По тундре, по железной дороге, где мчится поезд Воркута — Ленинград, мы бежали с тобою, уходя от погони, а на вышке все тот же очумелый наряд. Этот лагерный фольклор знает каждый мало-мальски знакомый с тюремными нарами гражданин. Так мотив неволи и безбрежные просторы Отчизны связались воедино двумя непересекающимися рельсами.
Время от времени их тянет разминуться, и железнодорожник распахивает душу навстречу ветру свободы. Да разве только он! Ничто не может сравниться с размахом вольницы, которая поселяется в душе нашего человека после первого стакана. Испытание железкой пришлось на цветущую пору моей юности. Я БЫ В СЛЕСАРИ ПОШЕЛ На дворе закат Брежневской эпохи. «Римский мир периода упадка», — сказал бы поэт, доживи он до начала 80-х прошлого столетия. Вчерашний маменькин сынок, дембель Советской Армии, я провалял дурака все лето. В пору золотой осени (не путать со знаменитой бормотухой) я появился на пороге отдела кадров железнодорожного узла станции Ярославль-Главный. С пушкинским настроем сотворить что-нибудь этакое, как минимум «Повести Белкина», я стоял в пропитанной машинным маслом конторе. Мимо проходили мужики в замусоленных до черноты спецовках. Балагуря на ходу, тянулись такие же женщины с какими-то громадными лейками в руках. Масленки — пояснили мне после. Я пришел по фанерному объявлению «На работу требуются», которые висели на каждом шагу, в том числе и вокруг вокзала. Промышленность нуждалась в токарях, грузчиках, поварах. Кое-где требовались бухгалтеры. Э-э-э, бабская работа, бумажки перекладывать. Кто бы предполагал, что через десяток лет даже примитивный бухучет принесет состояние. Мошенники вроде подпольного миллионера Корейко станут разворовывать страну не составами даже, а целыми отраслями экономики. А в ту пору, воспитанный на политграмоте стран Варшавского договора, я решил попробовать себя слесарем подвижного состава. Это был мой личный ответ ястребам НАТО. Перед железяками и грязью страха не имел. Сказывался армейский опыт. АХ ЭТИ ЧЕРНЫЕ БОТИНКИ В сетке у меня болтались ботинки от парадки — выходной формы уволенного в запас сержанта срочной службы. Еще не сошла та мозоль, которую я натер, вырезая в каптерке каблуки, чтобы прибыть к родному подъезду при полном параде в модельной обувке. Ни на что остальное на гражданке башмаки не годились. Разве что взять их на работу. Сносу нет: новые, крепкие. Самопальные каблуки я тут же сковырнул. В раздевалке мне выделили железный ящик с тараканами. В углу его валялись перепачканные маслом обтирочные концы. Эти веревки попадались на каждом шагу. Иногда их всем миром собирали и выбрасывали. Порядок длился неделю, а после темные кочки обрывков мануфактуры возникали то там, то сям. Их наличие на территории парка даже вселяло уверенность в завтрашнем дне. То есть работа кипит, кругом масло, грязь, руки пачкаются, их вытирают веревками и тут же бросают ветошь куда попало. Не до пустяков. ПРОГУЛКИ В ПАРКЕ И вот парк отправки — ВЧД-5. Сформированные составы загоняются «на путя», осмотрщики проверяют буксы, автосцепки, тормозные колодки. Слесари устраняют неисправности, меняют подшипники и колодки, смазчицы-масленки доливают туда-сюда масло. Приходится лазать под вагонами и на вагоны. Могучий организм железки овладевает твоим естеством, и ты уже чувствуешь себя единым целым со всем этим грохочущим хозяйством. Оно не любит шуток, не прощает оплошности. Ползая по рельсам между громадными колесами, понимаешь, что достаточно одного толчка состава при сцеплении с электровозом — и от тебя одно мокрое место останется. Работают здесь в основном люди из пригорода и близлежащих населенных пунктов. Например, в ВЧД трудилось много даниловских. Им по дороге: сел на электричку — и дома. Отсюда в разговоре «путя», «мосток», «хмызнул». Путя — это рельсы, мосток — какое угодно деревянное крылечко, где можно постоять, покурить. Ну а хмызнул — это заложил за воротник. ДЯДЯ ВАНЯ НА МЕСТНЫХ ПОДМОСТКАХ При всем почтении к технике наш человек может хмызнуть хоть верхом на ядерной ракете. Причем, если вся страна тянулась тогда к винному прилавку к 11 часам дня, вино на железной дороге не переводилось круглосуточно. Это значит, что нет-нет да и попадался в товарном составе вагон с дядькой Ваней. То есть целый вагон с вином, сопровождаемый экспедитором. Разливуху перевозили самым незатейливым способом — в бочках или бидонах, реже в бутылках. Условия для экспедитора скотские. На полу — солома, ведро для воды, ведро для нужды, в углу — лежанка. Принес воды дядьке Ване — получи пол-литра. Можно и купить, цена ниже магазинной чуть не в два раза. В ночную на рубль можно было