11 февраля почти все прогрессивное человечество отмечало День защиты подопытных животных. А «почти» потому, что в Ярославле о дне этом никто не вспомнил, не до того. Я уже давно поняла, что в числе моих дальних родственников был Дон-Кихот и его гены во мне неискоренимы. Вот и на этот раз, вооружившись ручкой и блокнотом, я отправилась защищать бедных подопытных зверушек. Однако все обернулось не совсем так, как я себе представляла.
КРОВЬ ВО ИМЯ НАУКИ Если бы животные могли мыслить, то они единогласно прокляли бы, во-первых, некоего Алкмеона, ученика Пифагора, который еще за 500 лет до нашей эры проводил эксперименты на мозге животных, затем римлянина Галена, который тоже нещадно кромсал четвероногих, изучая их нервную систему, и, конечно же, английского ученого Уильяма Гарвея, родоначальника экспериментального опыта, который в XVII веке, располосовав собаку, открыл круговое обращение крови. Так что во имя процветания человеческой цивилизации крови наших меньших братьев пролито немало. В 1878 году в Великобритании наконец-то был принят закон о гуманном отношении к подопытным животным. Среди подписавших его были Виктор Гюго и Бернард Шоу. Закон этот не остановил закономерный процесс, а лишь разделил человечество на два враждующих лагеря. В последние годы в Европе враждующие стороны стали приходить к некоторому соглашению, достигнутому благодаря развитию компьютерных технологий. В ход был запущен так называемый альтернативный метод изучения организма животного в научных целях. Больше того, во второй половине прошлого века был принят еще один закон, согласно которому студент имеет полное право отказаться от работы на живом организме и даже обратиться в суд, если его желание не удовлетворят. ДАЖЕ ТРУПЫ ХРАНИТЬ НЕГДЕ Если вы думаете, что машины времени на свете нет, то смею вас в этом разуверить. Я вот села в троллейбус N 4, вышла на остановке «Сельхозакадемия», прошла тридцать метров и очутилась пусть и не в далеком, но в прошлом. Перед зданием академии бюст Ленина, которого я поначалу приняла за какого-то сельхозакадемика, ввиду высокой снежной шапки на голове бюста. Тесные, не первой свежести покраски вестибюли, на стенах ретроспективные отчеты о проделанной в конце 70-х годов работе. В кабинете заведующего зооинженерной кафедрой, где меня принимал его бывший хозяин профессор, доктор биологических наук Анатолий Кузьмич Бобылев, не было не только компьютера, но даже и телефона. Свою шапку мне пришлось водрузить на ворох каких-то пыльных бумаг, а пальто я решила вообще не снимать. Само помещение по своим размерам напоминало скорее собачью будку, чем кабинет начальника. Беседу мы начали с воспоминаний. Некогда на территории сельхозакадемии действовал краса и гордость учебного заведения «физиологический дворик». Деньги на его содержание, кормление животных, проживающих в этом дворике, отпускались без проблем, охотно делилась своими остатками и студенческая столовая. Теперь даже этого нет, ибо за такие цены в столовой не то что тарелку вылижешь, но еще и откусишь от нее кусочек. Лошади, коровы, овцы, козы, кролики, телята, гуси, куры, не говоря уже о кошках и собаках, были здесь не в тягость, а в радость. Да оно и понятно, ведь никаких страшных опытов над ними не производили, и животные больше всего служили в качестве вещественного доказательства существования сельского хозяйства. Проводили здесь дни открытых дверей, когда любой желающий мог прийти полюбоваться братьями меньшими. Жила здесь и любимица всех студентов овчарка Гиля, или попросту Гильза. Она настолько была привязана к ребятам, что без всякого принуждения приходила на занятия, сама забиралась на опытный стол и терпеливо стояла без привязи и намордника. Студенты платили ей взаимной любовью — ничего, причиняющего боль, над ней не производили. Ну температуру померять, пульс посчитать, зубы посмотреть. Несколько раз Гильза щенилась — тут тебе и опыт, тут тебе и естественный жизненный процесс. Дожила она до глубокой собачьей старости и умерла своей смертью. Теперь собак в сельхозакадемии нет, слишком дорогое удовольствие. КАКИЕ ТАМ КОМПЬЮТЕРЫ, ХОТЬ БЫ КОРОВУ КУПИТЬ Скажу сразу, что так называемых острых опытов, то есть со смертельным исходом, над теплокровными здесь не проводят, для этого существуют лягушки. Но я и предположить не могла, что с этим, во множестве плодящимся опытным материалом тоже могут быть проблемы. Оказалось, еще какие! Некогда лягушки большими партиями поставлялись в сельхозакадемию из Средней Азии. И не потому, что наши, северные, с каким-нибудь ущербом. Просто очень уж они маленькие, разрежешь такую и под микроскопом не разглядишь, что же там у нее внутри. А