Предложение поработать в детском оздоровительном лагере, да еще на Черном море, я восприняла как подарок судьбы: мой ребенок подошел к лагерному возрасту, а я окончательно забыла, что на самом деле из себя представляет лагерь. Меня уверяли, что «нынче не то что давече», то есть в лагерях теперь все совсем по-другому и значительно лучше, но, на мой взгляд, прежние пионерские лагеря мало чем отличаются от современных детских лагерей отдыха. Все тот же неустроенный быт с удобствами на улице, грязные души и резко-неприятный запах туалетов. Впрочем, одно отличие очевидно: свобода. Сегодня в лагере можно не только одеваться как хочешь и краситься как индеец, но и пугать педагогов тем, что они нарушили права ребенка. В некоторых лагерях свобода приобрела и вовсе уродливую форму: дети сами по себе, а воспитатели и вожатые сами по себе, детей, мол, нельзя ничего заставлять делать. При отсутствии материальной базы — игрушек и спортивного инвентаря — свобода для детей выливается в полное безделье и скуку.
КУДА ПУТЕВКУ ДАЛИ К счастью, большинству родителей лагерь пока выбирать не приходится: куда дали путевку, туда и дали. Лишь бы соцстрах оплатил. Так вот, подобная ситуация, вероятнее всего, скоро закончится, потому что большая часть лагерей, принадлежавших до недавнего времени крупным промышленным предприятиям, теперь передается в муниципальную собственность. Если сейчас родителю, который работает на предприятии, имеющем свой лагерь, приходится платить в среднем десять процентов стоимости путевки, то в скором времени за лагерь кто-то будет оплачивать 50 процентов, а кто-то и все сто. В Ярославле цена одной смены в детском оздоровительном лагере имеет весьма широкий разброс — от 4 до 8 тысяч. Восемь тысяч стоит отдых в лагере «Березка» (принадлежит НПЗ), семь с половиной тысяч в санатории и лагере «Черная речка». Четыре тысячи, как правило, стоят лагеря, где смена не 21 день, а 18, например, в бывшем лагере имени Дзержинского, а ныне просто в лагере УВД. Средняя цена в такие популярные лагеря, как «Русь», Тумановские или Горьковские, в пределах пяти-пяти с половиной тысяч рублей. И десять процентов — это совсем не много. Но уже немало случаев, когда родителю приходится платить либо полную стоимость путевки, либо ее значительную часть (какой-то процент гасит организация). Как правило, подобные ситуации складываются в современных фирмах и компаниях, у которых нет своей социальной базы, зато есть финансовые средства. Мне пришлось работать в лагере, где процентов сорок родителей покупали путевки за наличные деньги. Это был московско-краснодарский лагерь. Шустрые москвичи, поделив такую сферу бизнеса, как туризм и отдых взрослых, стремятся занять последнюю свободную нишу — организация детского отдыха. Детские лагеря отдыха на Черноморском побережье Краснодарского края — очень лакомый кусочек. К тому же этих лагерей там все еще много, а местные предприятия уже не в состоянии их содержать. В Ярославле тоже можно через любую турфирму купить путевку ребенку в лагерь на Черное море, но у нас это еще не поставлено на широкую ногу, как в Москве или в Подмосковье. Путевка в лагерь на море стоит от семи с половиной тысяч рублей до десяти, если ее покупать там, на месте. Через московскую фирму путевка стоит на полторы-две тысячи дороже. Для любителей считать чужие доходы могу пояснить, что средний лагерь рассчитан на 500 человек, а за лето успевает отдохнуть четыре потока. Москвичи работают в лагерях либо на правах арендаторов, либо совместно с краснодарцами, либо стали собственниками. Обо всех лагерях сняты красивые видеофильмы, все лагеря имеют свои сайты, на которых шикарные снимки — счастливые дети купаются в теплом море или дети играют в футбол, а вокруг футбольного поля розы. Или дети кушают клубнику на полдник. Не важно, что ее дают один-два раза за смену, зато как красиво смотрится! Нам тоже обещали рай. Говорили, что лагерь буквально утопает в розах, прямо на территории лагеря растут черешня, груши, абрикосы. Лагерь стоит на море, а пляж — песчаная коса в полтора километра. О туалетах говорили, что хотя и на улице, но благоустроенные и чистые. Но ничего грязнее и кошмарнее