Когда-то все газеты и журналы непременно печатали святочные рассказы. Их писали практически все русские писатели. Святочные рассказы редакции специально заказывали к Святкам, и существовала культура святочного рассказа. Их писали из самых разных соображений, в том числе, конечно, меркантильных. На святочные рассказы был устойчивый спрос, а труд писателя стоил тогда несравнимо с тем, что он стоит теперь. Много святочных рассказов у Лескова, Достоевского, Чехова, Шмелева. Требования были таковы: действие должно происходить в ночь под Рождество и далее переходить или уходить в пространство Святок, быть хотя бы частично фантастическим, смешным или трогательным, и все должно было хорошо кончаться. В наши дни жанр святочного рассказа переживает новый расцвет, определяя новые тенденции современной русской культуры. Святочный рассказ — один из самых популярных жанров русской дореволюционной литературы — претерпел немало изменений. В советское время в связи с запретом религиозного воспитания и пропагандой атеизма святочные рассказы перестали существовать, переходя в знакомую форму устных историй, которые рассказывались во время «бывшего праздника», перенявшего многие атрибуты Рождества. Традиции святочного рассказа сохранялись в литературе для детей — вспомните хотя бы «Чук и Гек» Гайдара, «Дикая собака Динго…» Фраермана, герои ждали счастливых перемен, необычных подарков, признаний в чувствах под Новый год. Ну а советский роман — это вообще один большой святочно-революционный рассказ. Жанр затем перекодируется в новогодние истории, особенно в кинематографе («Карнавальная ночь», «Ирония судьбы» Рязанова, а в последнее время — «Сирота казанская», в театре — «Рождественские грезы» Птушкиной).
Интерес к жанру сегодня вызван и возвращением к христианству, православным традициям. Среди приключений героев даются описания гаданий, колядок, убранства елки и праздничного стола, приводятся рецепты рождественского меню. Как и в ХIХ веке, сегодня происходит переход семейного жанра в детскую литературу — повторяется процесс, который был отмечен педагогами и критиками сто лет назад. В столицах устраиваются специальные вечера святочных рассказов. Присылают святочные рассказы и в «Золотое кольцо» — для «Уединенного Пошехонца». У нас в редакционном портфеле накопилось несколько таких рассказов. Для читателей «УП» мы выбрали несколько сюжетов, среди них — довольно бесхитростный, но искренний и светлый рассказ переславского литератора Семена Работникова «Волк» и старинный святочный рассказ со «страшилками» и шляющимися скелетами «Мертвец в маскараде». Вот такая у нас образовалась коллекция, надеемся, небезынтересная для читателей «УП». Конечно, все мы помним строчки поэта, где «в кустах игрушечные волки глазами страшными глядят…» Но волки бывают, как известно, совсем не игрушечные… Как хотелось бы, чтобы в лесу встретился не волк, а добрая собака Динго, верный знак первой любви. Семен БОГДАНОВ. Ольга Сизова, миниатюрная девушка, полгода назад приехавшая в село Филелеево фельдшерицей, готовилась с друзьями встретить Рождество Христово. Сходят в церковь, которую только недавно отремонтировали, потом разговеются в совхозном клубе, там уже заранее расставили столы и скамейки. Компания подобралась неплохая: учитель Сергей Петрович, шофер Вася, механизатор широкого профиля Артем и другие. Все эти молодые люди ухаживали за ней, но Оля не остановила свой выбор ни на одном из них. Они ей нравились примерно одинаково. Может быть, чуть побольше учитель. Это был серьезный человек, много знавший и увлекавшийся кибернетикой. Вася, лихой бесшабашный парень, казался ей немного пустоватым. Об Артеме — мастере на все руки — старые люди говорили, что за таким мужем жена проживет как за каменной стеной. Между молодыми людьми шло скрытое соперничество. Учитель старался поразить ее своим интеллектом. Вася с бешеной скоростью прокатит в кабине молоковоза, затормозит у самого палисадника, так что пыль столбом из-под колес, а девушка