Ярославская восьмидесятилетняя бабуля, восемнадцать лет своей жизни отсидевшая в местах не столь отдаленных, очень не любила зиму на воле. С приходом первых холодов она начинала мечтать о тепле камер, бесплатной баланде и простоте зарешеточных нравов. Несколько месяцев назад старушка, решив приблизиться к своей мечте, для виду украла в магазине сумку с продуктами, оценив ее содержимое в три месяца сидения за решеткой. Да просчиталась… Внутри ридикюля оказались сотовый телефон и приличная сумма денег, которые, в свою очередь, товарищи судьи приравняли даже не к одному году скитаний по этапам… Смешно?! Не спорю, случай этот курьезный, но мало кто догадывается, какие серьезные проблемы скрываются за ним.
По неофициальной статистике, приблизительно 40 процентов бывших осужденных возвращаются к своему незаконному промыслу и вновь попадают за решетку. Часть из них, вероятно, действительно уже пропа- щие люди, без каких-либо моральных принципов или просто больные на голову. Но другая — говорят, что это реально, — подобна ожившей коряге или надломленной ветви дерева, при удачном стечении обстоятельств и благоприятных условиях способной расцвести, вернуться к нормальной, законопослушной жизни или хотя бы попытаться это сделать. Однако, к сожалению, наша российская действительность ничуть не способствует волшебному процессу. На Западе, например, вот уже десять лет как на уровне государства было решено, что осужденные тоже люди, что им нужно дать еще один шанс. Была организована специальная психологическая служба, помогающая освободившимся адаптироваться к жизни на воле, найти работу, оформить документы. У нас же, кроме отдельных заявлений властей предержащих, ничего подобного нет. Словно слепые котята или малые дети, выходят бывшие осужденные на волю. А здесь их ждет целая армия порой неразрешимых проблем. У тех, кто сел до 23 июня 1995-го — до внесения изменений в жилищное законодательство, восстанавливающих осужденных в их конституционных правах и сохраняющих за ними жилую площадь, нет прописки и жилья, и соответственно, возможности найти нормальную работу, их не принимают в больнице без полиса и прочее, прочее, прочее… Единственным выходом для многих становится каким-либо способом вернуться туда, где им все известно, то бишь на зону. Другие превращаются в иждивенцев или бомжей. — Не подскажете адресок фонда милосердия, где б/у выдают, мне бы сменку сорок восьмого размера, — на вид крепкий, если бы не палочка и ноющий голос страдальца, пятидесятилетний мужчина показывал мне на свои валенки с галошами. — Это все, что у меня есть, но ведь скоро весна. У Вячеслава Григорьевича Никитина серьезное заболевание позвоночника. Как он сам рассказывает, ощущение, будто полтуловища сковано постоянной корсетно-мышечной стяжкой, чем-то налитые ноги и неродная чувствительность. Мужчина еле передвигается при помощи палочки, однако ему такие расстояния приходится преодолевать, что и здоровый человек устанет. Дом социальной адаптации, больница, паспортно-визовая служба, ВТЭК, ярославские вокзалы и помойки. Никитин — бомж. Стал им, когда освободился из мест лишения свободы в 1995 году. Кража комбикорма и поросенка в сложном для российских людей 1992 году сломала всю его оставшуюся жизнь. Никитин приехал в гаврилов-ямскую деревню Ютскую в 1989 году. Был прописан у сестры, работал в совхозе. Когда стали задерживать зарплату, решился на кражу. Осудили на два с половиной года. Вернулся — сестра уехала из деревни. Дом его, по словам людей знающих, приватизировал бывший заместитель начальника ГАИ, в совхозе от работников не отказываются, но с жилплощадью помочь не могут. Вот и пришлось ему жить без прописки. Почему бы и нет, деньги и так заработать можно. Опять работал в совхозе, потом у фермера… Пока не случилось страшное. В 2000 году на фоне перенесенного на зоне туберкулеза у него началась эта болезнь. Год и три месяца провел он без движения в больнице, полгода — в санатории в Норском. Вышел никому не нужным инвалидом. И работать не может, и в дом-интернат не попасть: на ВТЭК ему дали всего лишь третью группу. — Смотрите, женщина, как бы не получилось чего, черт возьми, — чуть ли не угрожающе говорит он мне. — В моем положении вообще нельзя ни о чем заикаться. Вот я Моргуновой написал, а она неправильно отреагировала. Я у нее просил транспорт, чтобы ВТЭК пройти, а она мне письмо написала, что для получения инвалидности мне нужно пройти такую-то комиссию. Да я и сам знаю, что мне ее пройти надо, передвигаться сложно! Прихожу на ВТЭК, а там на меня кричат: «Жалобщик, кляузник!» Вот и дали мне третью группу, а может, и вторую бы оформили. Мне, конечно, жалости не надо. Но если положена вторая, то надо ее дать. С пенсией теперь проблемы. Два месяца давали, а теперь говорят, нет у меня вкладыша российского. Гоняют меня на завтра, на послезавтра. Конечно, в доме социальной адаптации помогут бумаги оформить, сделать запрос, но когда это будет… Вообще непонятно, чего