Запах сапожной кожи бьет в нос. Хочется быстрее выскочить на улицу и подышать свежим воздухом. Я откашливаюсь и оглядываюсь по сторонам: ни у кого, кроме меня, такого желания, видимо, не возникает. Оно и понятно: осужденные — народ привычный ко многому. Трудятся в цехах по пошиву обуви часов по семь-восемь. Да не из-под палки, а сами на работу напрашиваются. Им в колонии любое дело в радость: оно от серых будней за колючей проволокой отвлекает. Да и заработок неплохой: в месяц по 600 — 700 рублей на книжку перечисляют. Некоторые осужденные даже умудряются содержать на эти деньги оставшиеся на воле семьи. Угличское учреждение ЮН 83/3 прогремело в прошлом году на всю страну. Российский союз промышленников и предпринимателей, Московская межбанковская валютная биржа и Национальный институт корпоративной реформы опубликовали длиннющий список «1000 лучших предприятий России». В него — впервые! — попала исправительно-трудовая колония строгого режима. Причем заняла среди лучших 756-е место, то есть далеко не последнее. Чем же отличилось учреждение ЮН 83/3?
ИНДИЙСКАЯ КОРОВА ДЛЯ НУЖД ЗЕКОВ Кирзачи для спецконтингента — заключенных тюрем, СИЗО, колоний — угличские зеки тачают с 1949 года. До этого осужденных привлекали в основном для строительства Угличской ГЭС и соцгородка. Первые пошивочные цеха располагались в помещениях барачного типа, и до 1962 года здесь преобладал ручной труд. Выпускались кирзовые сапоги и юфтевые полусапожки примерно по 300 тысяч пар в год. Технологии самые что ни на есть простые: гвозди с нитками. Но носить сапоги, в которых гвозди колют пятки, было не очень-то удобно. К тому же весили эти сапожки тяжелее обычных: почти по килограмму каждый. Сегодня специальная обувка — берцы и кирзачи — выпускается современным клеепрошивным методом. Это не значит, что гвозди в производстве кирзачей больше не используются. Зеки по-прежнему постукивают молоточками, прибивая стельки, но гвоздики у них совсем маленькие и в сапогах их самая малость. Конечно, нам, гражданским, обувка из зоны кажется ущербной, некачественной. Ну что вроде бы хорошего может сделать человек, работая на государство за колючей проволокой, фактически добровольно-принудительно? — Многие тоже думают, что зеки выполняют свою работу спустя рукава. А они, между прочим, специально просятся в угличскую колонию, — защищает своих подопечных заместитель директора по качеству учреждения ЮН 83/3 Анатолий Смирнов. — Ведь не на каждой зоне работа есть. На производстве, в зоне или в бою обувь из учреждения ЮН 83/3 незаменима: она защищает ноги. Поэтому покупают зековские ботинки колонии, тюрьмы, заводы, подразделения Министерства обороны, МВД, ОМОН. Ну и «крутые» подростки, которым хочется выпендриться перед сверстниками. — А как думаешь, из какой кожи наша суперпрочная обувь сделана? — видя мое смущение, спрашивает директор предприятия Олег Березин. Я пожимаю плечами. — Из индийской коровы, представляешь? — смеется Березин. — Но ведь в Индии корова — священное животное. Ее убивать нельзя. — То-то и оно, — говорит Олег Николаевич. — Понимаешь, это так говорится «из индийской коровы», а на самом деле коров там действительно никто не убивает. Просто наши предприниматели открыли прибыльный бизнес: везут кожу российских буренок в Индию, там она проходит специальную обработку, а уж потом возвращается в родные пенаты, готовая к обувным преобразованиям. Вот такая круговерть. Сырье-то для обуви получается «золотым». Поэтому и нам цены на кирзачи поднимать приходится. ТАЧАЮТ ФИЗИЧЕСКИ КРЕПКИЕ Обстановка в цехах по пошиву обуви, надо признать, приемлемая. Не холодно, не слишком шумно, как это