взвизгнет от испуга. Артем дарил разные безделушки, сделанные его руками, — чеканку с розами и склоненной мужской головой перед женской, намекавшей на его неравнодушие к фельдшерице. Взглянув за окно медпункта, Оля увидела, что снег, укрывавший землю и лежавший клоками на деревьях и заборах, приобрел фиолетовый оттенок — к селу крались сумерки, и до встречи Рождества Христова оставалось несколько часов. В этот сочельниковский вечер умиротворение опускалось на землю. Девушка собиралась закрыть медпункт и идти домой. Вдруг задребезжал телефон. Она подняла трубку и услышала приглушенный далью женский голос: — Оленька, приди, ради Бога, в Устиньин Воргол. Старушке Фетинье худо. Ни тени досады не появилось в ней. Профессия заставляла себя уважать. Расстояние до деревушки — шесть километров. К двенадцати успеет обернуться. Вася на молоковозе мог бы подвезти, но замело вьюгой-пургой все дороги. Оля надела куртку, приладила рюкзак с медицинскими принадлежностями, стала на лыжи и легко заскользила по снегу. По дороге ей встречались и Сергей Петрович, и Вася, и Артем, и другие жители, и все неизменно интересовались: куда? — В Устиньин Воргол. Старушка заболела. Устиньин Воргол когда-то был большой, дворов в сто, деревней. Теперь деревня уменьшилась, обитали в ней одни старухи. Да летом будили эту глухомань дачники. Никто не помнил, в честь какой Устиньи деревня названа, но имя женщины осталось. А Воргол — зырянское слово, означающее болотистую низменность. Оля знала, в какой избе жила старушка Фетинья, не раз бывала здесь. Лыжи оставила у крыльца. После шестикилометрового пробега мышцы ног приятно побаливали. Дверь не заперта — ждали ее, и она ступила в избу, скупо освещенную лампочкой. Фетинья, укутанная одеялом и повязанная шалью, лежала на кровати и походила на куклу. При виде молоденькой фельдшерицы она заохала и запричитала: — Милая ты моя, красавица ты моя!… Пришла! А я уж помирать собралась! — Что вы, бабушка Фетинья? Завтра великий праздник. Умирать ну никак нельзя! Измерив у старушки давление, Оля заключила: — У вас гипертония. Фетинья с ней охотно согласилась, истолковав это слово по-своему: — Верно, милая, перетомия. Да и как не быть перетомии? Сколько я за свою жисть наработала! Осьмнадцать лет дояркой и лет, чай, двадцать полевой работницей. Косила, жала, снопы вязала, лен подымала. Оля заставила ее проглотить таблетку и хотела снова уложить в постель, но старушка то ли от таблетки, то ли от прикосновения рук фельдшерицы ожила и захлопотала по избе. — Оставайся у меня, милая. Вместе встретим Рождество Христово. — Спасибо, бабушка. Но меня ждут в Филелееве, — поблагодарила Оля и вышла из дома. Снова лыжи на ноги, палки в руки — и полетела по снегу. В природе, пока она возилась со старушкой, произошли изменения. Надувал ветер, и девушка поглубже натянула на голову шапочку. На просторе ветер разгулялся сильнее, подымал вороха снега, дыбил его, крутил воронкой. Черт играет, говорят в таких случаях. Оля не была суеверной и ходко бежала по едва заметной тропке. Дорога огибала лес, темной стеной стоявший вблизи. Оля не боялась заблудиться, дорога много раз хожена, и она ехала, поглядывая на лес, который то приближался к ней, то отдалялся. Метель между тем усиливалась. Казалось, весь снег, что укрывал широкое поле, поднимался вверх, и тогда все делалось молочным, пропадал лес, и невозможно было отличить небо от земли. Тысячи крупных, как дробь, снежинок били в правый бок. По ветру и держала направление. Тропинку вскоре потеряла и, сколько ни нащупывала, не могла отыскать. Когда ветер немного ослабел, сквозь молочную мглу проступил лес. Она проехала одинокое дерево, далеко выбежавшее из леса в поле. По ее понятиям, это была половина пути. Тут начинался овраг, по дну которого тек не замерзавший и зимой ручей. Через него перекинут деревянный мостик. Оля снова нащупала тропку, которая должна привести ее прямехонько в Филелеево. Поднялась на противоположный берег и вдруг увидела, как от леса