на юге тепло стоит долго, и успевают квакуши вымахать до огромных размеров. Завезут партию таких великанов, поместят их в специально приготовленные ванны с проточной водой, и хоть всю зиму полосуй их без жалости. После моих хождений по учебным заведениям Ярославля, прониклась я небывалым доселе уважением к лягушке. Судите сами: если человеку голову оторвать, то он сей же секунд отправится на тот свет, а вот лягушка без головы живет как ни в чем не бывало, только не квакает. А помести исторгнутое лягушачье сердце в физиологический раствор, и оно будет работать в полную силу несколько часов. Изучай не хочу. Так что людям до лягушек далеко. Теперь доставка и хранение среднеазиатских квакуш влетает в копеечку, и от них пришлось отказаться. В сентябре-октябре, когда земноводные готовятся к зимней спячке, а потому не такие прыткие, будущие сельхозакадемики отправляются на реки и болота ярославских лягушек собирать. Смеется Анатолий Кузьмич: «Мы так и говорим студентам: «Не принесешь пять лягушек на занятие — зачет не поставим. Действует». Пусто теперь не только в лягушачьей ванне, но и в мацерационной, то бишь в подвальном помещении, предназначенном для хранения трупного материала. Нет средств не только на специальные растворы, в которых трупы могут сохраняться длительно, но и на доставку самих трупов. «Раньше нам в этом помогали заочники, которые по большей части жили в сельской местности, — продолжает Анатолий Кузьмич.- Теперь основная масса студентов — из городов». «Ну и как же вы из положения выходите? — спрашиваю.- Ведь не на пальцах же объяснять студенту, где у курицы что находится». «Да почти что на пальцах, — отвечает Бобылев. — Муляжи используем, картины, фильмы показываем». К слову, фильмы, о которых упомянул профессор, сняты все в тех же 70-х годах в Тимирязевской академии. Так что ленинский лозунг «Из всех искусств для нас важнейшим является кино» здесь действует в буквальном смысле. Признаюсь, мне уже было неловко упоминать об альтернативном методе. Уж если у нас даже с трупами проблема, то какие могут быть к науке вопросы? Однако решила-таки блеснуть своей осведомленностью. Оказалось, что всего за неделю до моего приезда на зооинженерной кафедре был установлен первый и единственный компьютер. Какие тут альтернативные методы, если уже в течение нескольких лет заветной мечтой сельхозакадемии стало приобретение двух коров. Чему удивляться-то? В России уже более десяти лет употребляют новозеландское мясо, заедая его американскими куриными окорочками, и того и гляди начнут пить молоко из Новой Гвинеи — и какой при этом смысл вкладывать средства в развитие отечественной науки о сельском хозяйстве… ПОВЕЗЛО КОШКАМ, ЧТО У НАС ДЕНЕГ НЕТ Осознав, что моя правозащитная миссия потерпела здесь фиаско, я направила свои стопы в медицинскую академию. «Вот уж, — думаю, — где режут четвероногих! Ведь как-никак человеческих врачей здесь готовят и, значит, за расходами не стоят». Преподаватель кафедры нормальной физиологии профессор, доктор биологических наук Михаил Михайлович Фатеев за свою ученую жизнь кошек извел немало. Правда, с благой целью изучения работы зведчатого ганглия, а проще говоря, нервного узла, напрямую связанного с сердцем и прочими важными органами человеческого организма. А потому я сразу же попросила у него аудиенции с несчастными мурками, ожидающими своей скорбной участи. Но оказалось, что не так это просто, потому как подопытные мурлыки вовсе не сидят заключенными в виварии, как это некогда было, а до поры до времени прогуливаются сами по себе на свободе. Когда в них возникает необходимость, то их просто отлавливают и препровождают на место экзекуции. Тем самым растет фактор экономии на содержании, уходе и кормлении. Ввиду того что кафедра чисто теоретическая, то кошек здесь до смерти не доводят, проводят лишь обследования: снимают кардиограмму, берут кровь на анализ, делают инъекции, наблюдают за реакцией мурок на те или иные раздражители. Из всех животных, с которыми по роду занятий приходилось сталкиваться Михаилу Михайловичу, тяжелее всего, по его признанию, было работать с собаками. Очень уж доверяют барбосы человеку, идут за ним беспрекословно, да и взгляд у них такой, что всю душу выворачивает. Именно об этом рассказала мне и моя знакомая, врач с 30-летним стажем, обучающаяся в медакадемии еще в те годы, когда собак там полосовали нещадно. «Я всегда отказывалась это делать,- говорит она. — Лягушек — пожалуйста, а на собак рука не поднималась. Так же, как в бытность своей работы хирургом на детей. Взрослый человек воспринимался мной совсем иначе, чем ребенок. И не одна я такая была. Но нас и не принуждали». Сейчас