Земля не успевает принимать покойников. За каких-то полтора месяца наша деревня пять раз провожала в последний путь своих земляков, и зеленые еловые лапы на дороге то и дело освежались и ступали по ним, будто по карте чьей-то жизни. Есть в народе такое выражение: «Умер, не выходя из сорочин», то есть если второй покойник оказался в границах сорокового дня со дня смерти первого, то жди еще беды. Вот и ждут люди со страхом и замиранием — кто следующий? А когда пять человек умерли один за другим, не выходя из сорочин, стало как-то не по себе. То ли население сейчас резко стареет, то ли болезни становятся беспощаднее, то ли сама жизнь невыносимее. Но я сегодня хочу рассказать не об этом, а о том, что каждая смерть — это итог чьей-то жизни, которая может стать упреком тому, кто еще продолжает топтать эту землю.
КРУТОЙ ХАРАКТЕР ОДИНОЧЕСТВА Эта женщина прожила большую и трудную жизнь. Когда-то у нее была семья, детишки появлялись на свет один за другим. Муж, бывший фронтовик, награжденный двумя орденами солдатской славы, был добрым и ласковым, много трудился, чтобы поднять на ноги семью, да и сама она была сильна и сноровиста. Беда постучалась в дом нежданно-негаданно. Муж гнал домой колхозное стадо, спасая его от надвигающейся грозовой тучи. Когда ударили первые крупные капли дождя и он понял, что в деревню все равно не успеет, укрылся под деревом. Первая же молния вонзилась в макушку этого дерева, вспорола его кору и убила пастуха наповал. И она осталась одна с шестью детьми на руках. Долго и трудно поднимала их, учила, пристраивала в этой непростой жизни, забывая устроить свою собственную жизнь. Но, видимо, не хватило в семье крепкой мужской руки, выросли мальчишки слабые духом. Сначала покончил жизнь самоубийством младший сын, а потом и средний, где-то на чужбине, она даже не знала, где его могилка и кто закрыл ему глаза в скорбный час. В пору глубокой старости она вступила одна. Правда, где-то жили дочери и навещали иногда, но ей казалось, что она всем стала обузой и потому незадолго до смерти попросила дочь: «Потерпите, скоро я вас избавлю». В соседней деревне жил старший сын, у которого своя семья и свои проблемы, а в этой же деревне еще один, который и навещал часто, и помогал, но жить вместе не звал — своя семья большая. Да она бы и не пошла, привыкла о себе сама заботиться — это-то ее и погубило. В один из последних жарких дней августа пошла прополоть картошку да так прямо в огороде и умерла. Только на следующий день невестка случайно наткнулась на ее тело. К гробу собрались и дети, и внуки, а одиночество навсегда отступило. МОЮ МАМУ НЕ БУДИТЕ Она появилась у нас в деревне два десятка лет назад. После окончания Угличского педучилища, едва-едва поработав где-то, устроив и тут же разорвав свою личную жизнь, с девочкой-крохой на руках стала работать воспитателем в нашем детском садике, тут же, в маленькой комнатушке в шесть метров, стала жить. А вскоре встретила хорошего, доброго парня. Он приехал к нам из Пошехонья с бригадой строителей. Увидел ее — и влюбился с первого взгляда. Бросил и работу, и город, перебрался к ней в эти шесть метров. Пытаюсь сейчас вглядеться в туман минувших лет и вижу их счастливые лица, когда им дали первое собственное жилье, как они его обживали, обустраивали. Они оба были хорошими, старательными работниками: он — заведующий фермой, она — по-прежнему воспитатель. Родилась общая дочка — счастье и надежда, для них колхоз построил новый кирпичный дом. Выдали замуж старшую дочку, внучка появилась, месяцами пропадала в деревне, дед и бабушка сами еще такие молодые, души в ней не чаяли. Но время шло, и беда уже кралась к дверям их дома, торопясь вцепиться мертвой хваткой в ту, которая была и силой, и опорой, и душой семьи. Врачи поставили страшный диагноз — порок сердца. Предложили операцию. Она почти не колебалась, резонно высказывая свою точку зрения: «После операции я лет пять проживу, успею дочку доучить и на ноги поставить, а так, кто знает…» На операцию собралась быстро, облздрав выделил те большие деньги, которые запрашивал московский центр. Ликвидировали все свое большое хозяйство, собрав деньги на дорогу. С ней поехала старшая дочь. Как прошла операция, никто не знает, но когда она вернулась живая и на вид вполне здоровая, это всем показалось чудом. Она так была уверена в вернувшихся силах, что даже попросила взять ее обратно на работу. Но улучшение длилось очень недолго. Уже через год она почувствовала себя хуже, начались расстройства речи, движений, она постоянно плакала, понимая, что с нею происходит. Масла в огонь беды подливала и медицина — то ей на месяц отодвинут пенсию, потому что где-то что-то не так сделала, не так с кем-то разговаривала, то отправят в областную больницу со справкой, на которой не окажется печати, и тяжелая, почти уже неподъемная для нее поездка в Ярославль окажется напрасной, то вдруг комиссия по инвалидности даст ей всего лишь III группу, утверждая, что проблем с сердцем у нее больше нет. И только в день смерти лечащий врач скажет дочерям, что у нее было сердце семидесятилетнего старика. И после этого так захотелось посмотреть в глаза тем людям из втэковской комиссии, чтобы понять, что же двигало ими — элементарный непрофессионализм или холодное равнодушие? Она ушла из жизни в начале сентября на сорок четвертом году жизни. У могильного холмика две девочки, взрослые вроде бы, но такие еще маленькие