Летом рыбинские больницы не загружены. На разные профилактические мероприятия ложатся те, у кого нет дач, у кого дети или выросли, или имеют возможность отдыхать в это время за пределами города, кто не обременен внуками, пристроенными к бабушкам на летние каникулы… Проще говоря, одинокие или почти одинокие люди. ЖЕНЩИНА БЕЗ ПРОШЛОГО В соседней со мной палате лежала женщина, на которую просто невозможно было не обратить внимание.

Летом рыбинские больницы не загружены. На разные профилактические мероприятия ложатся те, у кого нет дач, у кого дети или выросли, или имеют возможность отдыхать в это время за пределами города, кто не обременен внуками, пристроенными к бабушкам на летние каникулы… Проще говоря, одинокие или почти одинокие люди.

ЖЕНЩИНА

БЕЗ ПРОШЛОГО

В соседней со мной палате лежала женщина, на которую просто невозможно было не обратить внимание. Несмотря на преклонный возраст (на вид ей было около шестидесяти), она держалась молодцом. Рано утром, когда смены еще не поменялись и в больнице затишье, она в красивом спортивном костюме делала в холле гимнастику. Затем принимала душ в моей палате. Договорилась она об этом еще до моего прибытия в эту элитную палату с соседкой, которая вскоре выписалась, а женщина попросила меня позволять ей продолжить это делать. Я, конечно, не возражала.

Потом она тщательно наводила марафет, пользуясь содержимым объемистой косметички. Я следила за ней с большим любопытством. Почему-то мне показалось, что она бывшая актриса. И однажды я ее об этом спросила. Она ответила отрицательно, но истинную свою профессию не назвала. А я посчитала неудобным расспрашивать. Люди ведь либо гордятся своими профессиями, либо стыдятся их.

Но журналистское любопытство взяло верх. И я стала наблюдать за ней, пытаясь разговорить на разные темы. Звали ее Марина Поликарповна.

Разговоры ни о чем, приправленные моими хитрыми уловками, не замедлили дать результат. Вскоре мне стало известно, что Марина Поликарповна родом из Рыбинска, но почти всю жизнь прожила в Ярославле, где и занималась какой-то таинственной работой, которая, как было совершенно очевидно, требовала большого ухода за внешностью. Под старость она зачем-то вернулась в родной город… И еще мне стало ясно, что семьи у нее нет, были какие-то мужья, которым она, казалось, не придавала совершенно никакого значения.

Все разрешил банальный случай. Мы с ней разговорились, как обычные больничные бездельники, о политике, и она вдруг спросила, не знаю ли я каких-либо подробностей о правительственной программе приобретения у населения старых отечественных автомобилей.

— У меня два старых авто, — сказала Марина Поликарповна. — Мне новые машины ни к чему, но можно предложить кому-то воспользоваться этим для приобретения новых. А я немного заработаю…

— У вас две машины? — вытаращила я глаза. — Откуда они?

— Из старой жизни! — скептически произнесла Марина Поликарповна своим красивым грудным голосом. И неожиданно запела романс:

Пара гнедых,

запряженных зарею,

Тощих, голодных

и жалких на вид,

Вечно плететесь

куда-то рысцою,

Вечно ваш кучер

куда-то спешит…

— Я, девушка, называю их моей парой гнедых. Они и впрямь очень похожи на героев этой мелодраматической песни!

БЫЛИ КОГДА-ТО

И ВЫ РЫСАКАМИ…

Я сказала ей, что мой муж во всем этом разбирается и я расспрошу его, а заодно и попытаюсь найти людей, которые могли бы как-то воспользоваться предложением Марины Поликарповны и дать ей возможность заработать. Когда нас с ней выписали, мы созвонились и она попросила моего мужа съездить к ней в гараж посмотреть ее «пару гнедых». И вот в один чудесный летний вечер мы отправились в гаражный массив.

Марина Поликарповна отомкнула заржавевший замок и распахнула дверь в гараж. Перед нашими глазами предстали стоящие рядом «Запорожец» потускневшего белого цвета и рыжий «жигуленок». А Марина Поликарповна неожиданно снова затянула «Пару гнедых, запряженных зарею» и, смахнув набежавшие на изящно подкрашенные глаза слезы, пустилась в откровения.

