В Ярославль пожаловал легендарный Олег Табаков. В спектакле «Год, когда я не родился», открывшем Волковский фестиваль, он сыграл номенклатурного работника Степана Судакова, который накануне пенсии понадеялся на повышение, но его обскакал собственный зять. -Вы меня и в очках узнаете? — по-матроскински промурлыкал Олег Павлович.
По всему видать, неравнодушие к полосатым рубашкам у него еще с простоквашинских времен. Домовитый кот в нем просыпался не раз.
В Ярославль пожаловал легендарный Олег Табаков. В спектакле «Год, когда я не родился», открывшем Волковский фестиваль, он сыграл номенклатурного работника Степана Судакова, который накануне пенсии понадеялся на повышение, но его обскакал собственный зять.
-Вы меня и в очках узнаете? — по-матроскински промурлыкал Олег Павлович.
По всему видать, неравнодушие к полосатым рубашкам у него еще с простоквашинских времен. Домовитый кот в нем просыпался не раз. Будучи актером, Табаков не пытался надеть маску, не строил из себя «высокого художника», питающегося нектаром. И эта честность подкупала. Даже по поводу возраста он выразился без обиняков: «Мне 78 исполнилось уже. Можно мрачно шутить: «Я к вам приехал не один, а с моим остеохондрозом». Олег Павлович вел себя как бизнес-тренер, приехавший проводить семинар для богемных транжир. Кажется, еще секунда и он встанет и начнет чертить пирамидки. Театр по-табаковски — это «зрелищное предприятие, которое выпускает продукцию». Так что на вопросы типа чем отличается Судаков образца 80-го года в исполнении Папанова от современного, табаковского, Олег Павлович отвечал с неохотой и раздражением. Мол, закончим этот «цирлих-манирлих»:
— Отличается, не отличается… Это сугубо женский, литературоведческий вопрос, и к делу, и жизни не имеющий никакого отношения. Спектакль тогдашний, 80-х годов, на мой взгляд, не очень хорош, а постановка Константина Богомолова попадает в день сегодняшний без промаха.
Что попадает, так это точно. Девчушка с хвостиками в школьной форме рассуждает: «Машка в восьмом классе уже один аборт сделала, а я все одна». Стриптиз со снятием пионерского галстука и коричневого школьного платьица. Страшно и печально.
Система, которая сложилась в современном театре «равенство всех в нищете», Табакова явно не устраивает:
— Вот я произвожу впечатление человека вполне буржуазного. Про таких в Саратове говорят «бросил пить и приоделся». Крепко стою на ногах. Сколько средняя зарплата у артистов Волковского? 30 — 35 тысяч? Когда я заступал на место Олега Николаевича Ефремова, у актеров зарплата была 8,5 тысячи. А посещаемость 40 — 42 процента. Я подумал, что если так продлится еще год-полтора, я наложу на себя руки. Исхитрился, теперь выходит 84 тысячи. Это соразмерно тому, что получают наши коллеги в муниципальных театрах Европы. Плюс еще по 12 тысяч на каждого ребенка, если таковые у сотрудника имеются. Есть еще люди, которые по разным причинам не играют, но свои 20 — 30 тысяч имеют. Если необходимо лечение, то 15 тысяч на лекарства — всегда пожалуйста. Это значит театр живущий и востребованный.
Про близость к власти Табаков тоже рассуждал откровенно:
— С Путиным мы впервые сошлись 13 лет назад на кремлевской «кормушке». Он смотрел на меня как зритель анимационного фильма «Троя» на Спартака. С 35 лет, когда я стал директором театра «Современник», меня стали звать в «едальни». Сначала был за столом № 268. Почему запомнил? Вместе со мной сидел экс-президент Академии наук СССР Несмеянов со своей женой. У них была разница в возрасте как у меня с моей супругой. И он вдруг неожиданно стал умирать. Встал на колени, плащ положил на стол, за горло хватается. А в это время Зыкина поет: «Издалека, долго, течет река Волга…» Жена мечется, никто ничего не замечает, будто так и надо. И вот я, машинально напевая: «А мне 17 лет», выношу академика из-за стола. Продвигался я довольно стремительно, и когда был назначен на царство царь Борис, мне прислали пригласительный билет за стол № 1. Кроме него, был еще стол № 0, где сидели Борис Николаевич, Виктор Степанович и патриарх.
Помню, через 4 — 5 рюмок — уже начинал ходить по залу Сергей Владимирович Михалков. Но ему было можно. А сейчас все шастают. Никакого воспитания. С властью у меня все хорошо. Я считаю дурным тоном, когда ты кусаешь руку, тебя кормящую. Главное, чему я научился от матушки, — это говорить спасибо. И хочу заметить, никакого привилегированного положения от своей лояльности не имею.
Мыслей покинуть Родину у Олега Павловича тоже никогда не возникало.
— Жизнь меня дважды круто испытывала по поводу любви к той земле, на которой я родился. Одно время корейцы, японцы, американцы хотели купить. Было еще такое семейство Майер, владельцы газеты «Вашингтон Пост». На дворе стоял 1971 год, и вот внучка-наследница Майеров приехала в столицу на практику. Но в корпункт скоро ходить перестала, все в «Современнике» пропадала. И однажды мне: «Поехали в Америку!» Так деликатно со мной разговор вела, аж крестиком вышивала. Говорит, мол, я знаю, ты мечтаешь театр организовать. Деньги, 120 миллионов, мне прабабка оставила, половина твоя. Отказался. Одно время у нас гастролей западных много было. И вот однажды я понял: все, братцы мои, обожрались. И стали мы ездить на Восток, аж до Петропавловска добрались. Во мне много кровей: русских, польских, мордовских, украинских. Вот от украинцев у меня эта сентиментальность. Как там у Блока: «Россия, нищая Россия, мне избы серые твои…»
Спрашивали Олега Павловича и про молодых гениев, то бишь режиссеров. Ответил он по-простецки, даже грубо:
— Лет 30 назад я бы мог назвать десяток фамилий. Сейчас назову Марчелли, но он не совсем местный. Так, транзитный самолет. Поколение режиссуры мы профукали! Все в основном утверждают себя, и не всегда искусно. Какими замечательными были Эфрос, Товстоногов! Эфрос был отчаянный, заводной, но, увы, в конце жизни наделал много ошибок и умудрился свести на нет свое дарование.
Впечатлил Олега Павловича и обновленный театр. Он был краток:
-У-У-У! Футбол у вас не очень, конечно, а вот театр — обзавидоваться можно.
Фото Ирина ТРОФИМОВОЙ.