от меня хотят. Убивают основательно. По этим вокзалам таскался, милиция гоняет. А куда мне пойти? Проблемы с гражданством и у бомжа Харадинова. С 1990 года по 1995-й он сидел в заключении в Архангельской области. Из-за этого у него в паспорте нет регистрации, и справка из учреждения утеряна. Выйдя на волю, он перебрался в Ярославскую область. Его наняли армяне из села Мордвинова пасти скотину. Так бы и жил у них до сих пор, если бы не случилось несчастье. Харадинов ослеп. У него катаракта, и видит он лишь тени. Соратники по несчастью приводят инвалида в паспортно-визовый стол, а там сотрудницы просят его написать запрос в Архангельскую область. — Но как мне это сделать? Я же ничего не вижу. И в больнице меня не принимают без полиса. Помогите мне, если сможете! И Харадинов, и Никитин пришли в ярославский дом социальной адаптации — единственное заведение в городе, способное хоть как-то помочь таким людям. Восстановить документы для направления на ВТЭК, получить инвалидность и попасть в дом-интернат, время от времени подработать, получить талоны на питание, одежду, медицинскую помощь. Конечно, здесь тоже не боги работают. Ночлежка рассчитана всего на 34 места. Обитать в ней можно от одного до шести месяцев. За это время человек должен оформить документы, найти работу, получить общежитие или отправиться в один из домов-интернатов. Правда, последнее заведение не пользуется у бомжей популярностью. Они предпочитают сбегать оттуда и вновь возвращаться на улицу или в ночлежку. По словам заместителя директора Ольги Александровны Корчагиной и директора дома социальной адаптации Ярославля Павла Михайловича Коптелкова, в этом нет ничего удивительного. Говорят, что условия там жуткие, еще больше озлобляющие людей, и ничуть не лучше тюремных. Другая серьезная проблема, с которой приходится сталкиваться сотрудникам дома социальной адаптации, — это документы их подопечных. По приказу МВД, из заведе- ний типа ЮН бывшие осуж- денные должны выходить уже с паспортом. За полгода до освобождения инспектор по трудоустройству начинает оформление всех нужных для этого бумаг. Однако не всегда это удается. Дело в том, что требуется доказать — осужденный является гражданином РФ, в его паспорте должна быть прописка на 6 февраля 1992 года или документ, удостоверяющий, что в это время он проживал на территории России. Но, как правило, обитатели мест не столь отдаленных оказываются там не в первый раз, и в 1992 году они пилили деревья и делали браслеты из хлебных катышков в других аналогичных заведениях. Именно туда надо сделать запрос. И если исправительное заведение находится, допустим, на Камчатке или уже давно расформировано, то ответов ожидают по нескольку лет. А человек выходит на волю со справкой, волчьим билетом, с которым ни полис невозможно получить, ни устроиться на работу. Букашки без бумажки, полгода они кормятся в доме социальной адаптации, а потом опять идут на улицу. — Вот и получается, — рассказывает глава УИН Ярославской области Игорь Алексеевич Мудров, — что, несмотря на все то многое, что удается делать ярославскому дому социальной адаптации, он остается профанацией идеи социальной реабилитации бывших осужденных. Бомжи ходят по кругу. Дело в том, что в УИН уже семь лет существует служба психологической реабилитации, где специалисты с самого первого дня заключения стараются подготовить человека к будущему освобождению, минимизировать негативное влияние зоны на осужденного. Но когда он освобождает- ся, их юрисдикция над ним заканчивается. По закону, они не имеют права принимать участие в его судьбе. Освобожденный предоставлен сам себе, он не знает, что ему делать дальше, даже как в магазине хлеб купить. Ведь, как правило, он оказывается без семьи, без друзей, без работы. Поэтому для некоторых легче перезимовать на зоне, чем на воле. Многие снова встают на путь грабежей и разбоя. Прекрасно осознавая всю серьезность этой ситуации, сотрудники УИН Ярославской области уже давно вынашивают идею создания специальной службы социальной адаптации этих лиц. Своеобразной комиссии, похожей на комиссию по помилованию. Психологи управления исполнения наказаний разработали специальную программу. Предложили создать особую структуру, где они готовы работать на безвозмездной основе. По словам Игоря Алексеевича Мудрова, для этого не надо организовывать никаких других подразделений: у нас в области есть и служба по трудоустройству, и паспортно-визовая служба, и департамент здравоохранения. Всего лишь нужны помещение, телефон и секретарь. И тогда человек, который освободился, сможет обратиться туда по любому вопросу. Обо всем этом Мудров уже докладывал губернатору. Участвовал в трех селекторных совещаниях, которые по данной проблеме проводила вице-премьер Валентина Матвиенко. — Но почему-то сейчас это никому не нужно. Воз и поныне там, — сетует начальник Ярославского УИН. — Видимо, пока никто в нашей области не желает бороться с преступностью по-настоящему.