нарезаться в стельку. Мужики времени не теряли. На этой почве казусов хватало. СЛЕСАРЬ ЖУК Как-то чуть было не погиб героически слесарь по кличке Жук. Смена шла своим чередом. К середине дня ребята в хвосте — в бригаде, которая конец поезда обслуживает — уже гоняли с песнями на слесарной дрезине между путями. А тут по матюгальнику, по переговорному устройству, сигнал от осмотрщиков, мол, автосцепка не исправна. Слесари из дежурки на выход. Прихватили по кувалде, зубилу — и к дрезине. Там домкрат, которым можно груженый вагон в 60 тонн выдавить. Лихо подкатили к поврежденной автосцепке. Туда-сюда — действительно сломана, зараза! Жук бегает кругами, матерится. Мелкий такой мужичок, хулиганистого характера. Самому полтинник стукнуло, а в кармане рогатка, чтобы голубей шугать с крыши хранилища. Ноги после детского паралича и без того ставит нелепо, да еще с утра к дядьке Ване бегал. ДОМКРАТЫ ЛЕТАЮТ, ТОЛЬКО НЕВЫСОКО Вагоны расцепили. Подтаскивают под автосцепку домкрат — там килограммов 70, тут 35 — колодками выравнивают расстояние, каждая по 16 кг. Жук успевает и там и сям, ловчей здорового получается. Хотя конструкция выходит довольно рискованная, вопреки всем правилам техники безопасности. А время идет. За простой состава начальство и вздуть может. Годится. Давай вытравливать домкрат помаленьку. Чугунина приходит в движение. Жук тут как тут. И вот в какой-то момент под давлением массы металла домкрат, как вишневая косточка, выпрыгивает наружу. Описав дугу, инструмент вскользь опускается на забубенную голову Жука и падает на шпалы. Жук валится сверху. Напарник орет в матюгальник на весь парк, дескать, Жуку хана, спасайся кто может. Народ сбегается к месту происшествия. Навстречу мастеру и масленкам, едва переставляя ноги, бредет напарник, подпирая очумевшего от удара Жука. Оба в крови, однако живы. Как два бойца, прорвавших стальное кольцо противника. Жук вскоре очухался. Будь трезвый, не стал бы огород городить с кучей колодок. Глядишь, целей был бы. Мастера чуть инфаркт не хватил — сиди после за такого обормота. У ЛУКЬЯНОВА НЕ ЗАБАЛУЕШЬ Впрочем, мастера Лукьянова мужики уважали. Он дело знал. С пьянством на рабочем месте боролся во всю мочь. Однажды на вышку в диспетчерскую отправили подменить дежурную одного опытного специалиста из рядового состава. Осмотрщика то есть. То ли от высоты положения, то ли от принятого на грудь, только закружилась голова у мужичка. Стал он из будки давать совершенно несуразные команды и наконец вовсе песни запел. Концерт по заявкам, да и только. Поезда стоят, весь парк впокатуху, работать некогда. Мастер Лукьянов рванул как по команде «свистать всех наверх». Забрался на вышку быстрей вахтенного матроса. Музыка трагически оборвалась. Из громкоговорителя посыпался отборный мат и вопли несостоявшегося солиста. На виду почтенной публики певца взашей погнали с верхотуры. Лукьянов ему чуть морду не набил за такое позорище на весь Ярославль-Главный. Да, любили мужики хмызнуть! ФОКУ ПОНЕСЛО Другой концерт я наблюдал в хвосте в дежурном помещении. Прислали к нам на подмену одного осмотрщика из другой смены. Высокий дядька, разные поддевочки-спецовочки на нем, крючки-фонарики. С первого взгляда видно — не иначе Фока, на все руки дока. До полуночи этот Фока не давал покоя слесарям: то колодку заменить, то подшипник, пятое-десятое. Где-то в полпервого в парк прибыл дядя Ваня. Это знала каждая собака по столыпинскому вагону с трубой от буржуйки. С этого осмотра дока вернулся в расхристанном состоянии души и тела. Все поддевки его торчали наружу, крючки щерились в разные стороны, он орал что-то зычное и утробное. Он стоял посреди дежурки и горлопанил что есть мочи. Бабы не обращали на него внимания. Слесари пошли спать. Я по неопытности боялся, что из-за этого идиота какой-нибудь поезд под откос пойдет. Мужики успокоили: мол, ребята приглядят, явного безобразия в составе не допустят. А так ничего, железка доедет. Как у нас обошлось без жертв, уж не знаю. Проработал в ВЧД-5 я недолго. Время от времени доносились слухи, что где-то в другом парке в бочке с вином утонул слесарь. Полез зачерпнуть да и свалился внутрь. А там надышался паров и пошел ко дну. Кого-то задавило, пока под поездом шарился — не успел выпрыгнуть между колес. Железная дорога органично вписалась в российскую действительность. Даже поговорки появились из профессионального обихода: виноват стрелочник. Или из уголовного обихода: паровозом пойдешь. Все-то мы, русские, на свой манер наладим. Вплоть до интернета, откуда, как ни в какой другой стране, на халяву можно кучу полезных вещей выкачать. Только это уже другая история.
