться. Но последняя, еще зимняя командировка стала настоящим шоком. Здесь, в стремительном беге XXI века, время словно застыло, опахнуло каким-то средневековьем и ужасом. При воспоминании об этой поездке и сейчас душу сковывает мороз. Впрочем, деревня называется Кощеево, а живут здесь, говоря языком закона, свободные в своем вероисповедании люди, называют которых по-простому — сектанты. Деревенька эта находится в глуши Любимского района, и до центральной усадьбы — деревни Кинтаново — отсюда 6 километров тропки, непролазной весной и осенью. Когда-то деревня была довольно многолюдной и оживленной, но из-за своей отдаленности — от Кинтанова до Любима еще 28 км разбитого асфальта — осталась без прежних хозяев. В 90-х годах несколько кощеевских домов купил москвич Андрей Щедрин, и в них поселились новые жители. Они сразу не понравились местным жителям: замкнутые, неприветливые, называющие себя православными, но церковь не посещающие. Впрочем, вскоре все прояснилось, потому что район наводнили информационные листки «Обнорская земля», автором которых был сам Щедрин. В них он рассказал, что по профессии является писателем и журналистом и, имея постоянное жительство в Москве, с 1992 года избрал местом временного пребывания город Любим Ярославской области, неподалеку оттуда, где прошло его детство, где жили его мать и бабка. Однако отношения с местными жителями сразу не заладились. В деревне Железово Покровского сельсовета, где Щедрин купил один из своих первых домов, у него началась открытая война с тогдашним главой Покровской администрации Уткиным. Спор возник из-за 0,5 га земли между их домовладениями, так как Уткин и Щедрин были соседями. Враждебность главы сельской администрации Щедрин объяснил ненавистью к истине православия, которую сам он исповедовал всей своей жизнью и своим писательским трудом. Не желая отягощать свою жизнь столь обременительным соседством, в 1995 году Щедрин перебрался в деревню Кощеево другого сельсовета, Кирилловского, а в 1998 году купил и дом в Любиме. Вместе с ним поселились его друзья и близкие, с которыми, как говорилось в листках, он состоял в отношениях духовного родства-кумовства, считая их выше плотского. С первых дней пребывания на любимской земле Щедрин стал прихожанином Введенской церкви, где «ежегодно Великим постом исполнял важнейший долг христианина, приобщался Святых тайн, где имел радость стать восприемником от купели своих крестных детей и вступить в нерасторжимое духовное родство со своими друзьями, где пел и читал на клиросе, где нередко, прогуливаясь после воскресной службы меж кладбищенских оград, думал: а не здесь ли найду я место своего последнего упокоения?». Однако и здесь его ожидало разочарование — перед Щедриным открылись факты недостойного поведения священника Введенской церкви Виктора Яновича, смущавшие христианскую совесть Щедрина, но на которые другие прихожане почему-то не обращали внимания. Сочтя, что священник специально устроил травлю ему и его близким, Щедрин перестал посещать Введенский храм. Когда же по его инициативе была назначена ревизия для проверки соответствия находящейся в Введенском храме церковной утвари и икон согласно инвентарному списку и установления подлинности имеющихся экземпляров, Щедрин и Виктор Янович стали лютыми врагами, а за Щедриным и его компанией окончательно закрепилось народное словцо «сектанты». И все, что бы ни происходило с Щедриным плохого, он считал происками Виктора Яновича. Вот, например, что он писал о случае, произошедшем с ним уже в Кощееве: «27 апреля, на Пасху, в моем доме в Кощееве, где я пребывал в это время со своими близкими, была произведена еще одна провокация, вдохновителями которой, как я подозреваю, являлись священник Виктор Янович и стоящие за ним люди. Поздно вечером возле одного из домов был замечен подозрительный человек, которым оказался житель деревни Сумароково Владимир Огибенин, одно время подвизавшийся алтарником Введенского храма, близкий священнику Виктору Яновичу. Будучи спрошен о цели визита в столь позднее время (от Сумарокова до Кощеева не менее 20 км), представил несколько надуманных предлогов и в конце концов назвался агентом ФСБ, действующим по заданию майора Шевцова. После чего перешел к грубым провокационным действиям, подняв угрожающе палку с заостренной пикой на конце, стал наступать на гр. С. Романова, выкрикивая грубые оскорбления и нецензурно выражаясь. После применения С. Романовым приема самообороны у В. Огибенина были изъяты палка с пикой и находившиеся в сумке два топора. Показав раскаяние о содеянном, В. Огибенин был отпущен с миром, но, как оказалось впоследствии, написал заявление в милицию, что якобы был избит мною. Не имея уверенности в том, что все произошедшее не является в действительности провокацией коррумпированных работников спецслужб и