В июле 2003 года исполнилось 150 лет со дня рождения великой русской актрисы Марии Николаевны Ермоловой.
В деревне было пятьдесят два дома. Называлась она светло и божественно — Ангелово. С названием этой деревни в Ростовском уезде связывали множество легенд. В одной из них говорилось, что каждого, родившегося здесь, ждет в жизни особый дар, данный небом, нечто вроде крыльев за спиной… Крестьяне в Ангелове жили привычной жизнью, о крыльях не задумывались. Известные огородники — деревня лежала в тридцати верстах от Ростова Ярославского, — они по весне сажали картофель, летом и ближе к осени сушили цикорий, возили в город на продажу. Выручали невеликие деньги — сушеный цикорий — сорок копеек пуд, мешок картофеля — тридцать копеек. В хозяйстве была учтена каждая копейка. Летом 1889 года вернулся в родной дом маленький серьезный человек с холщовой сумкой за спиной. Он вез домой важную бумагу, в коей было сказано: «Крестьянский сын деревни Ангелово Воржской волости Ростовского уезда Козлов Василий Иванович, родившийся 15 января 1878 года, успешно окончил курс учения в Уткинском начальном народном училище. Дата при сем: числа Июля 30, года 1889″. Василий Козлов сообщил родным, что имеет твердое намерение учиться дальше. — Учатся люди известного звания, — сурово проговорил дед (он был хозяином в доме). — Кто кормить станет, коль будут все образованные? Торопливых слов внука слушать не пожелал: — Прожуй, прожуй речь-то, потом и говори! — и убрал свидетельство в шкатулку. Учиться бы — только где там… Учитель рассказывал про большие города, про людей странствующих, сочиняющих, показывал картинки, на которых писаны были шуты и комедианты, устраивающие представления в театрах… Ни отец, ни мать театры не посещали, хотя и доводилось им бывать даже в Москве. Отец частенько хвастался, как чуть было не попал на представление с самим Шаляпиным и билет с азарту купил у барышника — за три рубля, — да денег стало жалко — продал за полтора, вот и весь Шаляпин. — На что Шаляпин, когда есть в церкви дьякон? Поди, слушай… Брал Василий с окошка банку из-под мази, ходил важно по избе, «кадил», наподобие дьякона, пел… Дед кричал и сердился. Детство проходило в заботах о добротном полушубке и сапогах. Осенью Василия определили мальчиком в ярославское хозяйство немца Феликса Такмана «Оптовая торговля льном». Он стал работать. Не знал еще крестьянский сын, что природа щедро наделила его особым даром, который по легенде полагался в Ангелове каждому. Что дар этот — горячее сердце, вдохновение и воображение поэта — даст ему счастье на всю жизнь, хотя он и не напишет ни одной стихотворной строчки. Однажды повез Василий поручение от хозяина на квартиру к известному адвокату по гражданским делам Троицкому и там познакомился с его сыном, своим ровесником Константином. Адвокат — светило. Дома огромная юридическая библиотека. Троицкие приветили Васю. Случались дни, когда Такман уезжал по делам. Это было счастливое время. Василий не уходил от книг по три, по четыре дня. Книги были непонятные, одетые богато, в кожаные и золотые одежды, не то, что привычно размалеванные, домашние «Аглицкий милорд» да «Бова Королевич». Василий читал «Фауста» Гете. Мальчик из лавки, что он понимал в двенадцать лет в «Фаусте»? Радовался за мудрого старика, который возвратил себе молодость. Восхищенно следил за проделками Мефистофеля. В деревне у него был приятель — семинарист, и как-то они сыграли «Фауста», тайком от всех, пригласили лишь сестренок да братишек. Костюмы были самые настоящие. Длинные черные чулки сестры, красная рубаха и ватные черные рога. Вот и дьявол. Фаусту — халат семинарский да борода из кудели, приклеенная столярным лаком. С этих пор и хранит Василий связь со своим детством, со своей мечтой. Над бородой Фауста смеялись. Красную рубаху спрятали на дно сундука, а ватные рога сожгли в печи. Дьявола прокляли. Но разве можно убить мечту? Господин Феликс Такман, владелец компании «Оптовая торговля льном», определил Васю в ученье — ему нужны были хорошие бухгалтеры. Прослужив шесть лет в мальчиках, Вася в семнадцать стал бухгалтером-счетоводом. У него появился надежный, верный друг. Студент-медик Георгий Курочкин. Увлеченный человек. Его увлечение тоже называлось театром. -Я,- говорил Курочкин,-настоящее образование на театре получаю. Ступай в театр! Малый театр — второй университет. Курочкин все чаще рассказывал о Малом театре, о Ермоловой. Для того, чтобы достать билет в Малый, надо было встать