я в жизни не видела — это как бесплатные туалеты на вокзале. Лагерь и впрямь стоял на море, но никакой песчаной косы не было и в помине. Пляж — сплошные булыжники, о которые дети и вожатые поразбивали все коленки, а заходя в море, изранили ступни. Абрикосы и черешни росли, конечно, на территории лагеря, но для детей из Центральной России это тоже не предвещало ничего хорошего. Как обезьяны, наши дети лазали по этим деревьям, и мы вынуждены были чуть ли не палками их отгонять, чтобы они не упали и не разбились. Потом началась другая напасть: нехватку витаминов дети решили компенсировать плодами с этих самых деревьев. Ели совсем незрелые груши и зеленые абрикосы. Черешню съели тоже задолго до того, как она успела созреть. И у детей начался массовый понос. Администрация лагеря долго думала: а не пригнать ли роту солдат, чтобы те сняли остатки зеленых плодов. Но решили, что тогда дети начнут объедать листву. Розы в лагере были, но, честно признаюсь, мне они напоминали свежепосаженные цветы в только что вскопанную могильную землю. Дело в том, что в прошлом году все эти лагеря под Новороссийском — в районе Широкой Балки и Абрау-Дюрсо — были затоплены. Тогда говорили о четырехстах погибших. По словам очевидцев, погибших значительно больше — примерно две с половиной тысячи. Местные жители рассказывали жуткие вещи. В одном лагере посадили в «Икарус» 80 детей, видимо, хотели успеть вывезти, и весь автобус ушел под ил. Потом пытались доставать трупы, но опознать кого-либо было невозможно, и в конце концов — так утверждали местные жители — трактором это все сровняли. Тысячи родителей ходили от лагеря к лагерю, сутками стояли у ворот в надежде найти своих детей… В Новороссийске я разговаривала об этом с одной женщиной из Широкой Балки, она работала там на базе отдыха. За несколько дней прошлого лета все они постарели лет на десять, и на базе она работать больше не смогла, теперь торгует на рынке. Естественно, когда мы ехали в лагерь, нас никто и не собирался предупреждать, что он тоже был затоплен. К счастью, там обошлось без жертв. МЯСНОЕ ОСТАЛОСЬ? НЕТ, ТОЛЬКО КОТЛЕТЫ Когда меня приглашали работать в лагерь, предупреждали, на что надо будет обращать внимание в первую очередь. Например, в дороге. Чтобы уберечь детей от отравлений в поезде, говорили мне, надо безжалостно отнимать то, что им с собой положили родители. Иначе часть детей прямо с поезда попадет не в лагерь, а в больницу по разным весям и городам все еще необъятной нашей родины. Что за ерунда, думала я, будто дети сами не понимают, что нельзя есть испорченные продукты. Да и родители вряд ли захотят своим детям причинить вред. Но, увидев сумки с провизией у детей, я еще раз убедилась, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Родители детям положили столько всякой еды, будто бы питаться самостоятельно детям предстояло не 30 часов в пути, а всю лагерную смену, три недели. Пожарены и потушены целые курицы, по пакету вкусно приготовленных куриных окорочков, литровые банки жареной и тушеной картошки, такие же банки котлет, банки всевозможных салатов. Если бананы, то целыми связками. Буквально через два часа пути потекли самые крепкие бананы, и пришлось их так целыми связками и выкидывать. Продукты быстрого приготовления — лапша, супы, пюре — были даны целыми упаковками. Едва мы сели в поезд в Москве, а это было перед обедом, мы сразу же разрешили детям приступать к трапезе. Причем сказали: «Сначала кушайте курицы, котлеты и салаты, потому что все это может быстро испортиться, и к вечеру мы у вас это вынуждены будем отнять». Но детки набросились на лапшу «Доширак» и супы «Ролтон», как будто это было для них самым заветным лакомством. К вечеру мы с воспитателями пошли собирать мясные заготовки. Дети в основном отдавали без сопротивления и боя, многие сами признались, что уже эту курицу не могут даже видеть. У трехсот детей — а именно такое количество их мы везли на море — столько изъяли окорочков, куриц, колбас, котлет, что завалили всех проводников. А проводники подобное воспринимают как должное — всегда, мол, когда везут детей, нам продукты отдают. И когда мы ехали обратно, в Москву, некоторые проводники