ЕЛКА-РАШЕН На Новый год всем хочется весело отдохнуть, от души расслабиться. Мы уже решили: гулять так гулять. Пригласили семью Липестухиных, влюбленную пару Граблевых и близких своих друзей Яйцеклеткиных.
Ровно в двадцать два тринадцать явились все. Яйцеклеткин пришел наряженный Дедом Морозом, с острым красным носом, как у проснувшегося Буратино. Его жена Люська принарядилась, соответственно, Снегурочкой, похожей больше на беременного снеговика. Липестухины пришли одетые гномами.

ЕЛКА-РАШЕН

На Новый год всем хочется весело отдохнуть, от души расслабиться. Мы уже решили: гулять так гулять. Пригласили семью Липестухиных, влюбленную пару Граблевых и близких своих друзей Яйцеклеткиных.

Ровно в двадцать два тринадцать явились все. Яйцеклеткин пришел наряженный Дедом Морозом, с острым красным носом, как у проснувшегося Буратино. Его жена Люська принарядилась, соответственно, Снегурочкой, похожей больше на беременного снеговика. Липестухины пришли одетые гномами. Если Манька Липестухина доставала до второй пуговки ширинки Липестухина, то он колпаком — до  потолка. Ну а Граблевы вообще не пришли в двадцать два тринадцать, а явились на три минуты позже в капроновых чулках на потных  лицах.

— Зачем это?- показал я на чулки.

— Не поверишь, я не мог носок на голову натянуть, — сказал раздраженно Граблев.         

Все кинулись на трезвую голову щупать мою елку. Яйцеклеткин даже попробовал хвою и занюхал ее меховым зайчиком.

— Елка свежая, только из леса, — заключил он.    

Липестухин с Граблевым пожевали кору и подтвердили, что елка не прошлогодняя. После того как сели за стол, к двадцати четырем, когда президент уже поздравлял народ, Липестухина окончательно развезло.

— Господа, предлагаю выпить за растение, которое с нами! — предложил он.

— За елку! — заорал Граблев, как будто у него отняли чулок.

— За нескончаемую любовь между трудящимися!- добавил захмелевший Яйцеклеткин.

Манька Липестухина, смешав пиво с  шампанским и селедку с мандаринами, пустилась скакать вокруг стола с Люськой Яйцеклеткиной, у которой уже пучило живот от ливерной колбасы с хреном. К  их безобидной оргии присоединилась Граблева, которая в честь Нового года сняла все чулки, даже с головы, и, размахивая ими над столом, где мирно лежал в винегрете ее супруг, неистово кричала:

— Елка-рашен!

Яйцеклеткин с отклеенными усами и с бородой на плечах, надев на уши елочные стеклянные шарики, пил на брудершафт за озеленение Африки пихтами сначала с Липестухиным, а затем с елкой.

— Девочки, давайте погадаем. Любит или не совсем, — предложила Липестухина.

Она подбежала к елке и принялась дергать  за иголки. Но когда выяснила, что ее никто не любит, даже Липестухин, со злостью пнула супруга.

— Ты что, я же травмированным весь год в постель ложиться буду! — заохал муж и свалился прямо  под елкой.

— А тебе не привыкать, ты  всю жизнь  травмированный, — вслед  буркнула жена.

К пяти утра только Люська Яйцеклеткина ходила по квартире наряженная Дедом Морозом, пугая себя  новогодним отражением в зеркале.

— Здорово погуляли, — икала она, чокаясь с телевизором.

Сергей  ВОДОЛОЖКО.

МУЖИК СКАЗАЛ — МУЖИК СДЕЛАЛ

К концу корпоративной вечеринки, когда уже все было выпито, а силы еще оставались, народ стал припоминать, что в уходящем году не сбылось. А не сбылось многое.

— Кто в ведомственной газете написал, что до конца года офис переедет в центр города? — задался вопросом менеджер Лопухов.

— Николай Иванович Маков, — оживились собравшиеся.

— А кто потом обещал съесть эту газету, если не переедем?

— Николай Иванович Маков!

— Так что, Николай Иванович, будь-

те любезны откушать «Деловой вестник»! — разрезая статью на кусочки, веселился Лопухов. — Мужик сказал — мужик сделал. Вам с майонезом или с кетчупом?

Маков покраснел как маков цвет, но газету с майонезом кое-как проглотил.

— А кто говорил, что до конца года старые компьютеры выбросят на свалку, а на их месте будут стоять новенькие, с иголочки? — уставившись на заместителя директора по материальной части как удав на кролика, подал голос программист Кулаков.

