В Мышкине на Успенской площади с утра появляется бочка со свежим, настоящим молоком. Народ торопится отовариться, да заодно и посидеть на лавочках, обсудить городские новости. Сюда же с утра тянутся и похмельные люди, чаще пожилые, с палочками. В магазине напротив продают вино в розлив. У Гриши волосы лохматые, сбились в серый войлок, глаза затекшие: — Тебе, Гриша, — говорю я, — надо похмелиться… — Уже выпил три стаканчика, да мало. Надо еще, — отвечает он.
В Мышкине на Успенской площади с утра появляется бочка со свежим, настоящим молоком. Народ торопится отовариться, да заодно и посидеть на лавочках, обсудить городские новости. Сюда же с утра тянутся и похмельные люди, чаще пожилые, с палочками. В магазине напротив продают вино в розлив.
У Гриши волосы лохматые, сбились в серый войлок, глаза затекшие:
— Тебе, Гриша, — говорю я, — надо похмелиться…
— Уже выпил три стаканчика, да мало. Надо еще, — отвечает он.
— Почему же не пробирает? — удивляюсь.
— Да у меня нехорошо, — отвечает озадаченный человек, почти всю свою жизнь проработавший возчиком на лошади. — Васька умер… Пришел позавчера, попросился переночевать ко мне в сарайку. А утром пошли — он уже мертвый… Да, Коля, и неладно… Ночью к нему друзья приходили. Сегодня хоронят.
И Гриша, встав с лавочки, побрел к магазину за новым стаканчиком. Умершему бесприютному Василию было 62 года. Жил на пенсию. Я его хорошо знал и даже как-то написал о нем и его мерине Мальчике заметку в нашу газету. Василий тоже в расцвете жизни работал на лошади в райпо. Вот и получилось, что возчик к возчику умирать пришел.
Николай СМИРНОВ.
