И КАКАЯ ТАМ БЛАГОДАТЬ?!Кладбищенский покой. Это только кажется, что он ничем не нарушаем. Стаи птиц будто заранее чувствуют приближение очередной родительской субботы или вербного воскресенья и слетаются поживиться тем, что сердобольные родственники усопших принесли им в качестве презента со своего стола. Многие люди тут же, над могилой, делят трапезу, выпивку и закуску, зная, что достанется она птахам Божьим, коих можно сравнить с парящими в небе душами умерших. И даже говорят: не сыпь зерно на то место, где голова покойника, а то птицы глаза выклюют. Какие такие глаза?!
Эта выходящая за рамки разумного забота и прочие суеверия, связанные с потерей близкого человека, святы и никем над могилами не оспариваются. За пределами кладбища можно вступить в полемику, но здесь и живые меняются, словно чувствуют, что мертвые видят и слышат их и могут осудить за всякое слово, сказанное не в угоду им. Правда, встречаются и ни во что не верящие посетители кладбищ, и те, кто после приличной дозы спиртного забывает об общепринятых нормах и устоях. И есть бригада кладбищенских рабочих, а в ней настоящие ветераны, которые знают свое дело и все, что происходит, должно или может происходить на кладбище. Да и не только на нем. БРИГАДИР Самый большой стаж работы в ритуальном хозяйстве Ростова у Николая Тимонова. Еще в 1972 году, сразу после возвращения со срочной службы в армии, устроился он на предприятие коммунального хозяйства водителем катафалка. Через три года пересел на мусоровоз. Двадцать два года возил бытовые отходы на городскую свалку. Но когда было нужно, соглашался копать и могилы. В одиночку по четыре ямы в течение дня выкапывал. Но тогда уж за руль не садился: сил не оставалось. — Мы годы по-своему считаем, — говорит Николай Борисович. — Не говорим, что отработал столько-то лет. Лето не в счет. Сколько зим продержался копатель — вот что важно. Зима и весна — самое тяжелое время. Сколько здесь людей работало, и не сосчитаешь. Текучка всегда была большая. А проверялись на стойкость зимой. Рассказал бригадир о том, как новое начальство МУП КХ решило поучить бригаду работать. Взялось, как водится, за укрепление дисциплины. Для контроля над бригадой поставили еще одного человека, под которого ввели новую должность. Заведующая кладбищем усердствовала так, что через некоторое время от бригады не осталось ни одного человека. Вышедший из отпуска бригадир, увидев новые порядки на кладбище, тоже уволился. Пришлось нанимать других копателей, начальница даже мужа пригласила в помощники. Но что бы она ни предпринимала, дела на кладбище шли все хуже и хуже. В новой бригаде работало уже не менее 10 человек, для облегчения их труда на кладбище пригнали экскаватор и притащили компрессор с отбойным молотком, чтобы зимой долбить мерзлую землю. И тем не менее то и дело происходили задержки с подготовкой могил к назначенному времени. Копатели свозили отовсюду автомобильные шины, шпалы, жгли костры, отогревая землю. Закоптили все кладбище, сами ходили черные, как негры, и все равно так долго возились с копкой могилы, что не успевали. А прежние работники, которых нанимали частные предприниматели, оказывающие ритуальные услуги, наблюдали за стараниями новых да посмеивались. — Как-то смотрим, — вспоминает Николай Борисович, — муж странно себя ведет. Убегает от кого-то и прячется. Потом узнали, что произошло. Оказывается, люди привезли хоронить старушку, а могилы-то и нет. Родственники начали искать копателей и нашли их спящими в бытовом вагончике. Выгнали нерадивых на улицу, заставили исполнять заказ, а сами поспешили в ресторан, так как в нем был сделан заказ на час, который уже приближался. Оставили родственники гроб с покойницей и уехали поминать ее, не успев похоронить. Бригада мужа принялась копать. Когда могила была готова, другие люди привезли еще одного покойника хоронить. И тогда решили копатели пропустить