Актеры и музыканты из московского содружества «Золотой Лев» привезли в Ярославскую филармонию «Желтое танго» — камерный спектакль в двух действиях. «Танго» — постановка-биография с видеокадрами, фотографиями посвящена памяти первого русского шансонье Александра Николаевича Вертинского. Материалом служит книга его воспоминаний «Дорогой длинною».
Дорога в Ярославль и впрямь оказалась длинной: премьера прошла в Будапеште еще в 2000 году. Сам спектакль начался с опозданием в сорок минут — налаживали экран, что изрядно попортило публике настроение. Но любовь к Вертинскому победила, тем более отзывы о спектакле московских и питерских критиков были самые лестные. Печальный Пьеро, сочинитель прелестных песенок, новелл, бывший кокаинист, брат милосердия, эмигрант, отщепенец, ресторанный певец — и это все о нем, Александре Вертинском, в разные периоды его жизни, больше похожей на легенду. Вертинский уникален. Это единственный российский эстрадный артист, который пел в Европе и которого там знали и любили настолько, что он легко выдерживал конкуренцию с Ивом Монтаном, Морисом Шеволье, Азнавуром, и это при том, что он заявил о себе сам, без поддержки государства, и пел на русском языке. В Советской России, куда Вертинский вернулся в 1943 году после 25 лет эмигрантских скитаний, его замалчивали. Он горько шутил, что существует на правах публичного дома: все ходят, но в обществе говорить не принято. К тому же петь для грубых, хамоватых пролетариев было для Вертинского еще более тяжким наказанием, чем для жующих буржуа в ресторанах. Но он не терял надежды и в 1956 году, за год до смерти, писал: «Лет через 30 — 40 меня вытащат из подвалов забвения и начнут во мне копаться». Так и случилось. Сейчас песни Вертинского не воспринимаются как архаизм даже молодежью. В спектакле — парад персонажей: одна из первых женщин-антрепренеров Мария Арцыбушева, гениальный румынский скрипач Владеско, белый генерал Слащов, принц Уэльский и сам Господь Бог. Лейтмотив представления — словно на глазах рождающиеся песни, и все это в исполнении одного актера Сергея Федотова. Федотов не пытается копировать манеру Вертинского. И правильно. Вертинский одиноко неподражаем. Редко кому удается сразу сочетать в себе четыре качества: поэта, композитора, певца и актера. Федотов, к примеру, владеет только одним. Внешне он тоже ничем не напоминает высокого, худощавого, бледного маэстро, рядом с ним он карлик. Во всех смыслах. Это чернявый, субтильный молодой человек еврейского типа с чересчур уж умным, одухотворенным лицом, которое он, как оказалось, просто делает. Филармонический мальчик-пай. Ему 31 год. Уже четыре года он пытается самозабвенно играть в Вертинского и, по его словам, ничуть не устал от своей роли и готов играть ее хоть до 70 лет, сместив акцент с юности на зрелость. А стоит ли, потому как он уже сейчас выдохся. Начну с того, по чему встречают. С одежки. В костюме Федотова нет ни намека на элегантность, не первой свежести, мятый, испачканный то ли краской, то ли мелом фрак явно недостоин щепетильного в одежде Вертинского. Второе — образ. Федотов пытается отделаться от образа Пьеро, его Вертинский уже без белил и румян, вечной трагической маски. Ни тени скорби на плутоватом личике. Нет и таинственного лунного полумрака, в котором выступал Вертинский. Обстановка тоже камерная, но ее создают свечи, столик, бокал вина. Уютный такой холостяцкий флэт, дешевый рай. Небрежно и лениво развалясь в кресле и попыхивая сигареткой с ментолом, Федотов ведет непринужденный разговор со зрителем, до чего, к слову, никогда не опускался настоящий Вертинский, пытаясь казаться остроумным. Он довольно долго разглагольствует об увлечении Вертинского кокаином, смакуя тему, описывает глюки и любовные похождения Вертинского. Иногда на него находит мания величия, и он стоит на пьедестале, скрестив руки, гордо вытянув шею, как Пушкин в скульптуре Опекушина. Поза гения, а за его спиной на экране проплывают чужие города Питер, Константинополь, Париж, молдавские степи, родная Москва. Манию, ломание рук, вычурные позы, грассировку Федотову прощаешь. Это от Вертинского. Что же касается жеманства и манерности, то их простить нельзя. Это жеманство другого рода, как у Бори Моисеева. Поломавшись, Федотов исполняет ариетку: «Как хорошо без женщин». В зале, естественно, смех. Актер Федотов никудышный, голоса и манеры знакомцев Вертинского копирует плохо. О его актерских достижениях в афише сказано довольно скромно, снимался-де в фильме Никиты Михалкова «Сибирский цырюльник» в роли юнкера. И юнкер безымянный, и роль эпизодическая. Еще хуже дело обстоит с чтением. Произнося отрывки из книги, он даже глотает некоторые слова. А вот вокальные данные у него явно лучше, чем у Вертинского, которого не было слышно дальше пятого ряда. Кроме Федотова в спектакле есть еще два персонажа, у них обессловленные, присутственные роли: Ирина Скосырева за фортепьяно и скрипач Стас Ковалев. Но насладиться звуками не удается: Федотов перекрикивает скрипку и фортепьяно. А зря. Скрипка хороша: у нее густой страстный плачущий звук, но она мешает ариеткам, которые Федотов не поет, а выкрикивает злорадно и весело, как это делали в 60-е на поэтических вечерах поэты вроде Вознесенского. Но самый главный недостаток Федотова вовсе не в этом, а в том, что он слишком молод для своей роли и пережил мало. «Чтобы понять мои песни, надо пройти по мукам», — не раз говорил Вертинский. Федотов лучится благополучием. Единственное, ему часто на гастролях не хватает денег, чтобы заплатить за гостиницу. Но этого недостаточно, чтобы играть Вертинского. Особого уважения к артисту в Федотове тоже незаметно, впереди еще много ролей. Знакомство Федотова с творчеством Вертинского началось четыре года назад, когда ему предложили заработать, спев для эмигрантов. Он вряд ли назовет Вертинского своим учителем, как это сделал, к примеру, Борис Гребенщиков, на мой взгляд, лучше всех уловивший интонацию Вертинского. Борис Борисович болел Вертинским с 10 лет, 20 лет включал его песни в концерты и даже после этого долго не решался браться за Вертинского всерьез. Плюс ко всему Федотов с компанией вовсю дурачат зрителя. Скрипач играет «Концерт Сарасате», точнее, имитирует игру, а сам концерт звучит в записи. Обманывают актеры и себя самих: чтобы как-то компенсировать вялые хлопки и редкие смешки, включается запись громовых аплодисментов. Сам Федотов заставляет хлопать себе каждые пять минут. Язык не поворачивается вслед за московскими критиками назвать это фальшивое и дешевое зрелище «лучшим спектаклем о Вертинском», «лучшим даром памяти артиста». И совсем малопонятен порыв одной московской барышни, написавшей в книге отзывов Федотову: «Браво, Вертинский!» Наш зритель все действо напряженно молчал, и не оттого, что был не в силах справиться с далеким от жизни сантиментом, ему было просто скучно и обидно за Вертинского. «Федотов и Вертинский одно лицо». Бред. Легче сказать о Федотове словами Вертинского: «Полукровка. Ошибка опять». Весь спектакль — ошибка, недоразумение.