в очередь в пять часов утра у закрытого входа в театр и ждать до десяти, когда откроют двери. Выдавали только по два билета в одни руки, поэтому студенты устанавливали дежурство — один вставал в очередь в шестом часу утра, другой сменял его в восемь. Зимой же, когда было холодно и мерзли ноги, бегали погреться чайком в Охотный ряд, в трактир для извозчиков. Так однажды вместе с Курочкиным Василий отправился в Москву, вместе с Курочкиным пришел в Малый театр. Шла «Гроза» Островского. Жизнь, простая жизнь, знакомая до мельчайших черточек, предстала перед ним. И эта русская женщина с надеждой на измученном лице, что идет через нужды и беды с невероятным мужеством, без единой слезливой нотки… Театр ошеломил его. Театр ввел его в мир, бесконечно богатый, раскрыл перед ним человека. Театр верил в свободного Человека, учил думать и размышлять. Нет, не школярским, не окаменелым, не книжным был этот театр, а живым, с горячей кровью! Ермолова действительно была «героической симфонией русского театра».… В 1900 году Ярославль отмечал юбилей первого русского театра. Сто пятьдесят лет!.. Поклониться Волковскому театру приехали лучшие театры России. И среди них — Малый в полном своем составе, Александринский… Эти три майских дня были необыкновенно теплыми. На «лихачах» по городу ездили Варламов с Давыдовым — огромные, добродушные толстяки, вызывая насмешливый хохот ярославцев и остроты вслед извозчикам: — Почем везешь с пуда? Вновь Ермолова восхищала публику глубокими, благородными чувствами, высокими духовными порывами. И когда после спектакля Василий шел по берегу Волги, в нем оживало давно знакомое желание воссоздать и самому эту поэзию и кра- соту. Теперь Козлов работал в Норском посаде, на Норской мануфактуре. Норское было ближним пригородом, родной слободой Егора Курочкина. Любительский театральный кружок вырос на почве дачного театра, популярного в летнее время. Курочкин увлек идеей постановки «Ревизора». Георгий Курочкин к тому времени окончил медицинский факультет Московского университета, стал земским врачом и работал в больнице Норского. Спектакль имел огромный успех… На одном из них побывала известная петербургская певица Софья Артемьевна Дубасова. Увидев Козлова в роли Хлестакова, она настоятельно уговаривала его поехать в Петербург, обещала протекцию, устройство в театральную студию. А в Ангелове умирал отец. Василий пришел проститься и просил отцовского благословения служить в театре. Отец молвил одно: — Жизнь наша тяжелая… Дело надо делать, а не пустяками заниматься! Вот мое последнее слово… Василий не посмел ослушаться отца. Но театр прошел через всю его жизнь. Вслед за «Ревизором» последовали пьесы Островского, Чехова, Сухово-Кобылина, Горького. Василия Козлова узнали не только в Ярославле, но и в обширной округе. Как ждали его приезда ростовчане! Он привозил им свежие новости, интересные пьесы, помогал ставить спектакли, и сам нередко в них участвовал. Шел 1911 год. Курочкин часто бывал в Москве, он был принят в доме Марии Николаевны Ермоловой как добрый друг, театрал с тонким вкусом. Влюбленный в искусство Ермоловой, Курочкин писал о Марии Николаевне очерки и трактаты, заготовки к его будущей театральной книге. В сентябре 1911 года было окончено строительство нового театрального здания в Ярославле, строившегося по проекту архитектора Спирина. Егор Курочкин и привез другу весть о том, что Ермолова собирается в связи с торжеством открытия театра дать в Ярославле свою гастроль. Приезда этого Козлов ждал, как праздника. Какие цветы преподнести актрисе? О цветах для г-жи Ермоловой он читал в «Русских ведомостях». Фиалки из Ниццы выписывают. Целый вагон. Курьерским поездом на премьеру… Но что фиалки из Ниццы… И Василий пошел в цветоводческое хозяйство Глотова. Давно не приходилось Глотову слушать взволнованные речи. Заезжие аристократы пренебрежительно заказывали пышные корзины, посыльным — «красным шапкам» — готовились стандартные букеты. Знал Глотов, как угодить и студентам в форменных фуражках и что дать богатым — белоподкладочникам. Терпеть не мог толстых кухарок, принюхивающихся к цветку, как к мясному товару или битой птице… А этот маленький, хрупкий, застенчивый паренек, лицо которого освещали серые глаза, вдруг заговорил так, как будто решил излить душу, как будто веровал, что его истина — единственная… — Ради бога, если у вас есть душа… -Перестань,- мрачно усмехнулся Глотов. — Чего ищешь? Какую душу тебе надобно? — Розы. Красные. Букет лучших роз. И Глотов, смягчившись, сам повел его в розарий… Курочкин не осмеливался заходить в гримировочную Марии Николаевны, это было не в правилах Ермоловой, не принято, когда там была актриса. Но на сей раз — это было в Ярославле — он нерешительно постучал. — Подите сюда, Егор, — позвала Мария Николаевна.