второго без очереди. Только могильный холмик возвели — появляются подвыпившие родственники старушки. Глядят, а их гроб как стоял, так и стоит на том месте, где они его оставили. Вот и пришлось перепуганному мужу прятаться в глубине кладбища, чтобы его не поколотили. В общем, ничего у начальницы той с укреплением дисциплины не получилось. Пили новички даже больше старых работников. А правильно копать могилы так и не научились. После зимы из десяти остался один, да и тот работать в полную силу, наравне со всеми не любил, да, возможно, и не мог. Хитрил, отлынивал. А когда в МУП КХ власть опять поменялась и новый начальник, сопоставив, что было и что стало, вернул на кладбище старую бригаду, сбежал из нее и последний из новеньких. Никто об этом не сожалел. Ведь тот, бывало, дождется, когда кто-нибудь могилу выкопает, и — прыг в нее, делает вид, что края выравнивает. А в это время другие новые могилы роют. Надоело мужикам терпеть наглеца. Бригадир завел новый порядок: каждый копает отдельно. И вскоре ловкий копатель заявил, что ему пора в армию собираться. Уволился. А ушел в армию или нет, этого мужики не знают. ВАСИЛИЙ Помог ему покинуть бригаду Василий Буянов. Он раньше, чем ушлый паренек, собрался в армию и взялся его готовить к ней. Заставлял подтягиваться на турнике, бегать на время стометровку. — Бегать, — утверждает Василий, — он еще мог, а подтянуться силенок не хватало. Да и не любил он ни трудиться, ни тренироваться. Вот и сбежал. Сам Василий в середине восьмидесятых служил в ВМФ, матросом на корабле. Прошел нелегкие испытания, особенно дедовщиной. Молодых, говорит, привязывали за ноги и окунали за бортом в море. Никто не избежал этого ритуала. А потом были и другие испытания. Но Василий уже тогда был крепким парнем. До призыва на флот занимался боксом, успешно выступал на соревнованиях в Ярославле. Учился и окончил Ростовский сельскохозяйственный техникум. А когда отслужил и вернулся домой, воспользовался полученными в техникуме водительскими правами и устроился на автобазу. Но там работал недолго, перешел в строительный кооператив, где, как он думал, большие деньги зарабатывают все. Но оказалось, что это не так. В конце концов, оставшись однажды без работы, задумался, куда пойти, какое дело было бы ему по душе. Но даже при тогдашнем большом выборе не смог на чем-либо остановиться. И все произошло как-то само по себе. Можно сказать, помогли приятели. Зашел с ними на кладбище, где они работали копателями, там посидели в бытовке, выпили. Ну и уговорили они бывшего моряка пойти в их бригаду. — А что же по специальности, полученной в техникуме, не стал работать? — спрашиваю Василия. — Так я как раз по ней и работаю, — заверил он меня. — Специальность у меня — техник-мелиоратор. А на нашем кладбище я только тем и занимаюсь с весны до осени, что осушаю могилы. Да уж! И кто только в городских структурах власти догадался разместить кладбище в низине, которая буквально пропитана водой! Вокруг Ростова немало возвышенностей, но десятки лет хоронили людей чуть ли не в болоте. Лишь в сентябре прошлого года было открыто новое кладбище на бывшем сельскохозяйственном аэродроме за деревней Судино. Там действительно подходящее место, высокое и сухое. Долго же его искали и не могли найти. Ведь кладбище слева от дороги, ведущей в пригородный поселок Варницы, существовало в качестве временного варианта. Его собирались разместить вдоль дороги, ведущей на городскую свалку, и даже площадку для проведения ритуала прощания с покойными соорудили среди непроходимых болот, да вовремя одумались. Однако более подходящего места не нашли, и когда старое кладбище уперлось в забор радиозавода, разрешили хоронить с другой стороны от дороги на Варницы. И подбирали место для нового кладбища. На протяжении 15 лет. Сейчас на старом производят только подзахоронения на ранее отведенные места в оградках. Приходится бригаде