— Вот она, моя пара гнедых. И песня эта про меня. Вернее, не про меня даже, а, конечно же, про них, —  она кивнула на свои авто. — Да-да, пусть вас это не смущает, это мои старые клячи, или, как  в песне, пара гнедых. Сейчас это действительно клячи, а в эпоху, когда я была такая, как вы, или даже лет на десять моложе, «Жигули» и даже «Запорожец» были высшим пилотажем, не каждый начальник мог себе позволить. Тогда это действительно была пара гнедых, запряженных зарею, и были когда-то они рысаками… И если вас не утомит рассказ старой куртизанки (при этом она снова театрально рассмеялась), то заходите ко мне. У меня в гараже прохладно, есть бутылочка вина, и я расскажу вам свою историю… Вижу, что вы умеете и, главное, любите слушать чужие истории, а это — редкий дар.

Марине Поликарповне было, оказывается, уже за семьдесят, но по внешнему виду никак нельзя было дать ей больше шестидесяти. Она привыкла следить за собой. А тот факт, что я поначалу приняла ее за актрису, неудивителен. Она с детства мечтала стать актрисой.

Занималась в рыбинском театральном кружке во дворце культуры «Авиатор», готовилась поступать куда-то в Москву, но родственники отговорили, посоветовали сначала закончить ярославское культ­просветучилище. Мол, на актрису не поступить, как-нибудь после культпросвета пробьешься. И она пошла в ярославский культпросвет.

ГРЕК ИЗ ПАРИЖА, ЕВРЕЙ ИЗ ВАРШАВЫ…

В годы ее юности хорошей косметики в провинции не было, одежды тоже, и потому женские красота и изящество ценились только настоящие, без подкраски и шмоток. Она и была по-настоящему красива. Она занималась с раннего детства танцами, имела шикарную фигуру и изящные манеры. Она могла выйти замуж за простого, доброго парня, нарожать детей, сделать нормальную женскую карьеру и быть вполне счастливой. Но она была слишком красива, чтобы согласиться на простое человеческое счастье.

С первого курса культ­прос­вет­училища ее приглашали подрабатывать на разных вечеринках для начальников, танцевать для больших и богатых людей, развлекать пьяных толстопузых хозяев жизни. Платили за это хорошо. Кроме танцев на заказ, которые зачастую заканчивались самым обычным стриптизом, в круг ее деятельности входило развлечение мужчин на вечеринках. Смеяться,  выпивать с ними, слушать их пьяные бредни, позволять себя обнимать… Никто не заставлял ее спать с ними, никто не толкал ее в проституцию, даже напротив, люди, которые обеспечивали ее этой нелегальной работой, всячески ее от всего этого предостерегали.

Падение произошло без всяких серьезных причин. Просто она привыкла хорошо одеваться, а в советское время купить по-настоящему хорошие вещи можно было только у спекулянтов. И ей понадобились то ли сапоги, то ли шуба, и какой-то отдаленно знакомый, женатый, немолодой и ужасно толстый мужчина предложил ей провести с ним ночь за большие деньги. Марина согласилась. Она как следует напилась, чтобы было не так противно, и шагнула в бездну…

То, что это бездна, она осознала не сразу. Ей показалось, легко так жить: одна ночь, проведенная стиснув зубы, — и куча красивой одежды и украшений. Скоро молва о ее доступности облетела богемный Ярославль и на красавицу Марину пошел спрос. Она была еще очень молода и не боялась своего образа жизни. Иногда она соглашалась идти на содержание, иногда брала деньги, иногда — драгоценности. Проституткой она себя не считала, ей понравилось прочитанное в каком-то французском романе слово «куртизанка», и она стала считать себя таковой. Для обычной проститутки того времени она была слишком дорога.