в медакадемии совсем нет собак, и не потому, что очень уж их жалко стало медикам, а просто потому, что кормить лохматых нечем. В общем, то, до чего дошли в Европах посредством жалости, в России-матушке достигли рублем. Точнее сказать, его отсутствием. Даже на кафедрах с такими зловещими названиями, как патологическая физиология и оперативная хирургия, режут сейчас только крыс и мышей. Причем, по словам Михаила Михайловича, эти животные именно с экспериментальной целью и выращиваются. Цвет имеют вполне медицинский — белый, а о том, что первый враг у них — кошка, они даже не догадываются. Однако и эти подопытные живут не в виварии, ибо тогда их пришлось бы кормить, а по получении сразу распределяются по кафедрам. Изведут их там всех, тогда новых заказывают. С лягушками, теми самыми, среднеазиатскими, проблема аналогичная — не отпускаются средства на то, чтобы их отлавливать, доставлять, хранить, кормить. И если раньше квакуш резали в течение всего года, то теперь лишь ранней осенью, да и то своих, ярославских. Когда медакадемия в последний раз оснащалась новой аппаратурой и реактивами для исследований и опытов, здесь уже забыли. Помимо того что все это непомерно дорого, некоторые из широко использовавшихся ранее веществ отечественная промышленность вообще перестала выпускать. Единственный шаг вперед по сравнению с коллегами из сельхозакадемии в деле внедрения новых технологий лишь в том, что помимо отечественных научных фильмов минувших лет в учебной программе здесь используют несколько зарубежных. Да еще в том, что в кабинете заведующего кафедрой имеется компьютер при отсутствии телефона. Вот, пожалуй, и вся альтернатива. И тут удивляться нечему — отцов наших заботников и порожденную ими новую разновидность русских вылечат в Европе, а для того чтобы нас, недоделанных, лечить, хватит и кина. Мы живучие. МЫШЕЙ-ТО КОРМИТЬ НЕЧЕМ В бытность своей работы в педагогическом университете не раз прогуливалась я на естественно-географическое отделение. Не из любви к естественной географии, а чтобы на собак посмотреть. Они обитали во множестве в подвальном помещении, в основном бездомные дворняги. Смерть от ножа им тут не грозила, ибо направление вуза не то. Если и резали их, то лишь с той целью, чтобы наблюдать за процессом выздоровления. Ведь собака по типу нервной деятельности больше всех подходит человеку. Нечего нам гордиться, называя себя венцом Вселенной — желудок у человека собачий, питается он как свинья, да и сердечно-сосудистая система у нас совершенно свинская. Я не без трепета собиралась посетить своих давних ушастых знакомых. Но меня обрезали: «Какие там собаки! Мышей кормить нечем». Так оно и вышло. Заведующий кафедрой анатомии и физиологии человека и животного профессор, кандидат биологических наук Валерий Владимирович Чистяков в отличие от своего коллеги из медакадемии начинал свою ученую жизнь с перепелки. Он до сих пор отзывается об этой пичужке с большой любовью и с удовольствием вспоминает, как однажды просидел 12 часов у сушильного шкафа в ожидании, когда из перепелиных яиц вылупятся птенцы. Сейчас в университете работают лишь с белыми крысами и лягушками. Причем крысы сюда не завозятся, а плодятся естественным путем. Лягушек используют местных и умудряются их сохранить чуть ли не до конца зимы. К этим земноводным здесь питают чувства очень уважительные, недавно сняли даже фильм «О бедной лягушке замолвите слово». Ибо вклад квакуши в развитие науки весьма велик. Не случайно во Франции ей даже памятник поставили. «И крыс резать жалко, — говорит Валерий Владимирович. — Потому что живут они здесь подолгу, успеваешь к ним привыкнуть». Но наука требует жертв. Чаще всего крыскам моделируют различные патологии, а затем наблюдают за жизнью животных. Например, удалят щитовидную железу и в течение нескольких месяцев изучают механизмы адаптации белого грызуна под воздействием различных нагрузок. Снимают кору головного мозга и опять же исследуют реакции животного, которое внешне ничем не отличается от нормального. Валерий Владимирович до сих пор мечтает о создании в Ярославле настоящего вивария. Да вот только время нынче не совсем подходящее для воплощение такой мечты. Так что, господа меньшие братья, мурки и шарики, ваше спасение зависит теперь только от быстроты ваших лап. Содержать вас в учебных заведениях негде, кормить нечем, а потому, если вы проявите бдительность и не поддадитесь на хитрости какого-нибудь студента или аспиранта, которым вы в одночасье понадобитесь для удовлетворения их ученых амбиций, то считайте, что вам ничего не грозит. На снимке: Валерий Владимирович Чистяков со своей подопечной. Фото Виктора ОРЛОВА.