копателей переезжать с одного кладбища на другое либо делиться, чтобы успевать производить захоронения: сейчас и на старом, и на новом за месяц получается примерно равное количество свежих могил. Василий работает на кладбище с конца восьмидесятых годов, практически с того самого кризисного периода, когда старое кладбище справа переместилось налево от дороги. С Николаем Тимоновым они самые матерые копатели в Ростове. Дольше на городском кладбище никто, наверное, не работал и до них. При них — точно никто. Василий — ударная сила бригады. В прямом и переносном смысле. У него даже лом индивидуальный: огромный шестигранный. Тяжелейший. А Василий с ним управляется легко. Начнет зимой долбить землю — не хуже любого отбойного молотка. Причем точно знает — заимствовал у прежних копателей, да и сам опыт наработал, — с чего и как надо начать, чтобы мерзлый грунт быстро и без лишних усилий вскрыть и снять. Дальше особых усилий не требуется, любой копатель справится. А зимой, в это самое тяжелое время, люди, по наблюдениям копателей, чаще умирают. Порой по 3 — 4 могилы за день требуется. Василия это не пугает. Он в работе зверь. В лютый мороз начнет долбить ломом, разденется, сбросит верхнюю одежду, и только пар идет от него. Посмотришь со стороны — машина, а не человек. ВЫДЕРЖИТ ЛИ СЕРДЦЕ Свою работу Василий ценит. Нравится она ему потому, что на свежем воздухе, на просторе, а не за заводским забором, не в стенах. Видно, с этим расчетом и в мелиораторы после школы подался. Но позже понял, что это дело в наших краях бесперспективное. А вот на кладбище он незаменимый человек. Как он свою работу, так и его в коллективе уважают. Бывали раньше у Василия срывы — запьет, загуляет. Его, конечно, начальство наказывало, но терпело, не увольняло. Да и как уволишь, если известно всем: лучше Василия Буянова в Ростове копателя нет. Да и не горький он пропойца. Василий доверием начальства не злоупотреблял, он и сам бывал не рад, когда в очередной раз съезжал с колеи. После загула обещает себе и окружающим, что больше пить не будет. И держится. Сила воли у него есть. Однако соблазнов на его работе не меньше. Вспоминает, что, когда устраивался на работу и проходил медицинский осмотр, терапевт Боброва сказала ему: «Надо бы, Василий Олегович, электрокардиограмму тебе сделать». «Зачем?» — удивился он, никогда никаких болезней, кроме похмелья и насморка, не имевший. «Надо выяснить, — убеждала докторша, — выдержит ли твое сердце ежедневный прием большого количества алкоголя». Удивился тогда Василий такой осведомленности терапевта, усмехнулся, но кардиограмму ей принес. И оказался годным для опасной работы. Вскоре Василий убедился, что врач не ошиблась с диагнозом. Каких только случаев за время его работы на кладбище не бывало! — Весной, году в девяностом, — вспоминает Василий, — опускали мы гроб в могилу. А Леха Бережнев, у которого кличка была соответствующей — Жирный, уже едва держался на ногах. Когда гроб опустили примерно до середины, у него нога соскочила с рыхлого края могилы, и он рухнул вниз. Вместе с гробом. Хочет выбраться наверх, но не может: ногу гробом зажало. Видим, самостоятельно ему не выбраться. А родственники покойника разозлились, орут: «Заваливайте гроб вместе с ним! Напился, сволочь, раньше времени!» Леху мы вытащили, конфликт уладили. Сейчас Леха тоже здесь лежит, — машет Василий в сторону крестов. КОПАТЕЛИ ШУТЯТ Василий давно заметил, что чаще всего порогом разительной перемены в поведении людей является тот момент, когда гроб заколочен, опущен на дно могилы и его начинают заваливать землей. До того момента горько, безутешно рыдающие женщины и роняющие слезы мужчины вдруг успокаиваются, светлеют лицом. Они уже не убиты горем, а только печальны. Начинают замечать, что происходит вокруг, проявляют уместную деловитость. Но бывает и по-другому, исключения из правил. Порой доходит до смешного, если