тоже вымогали с наших детей продукты. Мы им объяснили, что у нас только продукты быстрого приготовления, потому как мы домой едем, так одна проводница сказала: «Так хочется пюре «Ролтон»! Впрочем, некоторые дети продукты все равно утаивают, а потом травятся. Утром, обходя один из вагонов, я в сотый раз спрашивала детей: «Мясное осталось?» Одна семилетняя девочка искренне ответила: «Нет, только котлеты мамины. Я их на обед съем». ПЕДАГОГИ ВРУТ НЕ МЕНЬШЕ ПОЛИТИКОВ Что мне не понравилось в лагере, так это педагоги. Нет, среди них, конечно, немало методически подкованных людей. Но я пришла к выводу, что врут педагоги не меньше политиков, только бездарнее. Впрочем, если бы они умели врать талантливо, они бы в политику пошли, а не в педагогику. Главный принцип педагогов в лагере — это успокоить родителей. Кстати, поводов для волнения у родителей было немало. Например, большая часть родителей была уверена, что лагерь, куда они отправили детей, находится под Анапой, в районе Абрау-Дюрсо. Так обещали. Лагерь оказался под Новороссийском, правда, и впрямь недалеко от Абрау-Дюрсо, километров шесть, через высокую гору. А по дороге — 12 километров. Звонит встревоженная мама: «Почему мой ребенок не в Анапе, как обещали?» А педагог начинает расхваливать места, где находится лагерь. Ни слова не говоря, что напротив лагеря день и ночь загружается нефтью танкер. Наши нефтяные короли не нашли для строительства Каспийского нефтепровода более удачного места, чем напротив детских лагерей и баз отдыха. И хотя нас уверяли, что это совершенно безвредно, мол, технология американская, а строили французы, тем не менее Черное море под Новороссийском совсем не соленое. А с тех пор как пустили в строй этот нефтяной терминал, в лагере перестал расти можжевельник. И вода в Черном море напоминает воду в нашей Которосли — слегка масляная. И к тому же очень много дохлых медуз плавает. А в иные дни — и рыба кверху брюхом. Особенно в последнюю неделю нашего пребывания — по ОРТ передали, что под Новороссийском разлилась нефть. То место, где дети из Москвы и Подмосковья оздоравливались, оказывается, было объявлено зоной экологического бедствия. К счастью, у нас там не было ни радио, ни телевизора, и мы об экологическом бедствии узнали, только вернувшись домой. Тем временем педагоги отвечали московским родителям, которые дозванивались до лагеря: у нас плюс 35, целые дни купаемся, ваш ребенок счастлив. На самом деле температура за все три недели нашего пребывания там ни разу не поднялась выше 25 градусов. А купаться означало ножки в воде помочить. На мои замечания коллегам, зачем же, мол, так врать, мне говорили, что я ничего не понимаю в педагогике и что главное — это успокоить родителей, а иначе они скандал поднимут. Если уж они заплатили такие большие деньги за отдых ребенка, пусть думают, что здесь все хорошо. Я не сдавалась: так потом же они все равно узнают. Мне отвечали: потом — это потом, суп с котом. Еще меня шокировала своей безграмотностью речь педагогов, особенно администрации. Начальник нашего лагеря, в советский период занимавшая в этом же лагере должность завхоза, постоянно говорила воспитателям о том, как воспитывать непослушных детей: «Ложьте ихние докладные мне на стол…» Но самая ужасная черта педагогов — это склонность к интригам, а любимое занятие — сталкивать коллег друг с другом. Подойдет начальник лагеря к воспитательнице из второго отряда и скажет как бы невзначай: «Мария Ивановна, что-то сегодня Мария Петровна из пятого отряда на детей кричит…» Ну, Мария Ивановна все ей про Марию Петровну и выложит. Потом ситуация повторяется с точностью до наоборот. В результате возникает конфликт, и обеих лишают премии. Ужаснее педагогов только кураторы, проверяющие методическую и педагогическую работу в лагере. Если человек сам не состоялся ни как учитель, ни как администратор, куда он идет? Правильно, проверять, как работают другие. Столько московских бездельниц проверяет летом работу детских оздоровительных лагерей на Черном море — и не сосчитать… ГЛАВНОЕ, ТЕМПЕРАТУРКИ НЕТ У нас в лагере на пятьсот детей было три медработника. Один из них из Ярославля, по специальности гинеколог, а