Василиска — большая рыжая кошка — родилась в хлеве, прямо в яслях пустовавшей стайки, в недосягаемости хозяйских глаз, а то и не жить бы ей изначально. Но она выжила и, когда, выбравшись самостоятельно из яслей, начала путаться у хозяйки под ногами, та, конечно, не обрадовалась вторжению непрошенной квартирантки, но и не разгневалась сильно. Со временем даже наклонялась и гладила ее пушистую спинку и щедро наливала в миску теплого и душистого молока. Но в дом не приглашала. Василиска и не напрашивалась, своим кошачьим умом понимая всю неправильность своего появления на свет, а потому и шаткость, ненадежность положения. В холодные зимние ночи она согревалась около теплого коровьего бока, а то и совсем забиралась на спину, и только когда за окном начинали выть собаки, она забивалась в угол и жалобно мяукала.
Пьянящий весениий воздух разбудил в ней естественные кошачьи инстинкты, и однажды она самым обычным образом отправилась на свое первое в жизни свидание, потом еще, еще, пока не почувствовала, что готовится стать матерью. Именно в это время судьба и подкинула Василиске первое серьезное испытание — хозяйка продала корову, около которой прошло все Василискино детство, молоком которой она наполняла желудок, рядом с которой было так тепло и надежно. Первые два дня она металась по двору в поисках своей любимицы, облазила все чердаки и чуланы, но корова исчезла навсегда, и такое вкусное ее молоко больше не плескалось в Василискиной миске. Вместо него хозяйка приносила иногда хлеб, холодную картошку, но Василиска нюхала, брезгливо трясла лапками и отходила прочь. Теперь она каждую ночь выходила на охоту и питалась только тем, что удавалось добыть из прыгающего, ползающего и летающего племени. Она пробовала даже рыбачить, уходила на реку и подолгу сидела на плотомойке, любуясь тем, как играет на солнце серебристая мелюзга. Спать она перебралась к теленку, лизала его мягкую шерсть, чесала за ухом, а он благодарно и протяжно мычал. Но наладившиеся было уже новые отношения оборвались также неожиданно. Утром пришел в хлев грязный бородатый мужик, от которого за версту разило перегаром, Василиска даже фыркнула, учуяв новый небывалый запах. Но мужик подцепил ее под брюхо носком сапога и со злостью откинул в дальний угол. Надел теленку веревку на рожки и вывел под весеннее, украшенное кучевыми облаками небо. Предчувствуя неладное, Василиска сиганула в лес, еще холодный, влажный от только что стаявшего снега, усеянный синей щетинкой подснежников. Василиска забралась на самую высокую ольху и со страхом поглядывала в сторону своего дома. Вскоре она увидела, как мужик притащил огромную жердь, перекинул ее с одной крышицы на другую и вскоре растянул на ней какое-то черное покрывало. Покрывало лоснилось на солнце, и от него шел пар. Василиска спрыгнула с дерева и начала подкрадываться к дому, временами попадая в колеи с навозной жижей, кувыркаясь и фыркая — трактора уже успели смесить весеннюю грязь. И едва выбравшись из нее, Василиска повернула за угол, чтобы вскарабкаться по нему на угол бани и хорошенечко все рассмотреть. Но сделать этого она не успела — открывшаяся картина разорвала Василискино сердце, потому что прямо перед собой она увидела растерзанную тушу теленка, а на жерди болталась на ветру его атласная шкура, которую Василиска столько раз вылизывала собственным языком. Раздобревший от уже изрядно принятого на грудь мужик отрезал кусок мяса и кинул Василиске прямо под ноги. Повинуясь инстинкту, она схватила мясо зубами и кинулась в хлев. Есть это мясо она не стала. Легла рядышком и затосковала. В хлеве было пусто и холодно. Хозяйка больше не появлялась, а незапертая впопыхах дверь жалобно поскрипывала в темноте. Василиска слегла, она больше не охотилась, не искала себе друзей, она даже не слышала, как однажды ночью подъехала машина и на нее долго грузили вещи. Василиска не помнит, сколько