- Я вам покажу кое-что… Гримерная была похожа на диковинную оранжерею — она буквально утопала в цветах. Букетов было много. Гигантские корзины с цветами и шампанским от отцов города, дарственные венки из цветов, громаднейшие пушистые травы с пряным запахом… — Смотрите,- услышал он.- Вот букет. Кто принес его? Богатый? Не-ет, он не сможет придумать этакое. Души не хватит. Бедный?.. Да где ж у бедного деньги? Георгий, он же Егор (как звала его Ермолова и другие близкие люди), бывший в курсе вдохновенных забот Василия, рассказал Ермоловой о своем друге. Показал местную газету. «При разговорах о нем лица местных любителей загораются энергией и подъемом. Ни бури, ни вьюга, ни дожди не могут остановить его приезд из Ярославля; если нельзя было приехать, он приходил из Ярославля в Ростов пешком». — Я по-хорошему ему завидую, — сказал Курочкин. — Я бы хотел жить так, как он живет. Может статься, театр потерял в нем прекрасного актера… -Что ж,- ответила Мария Николаевна.- Чтобы понять человека, нет нужды узнавать истины, лежащие на поверхности. Крепкое дерево уходит своими корнями глубоко в почву. Я хочу повидать его, Егор Иванович.- С этими словами Ермолова достала фотографию, изображающую ее в роли Кручининой, и надписала: «Василию Ивановичу Козлову на добрую память от М. Ермоловой. 1911 г, 9 ноября». Потом была революция, гражданская война, сквозь эту войну прошел и Василий Козлов. На фронте находил время ставить самодеятельные спектакли. В одном из боев он был ранен, и следствием ранения осталась глухота на всю жизнь. Он по-прежнему работал бухгалтером, не пропускал ни одной премьеры в Волковском театре и однажды затрепетал, увидев на сцене молодую актрису. Ему показалось вдруг, что перед ним Ермолова. Прошло столько лет… Река времен унесла многое… Но к Василию Ивановичу будто снова вернулись весна и молодость. Он приходил к любимым артистам Волковского, к Чудиновой и Свободину, Незвановой и Ромоданову. Каждый раз он приносил редкие книги о театре и его людях, о писателях и художниках, композиторах и врачах. Книги были ему подвластны, и никто не мог опередить его в этом деле. Он стал хорошим другом многих актеров. И великолепно знал, что нужно каждому. Первое ли издание «Горя от ума», отпечатанное в Малом театре, уникальную ли «Историю государства Российского» Костомарова, мемуары Орленева, Ходотова, письма Комиссаржевской, книги театральных критиков Кугеля или Соболева… Любой экземпляр в его библиотеке был необыкновенный. Кларе Георгиевне Незвановой он подарил книгу о Ермоловой, выпущенную в середине 50-х гг. издательством «Искусство». Это был том статей и воспоминаний об актрисе. Была в нем и статья, принадлежащая перу Георгия Ивановича Курочкина. Клара Георгиевна познакомила меня с Василием Ивановичем, меня захватила эта поэтическая история, похожая по тональности на «Гранатовый браслет» Куприна лишь мотивом трепетной влюбленности, служением молодых людей конца ХIХ века театру и своему кумиру — Марии Николаевне Ермоловой. Мы встречались, я решила написать о портрете Ермоловой, Курочкине и Василии Ивановиче в журнал «Театральная жизнь». Василий Иванович вспоминал удивительные подробности своей юности и Егора Курочкина. Он поинтересовался, есть ли у меня книга о Ермоловой со статьей его друга, Егора Курочкина. Я сказала ему тогда, что одна редкая книжечка о Ермоловой у меня уже есть — подарок Александры Дмитриевны Чудиновой, с автографом Марии Николаевны. А вот Ермоловского тома издательства «Искусство» нет. Василий Иванович обещал достать редкий экземпляр. Где он мог найти его — прошло четверть века! Но он сдержал свое обещание. Книгу эту он мне принес, подарил, не захотел взять денег, обиделся… Когда свежий номер «Театральной жизни» с очерком о Козлове и Курочкине вышел в свет, Василий Иванович уже покинул земные пределы. Хочется верить, что хотя бы в памяти некоторых ярославцев жива частичка сердца Василия Ивановича Козлова. Каким же талантом надо обладать, чтобы каждый день ходить на службу и со службы одной и той же дорогой, вести внешне незаметное и скромное существование и все же находить в себе живые, яркие краски и впечатления. Это умеет не всякий.
