ДИВЕРСИФИКАЦИЯ После дефолта 1998 года, загнавшего рубль, как крысу, ниже плинтуса, Велосипедов стал осторожнее. И по совету умных людей, толкующих, что нельзя хранить все яйца в одной корзине, половину сбережений оставил в «деревянных», а половину конвертировал в «зеленые».
ДИВЕРСИФИКАЦИЯ
После дефолта 1998 года, загнавшего рубль, как крысу, ниже плинтуса, Велосипедов стал осторожнее. И по совету умных людей, толкующих, что нельзя хранить все яйца в одной корзине, половину сбережений оставил в «деревянных», а половину конвертировал в «зеленые». Сосед Павел Григорьевич, до пенсии трудившийся в госбанке завхозом, после первой стопки так и сказал: «Низя, Федя, все яйки ховать в одно лукошко!» И, как бывалый финансист, на случай форс-мажорных обстоятельств посоветовал расховать деньги по разным банкам.
Но спокойнее Велосипедову от этого не стало. А все потому, что то рубль под долларом, как Конек-Горбунок под Иваном, просядет, то доллар ни с того ни с сего, как подчиненный перед директором, прогнется. Да так, что Велосипедов с ощущением холодного пота промеж лопаток в мгновение ока закрывал все свои валютные вклады и открывал рублевые. Но через какое-то время, наслушавшись прогнозов о грядущем повышении курса доллара, уподобляясь трусливому зайцу, снова бежал в «обменку» скупать баксы. И так по нескольку раз в месяц.
До тех пор, пока на самом высоком — правительственном — уровне не объявили о создании бивалютной корзины, состоящей из 55 центов США и 45 евроцентов. Тут даже Павлу Григорьевичу, как экономисту со стажем, было нечем крыть — и он опрокинул свою стопку молча.
Но ровно через год в разгар греческого кризиса, когда евро, как пьяный бомж с лестницы, покатился вниз, все же выдал: «Федя, не боись! Европа своих в обиду не даст». Но Велосипедов, просыпаясь каждую ночь от преследующего его сновидения об отмене евро, уже поменял всю евроналичность на швейцарские франки. И, как вскоре выяснилось, зря. Евро вместе с долларом отправились покорять новые вершины своего исторического максимума. А еще недавно безупречно надежный швейцарский франк опустился ниже некуда.
— Дядя Паша, выручай! — примчался к соседу Велосипедов. — Что делать-то?
— Разливай! — мудро заметил пенсионер, доставая из серванта стаканы. А потом, смачно хрустя соленым огурчиком, завершил мысль. — Видные отечественные экономисты, и я в том числе, полагают, что хранить сбережения нужно в той валюте, в которой собираешься их потратить. Так что поезжай, Федя, со своими франками в Швейцарию. Купишь там себе швейцарские часы, головку сыра «Промезан», а остатки проиграешь в казино.
— А с долларами что делать? — не унимался Велосипедов.
— С долларами? — наморщил лоб ветеран. — С долларами, Федя, поезжай в Америку! В Лос-Анджелес или Сан-Франциско — одним словом, на океан, там найдешь, куда потратить. Кстати, сколько их у тебя?
— Двадцать пять…
— А швейцарских франков?
— Тридцать… Что думаешь, сосед?
— Думаю, что надо поменять их на рубли, купить водки и забыть!
Олег ГОНОЗОВ.
ЗАЙКА МОЯ
— Ты где, котяра облезлый, шлялся?
— Зайка моя…
— Я тебе дам зайка! Еще раз мяукнешь — ночевать будешь в подвале. И не надо тереться об меня. Утро. Шесть часов. Где был?
— Зайка моя, ты только выслушай… Понимаешь, крольчонок, возникли непредвиденные обстоятельства…
— Знаю я твои непредвиденные обстоятельства. Из восьмидесятой квартиры. Я этой кошке драной, Тамарке твоей, шкуру сниму!
— Да какая там Тамарка, ушастенькая ты моя! Ребята позвали за город съездить. У одного там на даче погреб талым снегом затопило, овощи залило…
— И что, кот Баюн? Убаюкать мою бдительность хочешь?
— Да подожди ты, зайчишка! Поехали, значит. Час пешком по полю. Пришли…
— Ну…
— Выпили для согрева. Полезли…
— А там бутыль самогона?
— Ну да, пушистик! А помимо самогона — картошка, капуста. Все, что Михалыч за сезон собрал… И все в воде!
— Ну то, что самогоном ты намурлыкался, вижу… Кстати, что ты меня все зайкой да ушастиком обзываешь? Какой я тебе ушастик?
— А-а, в точку попала, крольчуша! Держи!
— Что это?
— Это тебе, зайка моя! Мне достался мешок морковки!
Сергей ЖБАНКОВ.
СВИДАНИЕ
— Все, я больше с Веркой встречаться не буду!
— А что так?
— Да странная она какая-то… Вот, например, вчера назначил я ей свидание возле памятника жертвам реформ и демократии…
— Ой, нашел где!
— Зато не перепутаешь, не то что некоторые своим под часами да возле бутиков назначают, а потом сами не знают, где кого искать. Ну вот, пришла, значит, Верка, в назначенный мною час, а сама нервная какая-то, шуганая: дрожит, озирается. Я, конечно, сразу обниматься начал, а та отпихивается, глаза по червонцу и горят, как у мартовской кошки!
— Так стеснялась, наверное, при людях-то возле памятника.
— Слушай, не гони пургу: при каких людях — никого там не было. Я ж специально подгадал. А она потом и вовсе заорала, мне морду расцарапала… Видишь, вот! И убежала.
— Зачем убежала? Почему заорала?
— Вот именно — почему?! Была бы причина. Подумаешь, свет кругом погас! У нас уличное освещение всегда гасят в два-то часа ночи. Только на кладбище, что рядом с памятником, дежурные фонарики горят… А она — орать, вырываться… Дура какая-то!
Евгений ОБУХОВ.
МОРАЛИЗМЫ
Умный и глупости по-умному совершает.
Была бы теплая вода в ванне — архимеды найдутся.
Многие правила не более чем узаконенные исключения.
Были бы возможности — потребности возникнут.
Критика шефа тебе зачтется — при сокращении штатов.
Проблема проблем: как жить без проблем.
Для ангельского характера требуется дьявольское терпение.
Где вы, сладкие ошибки молодости!
Мои года — мое богатство, которому никто не завидует.
Хотел пожить немного лучше, а получилось как всегда.
Потому мысли и умные, что в первую попавшуюся голову не полезут.
И дорога славы может в тупик завести.
Беда умного — во всем сомневаться, беда дурака — всему верить.
Все дорожает, кроме денег.
Бить ребенка можно только в порядке самообороны.
Всему должен быть предел, даже беспределу.
Если старики не сдаются, их сдают в дом престарелых.
Объявление в аптеке: «Не уплатившим налогов снотворное не отпускается!»
Илья ГЕРЧИКОВ.