бывает на производстве, есть где развернуться. Монотонность труда скрашивают развешанные на стенах картинки из журналов да любимица публики — ручная крыса в железной клетке. А к запаху кожи привыкнуть, в конце концов, можно. Конечно, не дамское это дело — кирзачи тачать. Но мужикам по силам. Из больших кусков кожи и кирзы зеки выкраивают детали будущей обуви, сшивают их, склеивают и гвоздиками пристукивают к получившейся форме каблуки и подошвы. У каждого рабочего свои обязанности, свое трудовое место. Правда, отбирают в цеха далеко не всякого. — Подходят физически крепкие мужчины. Желательно владеть рабочей специальностью, — поясняет заместитель директора по качеству Анатолий Смирнов. — Правда, в последнее время осужденных, владеющих профессией, не так много. А вот раньше в колонии трудовые династии складывались. Сперва отец сапоги тачал, потом — сын, затем — брат… Но мешает производству амнистия: всех передовиков производства на волю раньше срока выпускают. Вот и у нас отпустили половину работяг. А чтобы новых обучить, требуется время. В колонии ведь ни ПУ, ни техникума для подготовки специалистов нет. — Да мы прямо у станков учимся, — рассказывают заключенные. — Натачаешь сто пар кирзачей в день — вот тебе и «школа». За брак-то ведь по голове не погладят и деньжат не подкинут. Вот и приходится с первых дней работы стараться. Поговоришь на производстве с осужденным — жалко как-то. Он тебе и ощерится в тридцать два зуба, и комплимент отвесит. Вот, думаешь, за что бедолага мается? Но колючая проволока и лязгающие железные засовы на КПП напоминают: это зона строгого режима. Здесь сидят воры, насильники, убийцы со сроками от года до 25 лет и более. Поэтому производство в колонии — не только работа на благо Родины, но и мера исправления для заключенных. Шьют они обувь и вроде как перевоспитываются. ОТ СОЛОВКОВ ДО ЕРЕВАНА Сейчас в угличской колонии около 1500 человек. Но на работу в цеха выходят примерно пятьдесят процентов и трудятся только в одну смену, хотя раньше было две. — Это оттого, что есть в нашем производстве свои проблемы, — делится его начальник Олег Березин. — И не только с обучением спецконтингента. Нелегко пришлось колонии во времена экономических реформ. В советские времена местная зона снабжала кирзачами и ботинками полстраны — от Соловков до Еревана, от Прибалтики до Урала. Выпускали по 600 тысяч пар в год. А потом грянула перестройка, начался всеобщий экономический кризис. Темпы производства здорово упали. И лишь к 1993 году производство вновь пошло в гору. А к 2000-му подтянулось к докризисным показателям. Не гнушаются в ЮН 83/3 и мелкой работы: осужденные плетут сетки для футбольных ворот и овощей, изготавливают сувениры, брелоки, деревянные изделия. А по заказу могут и мягкую мебель сотворить, и камуфляжную форму сшить. Основную часть прибыльных средств предприятие колонии вкладывает в развитие производства. Иначе нельзя — не выживешь… Кое-кто полагает, что, обзаведясь собственным производством, колонии в России теперь жируют. Они, дескать, и так на государственном обеспечении, да еще и коммерцией занялись. Но ведь в СССР работой обеспечивались сто процентов заключенных. УИС входила в десятку первых промышленных и добывающих подразделений страны. А сегодня на зоне работают лишь десятки осужденных. — Если бы не производство, колонии не на что было бы кормить своих подопечных, — говорит Олег Березин. — Не от хорошей жизни занялись мы коммерцией. А потому, что государство не выделяет достаточного количества средств на содержание мест заключения. Наша коммерция — от бедности. Выкручиваемся как можем. Фото Сергея КИСЕЛЕВА.