— Так не от меня же все зависит, — по-воробьиному затрясся Байбаков. — Были бы деньги — какие вопросы!

— Кровь из носу будут вам до Нового года компьютеры, говорил? — не унимался Кулаков.

— Говорил! Говорил! — послышалось со всех сторон.

— А за базар надо отвечать! — и Кулаков заехал Байбакову в нос. — Кровь из носу — так кровь из носу! Извини, брат!

— Мужик сказал — мужик сделал! — веселился подгулявший народ, косясь на генерального директора Бухалова и главного бухгалтера Кошкина. Бухалов по пьянке давал руку на отсечение, если в компании начнутся  сокращения. А Кошкин, пообещав к концу года выплатить тринадцатую зарплату, зачем-то ляпнул: если нет, то пусть отрежут ему язык.

Олег ГОНОЗОВ.

Я НЕ ИЩУ НОВЫЕ ФОРМЫ

— Ты совсем не ищешь новые формы! — сказала мне Евдокия, ткнув мокрым распаренным пальцем в рукопись. На страницы упало несколько ароматных клочьев пены. Я брезгливо смахнул их тыльной стороной ладони. Евдокия фыркнула и ушла.

Я взялся за авторучку, но явилась ненакрашенная Марта в затрапезном халате, надетом поверх дырявых безразмерных джинсов. Марта заглянула в мою писанину и, дожевав орешек, сообщила:

— Ты же не ищешь новые формы!

— На себя погляди! — парировал я. — Сколько раз тебе говорил: ходи по дому голая, в чулках и туфельках. Так — красиво.

— Перед тобой, что ль, выпендриваться? Нашел дуру — в квартире туфельки ему… Пиши лучше!

Проводив ее взглядом, я задумался. Она сказала «пиши лучше» в смысле «пиши более хорошо» или в смысле «лучше пиши, чем со мной говори»?

Сделать вывод я не успел. Вбежала Евдокия с теплым мыльным жгутом неотполосканного полотенца и с ходу хлестанула меня им по морде.

— Ты не ищешь новые формы!

Я скомкал страницу и вытер подбородок. Заглянула Милена. Кажется, она опять была беременна. Милена обреченно глянула на меня и сказала Евдокии:

— Не ищет.

Бабы удалились. Через кабинет из двери спальни в дверь гостиной, сокращая путь по квартире, прошла моя любимая под ручку со своим любовником. Она на ходу взъерошила мне ладошкой вихры на макушке и устало, печально доложила этому наглому козлу:

— Он у меня совсем не ищет новые формы.

Я выдвинул второй снизу ящик письменного стола — ну, знаете, тот, с красивым сучком и соплей новогоднего парафина на крышке, — налил сто грамм коньячку, выпил. Вошла одна из тещ и, шумно вдохнув, открыла рот, чтобы…

— Убью на месте! — своевременно и внятно пре-дупредил я.

Теща осторожно выдохнула и молча вышла.

Раздался топот, и ко мне из обеих дверей сбежались многочисленные дети — немножко сопливые и обкакавшиеся. Они принялись хором плакать — громко и, будто в кино, чуть-чуть фальшиво — и теребить меня пухленькими пальчиками за рукава, за манжеты, за фалды, за нос, за уши, за давно опустевшие карманы и за кое-что еще. Они плакали и голосили:

— Папа! Папа! Ну почему ты совсем не ищешь новые формы?!

Я всхлипнул, отодвинул всю пачку страниц подальше от себя, усадил попавшуюся под руки девочку на столешницу и сделал ей козу. Она, глупенькая, счастливо засмеялась. Остальным дал по сто рублей.

Дети с гомоном убежали, громко хлопнув дверьми.

Тогда я достал с книжной полки (лежит в тряпочке за рядком моих собственных томов — там надежно, никто не притронется и искать не будет) револьвер (совсем не мой, откуда взялся — не знаю, нашел, подбросили, оставили прежние владельцы квартиры), направил ствол себе в грудь и выстрелил в упор.

Но снова не попал.

Евгений ОБУХОВ.

ЧАСТУШКИ

Я газету покупаю,

А открыть ее боюсь:

«Околесицу» читаю

И, как дурочка, смеюсь.

Мы лежим, а мой читает.

Чувствую — движение!

Вот как в среду возбуждает

Это приложение!

Выпускайте, прошу очень,

«Околесицу» три дня.

Если милый днем хохочет,

Ночью праздник у меня.

Нам газета как придет,

Ржем от «Околесицы».

То тесть с крыши упадет,

А то свекор — с лестницы.

Евгений БУГРОВ.