и такие одинокие. ВОСПИТАТЬ СЫНА Похороны в деревне — это особое действо, оно сродни смотринам. Все заметят деревенские кумушки, отметят, похвалят или пожурят. На этот раз я слышала в толпе одни похвалы: и гроб какой хороший, дорогой, наверное, деревенским умельцам такой ни за что не сделать; и покрывало все золотом горит — внучка купила, и батюшку привезли из ее прихода, батюшка такой солидный и слова говорит — до сердца доходят. Только вот бы еще батюшке рясу постирать, совсем бы хорошо было, наверное, один живет, без матушки, а то бы она этого не допустила. А между тем батюшка усопшую отпевает, скорее, приговаривает, рассказывая о ее трудной и праведной жизни. Все согласно кивают головами. Прожила эта бабушка очень много лет, работала всю жизнь — и войну, и послевоенное лихолетье прихватила, была любима детьми и внуками. Когда стала немощной, взяла ее к себе в семью внучка, много лет прожила она у нее в любви и заботе. А когда совсем слегла, забрал ее к себе сын, сам овдовевший чуть более двух лет назад. Стал ухаживать за матерью, кормить, убирать, таскать в баню. Не день и не неделю продолжалась ее болезнь, а целых два года. И целых два года он безропотно сносил посланное Господом испытание. А где-то в городе живет другой сын, который ни разу не приехал к больной матери, не приехал и на похороны, сославшись на свою болезнь. Об этом тоже говорили люди в толпе — что же такого должны сделать родители, чтобы не оставляли их дети не только в здравии, но и в болезни, в болезни — особенно. Есть над чем задуматься. БЫЛО МУЧИТЕЛЬНО БОЛЬНО В молодые годы она работала у нас в школе технической служащей, была фанатично чистоплотной, целыми днями носилась по школе с тряпкой, отыскивая пыль там, где ее в помине не было. Растила дочь, скромницу и красавицу. Однажды пришла в школу расстроенная до крайности, никуда в этот день не спешила, сидела в учительской, бессильно опустив натруженные руки, и плакала. В этот день мы узнали, что ее дочь выходит замуж и что избранник дочери никак их семье не подходит, потому что из большой и бедной семьи. «Не отдам, ни за что не отдам за «куфаешника», — твердила она. Но никуда не делась, отдала, сыграли свадьбу. Зато обиженные дочь и зять вскоре уехали из деревни навсегда. А потом похоронила и мужа, осталась одна. Выйдя на пенсию, завела большое хозяйство, держала корову, одна накашивала на нее, правдами и неправдами приобретала корма, откармливала телят. Все деньги отправляла любимой доченьке и внукам, которых появилось уже трое. До нее да и до всей деревни не могли не доходить вести, что не все там благополучно, что пьянство скрутило не только старших членов семьи, но и молодежь. Как любая мать, она снова и снова находила оправдания для дочери, виня во всем зятя. Так и умерла с этой верой. На могилу, проводить усопшую, собрались старушки из окрестных деревень, которые ее хорошо знали и уважали. Увидев у могилы молодых девушек с сигаретами в зубах, возмутились и сделали замечание, услышав в ответ отборный мат. Одна из них, вернувшись с похорон и наглотавшись таблеток, говорила мне о том, что им было мучительно стыдно, стыдно за этих девочек, так грубо оскорбивших память своей бабушки. БЕСЦЕЛЬНО ПРОЖИТЫЕ ГОДЫ Снова и снова он возникает перед моими глазами — молодой, сероглазый, усатый, с накачанными мышцами. Представить, что его больше нет, никак не получается. Хотя все, что с ним случилось, — логический финал всей его жизни. Его можно смело назвать «героем нашего времени», «лишним» человеком. Хотя эти понятия перекочевали из века девятнадцатого в наш двадцать первый совершенно гипертрофированными. Его возвращение из армии совпало с началом перестройки, когда начали рушиться привычные устои. Колхоз на глазах приходил в упадок, зарплаты резко снизились или совсем не выплачивались месяцами. А была молодость, хотелось жить, красиво одеваться, иметь машину. Мать же, уставшая от жизни с мужем-пьяницей, который не выходил из тюрьмы, и воспитавшая одна пятерых детей, не могла ему ничем помочь. Он хватался за колхозную работу, ему шли навстречу, давали технику, но все это продолжалось до первой пьянки, он грубо нарушал правила трудовой дисциплины, калечил трактор — его тут же снимали, он с отчаяния пил еще больше. Пробовал кодироваться, но это спасало ненадолго. На фоне этой свистопляски никак не складывалась личная жизнь, а хотелось любить, хотелось иметь свою семью, детей. Привыкший жить в многодетной семье, он страдал от судьбы одинокого волка. И вот его час пришел. Он влюбился. Женщина оказалась старше его и с тремя детьми, две уже взрослые, но это было не важно. Он перевез к ней свои вещи, и они зажили счастливо. Вскоре жена стала уговаривать его уехать за призрачным счастьем. Он согласился. Долго плакала мать, как бы предчувствуя беду, уговаривала остаться. Но ведь не зря в народе говорят, что ночная кукушка дневную перекукует. Так и случилось: слово жены оказалось весомее, и они уехали. Не прошло и года, как мать получила телеграмму, что сын ее умер. Посланный колхозный автобус привез тело домой, и все узнали, что конец его был ужасен — он свел счеты с жизнью в собственной квартире, сидя на стуле. Оказалось, что и там, в новой жизни, ему сопутствовало беспробудное пьянство, и жена не спасала, а скорее помогала ему в этом. Боль и сожаление слышатся в голосах односельчан — тридцать четыре года — самый расцвет человеческой жизни.