органов внутренних дел, направленной на дискредитацию моего доброго имени православного христианина, я вынужден был до времени отрицать действительный факт, пока дальнейшие события не подтвердили обоснованности моих подозрений». Одним словом, к травле Щедрина, по его мнению, подключились спецслужбы и органы внутренних дел, и все для того, чтобы дискредитировать его доброе имя православного христианина. Свое же окружение он называл домашней церковью по церковной терминологии или религиозной группой по юридической. Бородатые мужчины, наезжающие в Кощеево, распространяли в районе и за его пределами всевозможную печатную продукцию с религиозными ужастиками, а женщины с детьми жили в деревне. Немало журналистов, зная о кощеевских нестандартных жителях, пытались туда проникнуть, но все они получали от ворот поворот. И мы с фотокором Виктором Орловым по заданию редактора отправились в Кощеево. До Кинтанова доехали на редакционной машине, а там зашли в школу, чтобы узнать, как добраться до Кощеева. Кощеевские дети оказались в школе, и мы решили с ними познакомиться. Спросили, как их зовут, но они опустили головы и не произнесли ни слова. Оказалось, им нельзя разговаривать ни с кем из посторонних. Одеты они были даже для деревни бедновато: старенькие поношенные пальто и шапки, у одной из девочек коротенькие ботинки со сломанными молниями, хотя мороз в тот день был ниже 30 градусов. Отказались они и пойти вместе с нами в Кощеево, чтобы показать нам дорогу. Пришлось директору школы Валентине Николаевне Романовой стать проводником, потому что путь был неблизкий. Трое кощеевских ребятишек, вышедших вместе с нами, убежали далеко вперед, а мы не спеша шли следом. По дороге мы расспросили Валентину Николаевну о кощеевских жителях и узнали много интересного. Живут они замкнуто и никого к себе не пускают. Единственное исключение иногда делают для учителей, когда те приходят позаниматься с детьми дополнительно. Из 10 учеников школы шестеро из Кощеева, и потому, когда пошли слухи о закрытии школы ввиду малочисленности детей, кощеевские родители первыми запереживали по этому поводу. Родители пытаются запрещать участвовать детям в школьных праздниках и мероприятиях, расходящихся с их религиозными убеждениями, те чуть не остались без новогодней елки. Но здесь учителя напоминают о школьной программе и месте ученика в школе. У детей есть сотовые телефоны, по которым они общаются с родителями, но номера которых никому не говорят. А в общем, дети эти такие же, как все, особыми успехами в учебе не отличаются и пошалить норовят вместе с остальными. Одолевая по морозу заветные 6 километров пути то лесом, то полем, перебравшись через скользкие шаткие мостки через две речки, мы наконец добрались до Кощеева. Первым нас встретил оглушительным лаем огромный пес, рвущийся с цепи, но мы нашли возможность подобраться к крыльцу и постучать в дверь. Вышла красивая женщина, явно городская, и спросила, что нам нужно. Узнав, что мы из газеты, а не по поводу покупки дома, как почему-то доложили пришедшие раньше нас дети, женщина сразу потеряла к нам интерес и стала закрывать за собой дверь. Мы робко попросились погреться или вынести по чашке горячего чая, прежде чем снова идти 6 км по морозу, но женщина лишь усмехнулась и ответила, что их дети каждый день ходят по морозу, и ничего. Дверь захлопнулась, и прямо перед нами остался глазок, привычно смотревшийся бы на металлической двери городской квартиры, но так нелепо зияющий на рассохшейся двери вековой почерневшей избы в деревне из нескольких домов. Как мы ни стучали, никто больше не вышел. Мы побрели дальше по деревне, прошли мимо таксофона, явно не востребованного здесь, мимо заброшенного дома и подошли к другому, жилому, возле которого на веревке было развешано белье. Замка на дверях не было, но, сколько мы ни стучали, никто не вышел. Больше жилым не пахло, и, обойдя деревню с другой стороны, мы пошли обратно, потирая обмороженные носы и щеки. Всю дорогу шли молча, лишь изредка обмениваясь впечатлениями типа «Вот это да!», «Ничего себе!». Обиды на неприветливых хозяев не было — пусть живут себе как знают! Жалко было детей, которым родители с детства калечат жизнь. Взрослые свое пожили, и, если за что-то обиделись на целый свет, Бог им судья! Но что ждет детей после кинтановской восьмилетки? Как смогут они дальше жить и нормально общаться с людьми, зарабатывать себе на жизнь, поддерживать в старости тех же родителей? Вернувшись в школу, мы словно попали в другой мир: тепло, уютно, доброжелательные учителя, закончившие уроки, не разошлись по домам, а устроили нам настоящий праздник с картошечкой, капустой, пирогами да горячим чаем. Все они также называют себя православными, и в жизни их были и радости, и горести, но они не замкнулись в себе и открыты для людей. Людмила УРБ.