отделилось четвероногое существо и пошло наперерез, поджидая ее. Летящие вороха снега иногда загораживали его, но когда вьюга стихала, оно было хорошо видно. «Собака? Волк? — спрашивала себя девушка. — Откуда вечером в лесу взяться собаке? Конечно, волк. Не хватает только попасть в зубы зверю, и таким вот образом закончить молодые годы свои». Страшно сделалось Оленьке. Волк это был. Несомненно, он. И дожидался ее, присев на коренастые крупные лапы. Она заметила хищный блеск его глаз. «Назад, назад, в Устиньин Воргол! Спасенье там, в теплой избе у бабушки Фетиньи! Пройду по своему следу!» — лихорадочно думала Оля, поворотив лыжи в сторону знакомой деревушки. То и дело она оглядывалась на зверя, не настиг бы ее сзади. Но зверь не побежал следом за фельдшерицей, а, описав большую дугу, перешел ей дорогу, отрезав путь в Устиньин Воргол. Холодный пот прошиб ее. Зверь не нападал, но и не давал хода ни в ту, ни в другую сторону. «Главное — не паниковать», — успокаивала себя Оля, сжимая лыжные палки. Волк, по-видимому, и рассчитывал взять измором, вызвать в человеке страх, заставить его бежать, а бегущего нетрудно настигнуть и растерзать. Так продолжалось несколько раз. Стоило девушке повернуть в другую сторону, как волк, сделав крюк, преграждал путь. Кричи — никто не услышит. В обе стороны на расстоянии трех километров нет человеческого жилья. Тогда Олю осенила догадка, и она приблизилась к одинокому дереву, стоящему в поле. К счастью, нижние сучья росли невысоко от земли. Быстро отцепила лыжи, ухватилась за сучья и вскарабкалась на самый верх дуба. Ветви закачались под нею. Пока лезла, потеряла шапочку, но несколько отошла от страха. Волк тоже двинулся к дубу. Под деревом валялась вязаная шапочка, и голодный зверь начал рвать ее зубами и заглатывать, словно это было мясо. Прояви Оля трусость, волк расправился бы с ней, как с вязаной шапочкой! А теперь зверь уселся на задние лапы и поглядывал на свою скорую добычу. Долго на морозе не просидишь! Сидеть на дубе с обнаженной головой и без движений было холодно. Оделась она легко для лыжного бега. Ветер продувал насквозь, и девушка начала быстро мерзнуть. Но уж лучше закоченеть на дереве, чем быть растерзанной хищником. Всплакнула Оленька от жалости к себе. Слезы катились по холодным щекам и быстро остывали. Сколько она продержится на дереве? Час, два, три? До утра ей, конечно, не дотянуть. Между тем в Филелееве парни с минуту на минуту ждали Олю, но она все не возвращалась. — С хворыми старухами все возится, — проворчал Артем. — Как будто для этого нет другого времени,- согласился с ним учитель. Подождали еще немного. — Значит, что-то неладно, — забеспокоился Василий. Казалось, не ему, бесшабашному, было волноваться из-за девушки, скорее, учителю или деловому Артему, но те сохраняли спокойствие, а Василий не мог усидеть на месте. — Пойду-ка я ее встречу. Время позднее. Сергей Петрович и Артем подосадовали на себя, что не их осенила эта мысль. Василий завернул домой, повесил на плечо ружье и, кликнув собачонку, отправился в путь. Вилась поземка, переметая тропу. В такую погоду нетрудно и сбиться. Возможно, Оля заблудилась и где-то плутает. Слезящимися от ветра глазами он всматривался в темное пространство и продвигался вперед. Собака первая учуяла зверя. Она зарычала, и шерсть вздыбилась по всему хребту. Василий различил на стоявшем в поле дереве большое темное пятно, а под ним — пятно поменьше. Что это могло быть? Подошел поближе. Собака жалась к ногам человека, под деревом, вне всякого сомнения, сидел волк, а на дереве — человек, сжавшийся от холода. Грохнул выстрел, и смертельно раненный зверь забился на снегу, обагряя его кровью. Оля встрепенулась. Неужто пришло спасение? Она еще не верила — приготовилась умирать. — Вася… Это ты? — узнавая и не узнавая его, произнесла Оля и, как созревшее яблоко, упала с дерева прямо в его крепкие объятия. Вот такая удивительная история произошла в рождественскую ночь между деревнями Филелеево и Устиньин Воргол.