вовсе не педиатр. Не важно, была ли у ребенка рвота, болел ли живот, был ли понос или болело горло, диагноз во всех случаях ставился один: акклиматизация. Гинеколог и вовсе с умным видом говорила всегда одно и то же: температурки нет, все пройдет. Если вы отправляете детей в лагерь и даете ему с собой современное дорогое лекарство, то совершенно напрасно это делаете. Вы-то, конечно, надеетесь, что при необходимости ребенок сможет этим лекарством воспользоваться. Лекарства, за исключением препаратов для астматиков и инсулинозависимых детей, отбираются еще в поезде по пути в лагерь. И выдаются только на обратном пути. Якобы затем, чтобы ребенок не отравился самолечением. Может быть, конечно, и есть смысл изъять у ребенка таблетки, но наша врач-гинеколог отбирала даже безобидный гель «Спасатель», который может помочь и при ушибах, и при ожогах, и при укусах насекомых. Все эти препараты хранились в пакетиках в медпункте, и хотя на каждом пакетике была написана фамилия ребенка, которому следовало лекарства вернуть, врачи распоряжались ими как будто это все лагерное, то есть давали другим детям и еще охотнее заболевшим администраторам и педагогам лагеря. ДОРОГА ДОМОЙ Наверное, это было самым сложным из всей смены. Если по пути в лагерь и в самом лагере можно было сдержать ребенка словами «отправим домой», то тут уже бояться было нечего. Дети, которые провели за лагерными стенами три недели, словно теряли рассудок от обрушившейся на них свободы. Особо шустрых воспитатели буквально водили за руку, из которой они, впрочем, вырывались и умудрялись чуть ли не на ходу поезда выпрыгивать из вагона. Один 13-летний мальчик выкинул чашку в окно, а потом спрыгнул за ней. А это была техническая остановка — поезд не пускали в Ростов-на-Дону. Фартуки были не опущены, и поезд мог тронуться в любую минуту. Проводники, увидев нашего мальчика внизу, закричали так, что заглушили рев стоявшего рядом тепловоза. Когда я стала этому тинэйджеру выговаривать, что в тюрьму за него садиться никому не хочется, а хочется живым и невредимым привезти его маме с папой, мальчик искренне стал раскаиваться: я сам испугался, видите, как коленки до сих пор дрожат, но не оставлять же любимую чашку на чужой земле. Поезда тоже не выдерживают никакой критики. Пока мы везли детей, то есть смотрели за ними днем и ночью, троих воспитателей жестоко обокрали. С пяти часов утра по нашим вагонам ходили цыганки и чем только не торговали. Никакого милицейского сопровождения нам не дали, хотя в условиях отправки детей в южные лагеря это оговаривается. Начальник поезда остался глух к нашим просьбам оградить детей от цыганок с «паутинками» и буфетчиц, которые пытались нашим детям продать пиво. Да еще орали, что у них рушится план из-за того, что сейчас в поездах одних детей возят. Начальник поезда, когда мы к нему прибегали после очередной кражи, говорил: «Это ерунда, вот перед вами тоже триста детей везли, так у них многие руки-ноги переломали, видите, везу в Москву пачку актов». БЕЗ ДИСКО И ЛАГЕРЬ НЕ ЛАГЕРЬ На вопрос, что вам больше всего в лагере нравится, подавляющее большинство детей не задумываясь кричит: диско! То есть дискотека. Забавно, что самые яростные поклонники дискотеки — это младшие отряды, и самые страстные романы возникали у девочек восьми — десяти лет с двенадцатилетними мальчиками. Старшие, то есть лет четырнадцати, были уже сдержаны в своих чувствах, и на забаву малышей, диско, смотрели свысока. Но танцевать все равно ходили. Особенно забавно было наблюдать, как девочка танцует с мальчиком, который ниже ее на голову, а то и на две. Помню, в наши времена это считалось зазорным. Но сейчас девочки рассуждают здраво: что делать, если других парней нет! А некоторые отвечают и вовсе прагматично: подрастут! По мнению бывалых педагогов, первая смена в лагерях самая легкая, потому что считается сменой для младших. Вот третья и четвертая смены опасные: приезжают уже 15- и 16-летние дети, а некоторым и по 17 лет. Главная задача перед педагогами там стоит другая — чтобы никто из девочек беременной домой не уехал. Хотя в детских оздоровительных лагерях на Черном море, это, говорят, случается сплошь и рядом.