Нельзя сказать, что вся ее любовь была за деньги. У нее, как в той песне, были и юные корнеты — курсанты военных училищ, которые просто ухаживали, дарили цветы и открытки и водили в кино. Но были и седые генералы, бравшие ее с собой на элитную охоту. А потом к ней пришли из КГБ и завербовали для работы с немногочисленными иностранцами, приезжавшими в советскую пору в Ярославскую область. Так появились и «грек из Парижа», и «еврей из Варшавы»… Вот только парой гнедых она обзавелась намного позже.

ВАША ХОЗЯЙКА СОСТАРИЛАСЬ С ВАМИ…

Перестройка застала ее уже в сорокалетнем возрасте. Она была еще очень хороша, ибо следила за собой, шикарно одевалась и несколько раз в год ездила с кем-нибудь на курорты. С помощью КГБ она обзавелась квартирой в Ярославле, и все было в ее жизни как всегда. С приходом перестройки появилось много иностранцев и спрос на услуги Марины увеличился. Но также с приходом перестройки подешевели «женские» услуги. Ярославль за два-три года наводнился дешевыми проститутками совсем юного возраста, и Марина поняла, что ее время уходит.

Она решила порвать с прошлым, поменяла квартиру на родной Рыбинск и уехала. Она была все еще хороша, великолепно одета, с квартирой, что по тем временам значило совсем немало. И женихи не замедлили последовать. Но только это были уже вдовцы или разведенные, как говорится, второй сорт, но все же не брак… Но как трудно было отойти от прошлого! Как тяжело было ей привыкнуть к тому, что придется стоять у плиты, стирать чужие носки и не получать за свою уже увядающую красоту драгоценностей, денег и подарков… Она пожила с несколькими вполне приличными мужчинами в гражданском браке, но, увы, сказалось различие традиций. Они ждали теплого семейного уюта, а она — роскоши и развлечений.

Однажды она сошлась с бодреньким ветераном войны. Он был вдов, за что-то обижен на детей и потому после своей кончины завещал ей свой старенький ветеранский «Запорожец». Машину водить она на­училась давно: еще в молодости какой-то милицейский чин обучил ее и сделал халявные права. Она даже лихачила со своими любовниками, и вот теперь ее мечта осуществилась: у нее была своя машина. В стране еще только-только появлялись иномарки, а в начале девяностых машину было очень трудно купить, даже рухлядь шла по невероятно высоким ценам, и потому ухоженный ветеранский «Запорожец» вполне сходил за бравого рысака.

После смерти ветерана Марина сошлась с еще одним вдовцом с «Жигулями» и гаражом. После смерти жены он оставил дочери квартиру, а себе — гараж и «Жигули». Это было самое серьезное время в жизни Марины Поликарповны, самое стабильное и, может быть, самое счастливое. Она прожила с ним долго, они даже купили дачу, и дом был полная чаша. Но неумение Марины вести хозяйство, ее расхлябанность и лень, ее частая смена работы из-за неприспособленности к труду и рабочему графику просто угнетали его. И однажды он встретил свою первую любовь, ставшую вдовой, хозяйственную и милую женщину, и ушел к ней. Марине он, как порядочный мужчина, оставил и гараж, и машину, только дачу взял себе — его первая и теперь уже последняя любовь всегда мечтала о собственной уютной зеленой дачке.

И Марина, для своего возраста красивая и ухоженная, снова осталась одна. У нее, как в насмешку, остались две машины, она гоняла на них и называла своей парой гнедых. Но потом и машины состарились. Они требовали ремонта, а денег у нее не было. И уже не было мужчин, которые могли бы их починить. Она могла бы их продать. Но, во-первых, хорошей цены за них не дадут. А во-вторых, машины долго были дороги ей как память о былых днях, ведь они были когда-то рысаками.

Сейчас ей едва за семьдесят. Она носит натуральные шубы из давней молодости, надевает перед зеркалом драгоценности и пьет французское вино, ругая продавцов за подделку. И раза два-три в неделю приходит в гараж, чтобы в очередной раз спеть  старинный жестокий романс о паре гнедых, запряженных зарею. Она посвящает песню двум полуразвалившимся легковушкам,  двум осколкам своей бурной, яркой молодости, которая, увы, не принесла ей счастья.

А себя она называет осколком ушедшей эпохи.

Оксана ВОЛОВЕЦ.