дней она пролежала в забытьи, но однажды дверь хлева широко распахнулась и в него шагнули малыши — мальчик и девочка. Они присели на корточки и стали гладить свалявшуюся Василискину шерсть. Потом принесли воды в ржавой консервной банке, а на другой день принесли снова и девочка протянула ей кусочек колбаски. «Моя красавица!» — приговаривала она Василиску полузабытым голосом хозяйки. Сумасшедшая радость вернулась в Василискино сердце, она было хотела, как обычно, перекувырнуться через голову, чтобы рассмешить хозяйку, но только устало пошевелила хвостиком. А девочка взяла ее на руки, обняла, и сердце Василиски опять ахнуло и заколотилось. Поэтому, когда девочка сняла ее с колен, отряхнула платьице и приготовилась уходить, Василиска поднялась и побрела за ней следом. Боль отхлынула, стали возвращаться силы. Целую ночь она не уходила с крылечка, боясь только одного, что девочка больше не вернется. «Неужели никогда?» — думала и тревожилась Василиска. Но девочка пришла и поманила ее в дом. В доме кроме девочки оказалась злая старуха, которая все время ворчала на Василиску и топала на нее ногами. Боясь взглянуть в лицо злой старухе, Василиска стрелой шмыгала на печку, где было уютно и безопасно. А когда приходила с улицы девочка, она доставала с кожуха испачкавшуюся сажей Василиску, кормила ее, играла с ней. А однажды принесла с улицы котенка, гладенького, чистенького, игривого. «Вот его и оставим, — сказала старуха, — а эту надо гнать прочь!» Василиска поняла, что речь о ней, и люто возненавидела котенка, который посягал на ее счастье — теплую печку, девочку и миску порошкового молока. Но Василиску не выгнали — девочка похныкала, и старуха успокоилась. Ее стычки с Марфой (так назвали котенка) продолжались. Только пух летел, когда Марфа случайно попадала в Василискины лапы. «Ничего, вот окотится, будет кормить его, как собственного!» — успокаивала девочка старуху. Но старуха не верила и по-прежнему хотела сжить Василиску со свету, ее удерживало только то, что живот Василиски уже волочился по самому полу, а выбросить на улицу беременную даже у нее не поднялась рука. Девочка поставила под стул коробку, постелила в ней тряпья, и однажды утром, когда все еще спали, Василиска родила трех котят. Старуха выхватила их, еще мокреньких, и тут же утопила в помойном ведре. Василиска побрела в погреб и там родила еще двух. Но в погребе было холодно, и она перетащила их на печку, мурлыкала над ними, лизала, они ползали по ней, тыкаясь в соски, пока один несчастный не пискнул. Старуха среагировала мгновенно. Василиска обреченно сползла с печки и совершенно обессилевшая, равнодушная ко всему прямо на диване родила еще одного котенка, который разделил судьбу остальных несчастных. Но Василиска, потерявшая собственных котят, так и не приголубила Марфу. Их взаимная неприязнь и вражда продолжались и становились пуще прежнего. Старуха ругалась и брызгала слюной, приписывая Василиске все мыслимые и немыслимые грехи. И однажды хозяин, совершенно рассердившись, посадил ее в мешок и отвез на ферму. Так Василиска попала в привычный ей мир. Но жизнь среди людей изменила Василиску, она по-прежнему искала теплую печку, ждала, что еду ей подадут на блюдечке с золотой каемочкой, лезла к людям, чтобы потереться об их ноги, но чаще всего получала взамен пинки и окрики. И все-таки, когда в кормокухне собирались пьяные мужики, она приходила и жила среди них, иногда ей перепадала сухая корочка от их скудной закуски и она опять вспоминала то время, когда была домашней кошкой. А однажды, уже зимой, в кормокухню зашел заснеженный человек и, увидев Василиску, ахнул: «Ты смотри, вылитый наш Тимка, которого недавно собаки зажрали». Взял на руки, погладил: «Жаль, что ты кошка, ну да ничего, главное, что рыжая. Со мной поедешь, вот хозяйка обрадуется!» Так для Василиски началась еще одна, новая и, надеюсь, на этот раз счастливая жизнь.