наблюдать со стороны. — Было это, когда еще хоронили в сопровождении духового оркестра. Женщина так рыдала, так убивалась над покойным мужем, что больно было на нее смотреть, — повествует Василий. — И тут вдруг один из музыкантов — видимо, старший — говорит ей, что заплатить им за работу придется на 5 рублей больше. Женщину словно подменили, на ее лице вмиг появилась совершенно иная маска, маска негодования: «Как! Ведь мы же договаривались!..» А дело заключалось в том, что где-то в ходе похорон произошла задержка, и музыкантам пришлось потратить времени больше оговоренного. Нередки, как подметили копатели, случаи, когда убитая горем супруга рвется из рук своих родственников и вопит: «Отпустите меня, отпустите, я хочу к нему, я лягу вместе с ним». Но когда ее отпускают, она не трогается с места и перестает голосить. Среди тех, кто приходит через какое-то время после похорон навестить могилку, тоже встречаются оригиналы. — Да вот весной, например, случай был, — смеется Василий. — Старикан, которому осталось лет двадцать до ста, приходил на могилу жены. А я могил через пять-шесть от него копал новую. Он меня не видел, да и не слышал, скорее всего. Он вообще, похоже, глуховат: говорил очень громко. «Слушай теперь меня, — говорит. — Зятьям своим ты не нужна, только я и хожу к тебе, делаю (тут он принялся перечислять, что сделал для нее на ее могиле). Вот и сегодня пришел, ограду-то красить надо. А кто будет делать? Мне приходится. Слышишь ли?» — «Слышу, слышу», — отвечаю ему из той могилы, что рою. Он притих, а потом снова принялся причитать. В это время женщина, которой на вид не более 55 лет, пришла к соседней, совсем еще свежей могиле. Старик увидел ее и спрашивает: «Кого похоронила-то?» — «Мужа», — отвечает. «А пенсия-то у тебя большая ли?» — «Полторы тысячи». — «Полторы? Да мои полторы. Будет три…» Начал старик о квартире спрашивать, но женщина, похоже, уже сообразила, к чему он клонит, и отмахнулась от него, перестала с ним разговаривать. Так он обиделся, за облом отомстил ей. Когда уходил, обернулся и предупредил: «Песок мой больше не бери. Он мне самому еще понадобится». — Пригодился? — спрашиваю. — Или еще жив старик? — Жив, скорее всего. Не хоронили. ЛАРИСА ВИКТОРОВНА Каждое утро по пути на кладбище бригада заезжает в Дом ритуальных услуг МУП КХ. Там и узнают копатели, сколько заказов на захоронение. Вернее, узнает заведующая кладбищем Лариса Юрыгина, а потом сообщает своим подчиненным. Заведующей кладбищем она стала в феврале прошлого года, сменив на этом посту бывшую укрепительницу дисциплины. А до этого времени сама возглавляла Дом ритуальных услуг. И кладбище было его структурным подразделением, пока не ввели эту новую должность — заведующей кладбищем. После того как их разделили, Дом ритуальных услуг перестал быть рентабельным, а кладбище преуспевает. Лариса Викторовна считает, что причиной этому даже не отделение кладбища в самостоятельное подразделение, а система оплаты труда. — В «ритуалке» все сидят на окладах и потому не заинтересованы в увеличении продаж тех же венков, лент и прочих сопутствующих товаров. Купят — хорошо, не купят — не беда, ничего от этого работники Дома ритуальных услуг не потеряют. А мы, — говорит Лариса Викторовна, — зарабатываем себе зарплату сами. Сколько заработаем, столько и получим. За могилу люди платят в среднем около тысячи рублей. Примерно треть от этой суммы идет на зарплату заведующей и бригаде, состоящей из шести человек: четыре копателя и два уборщика мусора. В зимние месяцы было по 55 — 60 захоронений в месяц. Получали копатели по 5 — 7 тысяч рублей. Причем получали без задержек. Даже когда другим подразделениям МУП КХ, зависящим от местного бюджета, зарплату задерживали, кладбищенской бригаде в соответствии с приказом начальника предприятия Василия Зайцева выплачивали вовремя. — У меня сейчас работают надежные люди, — утверждает Лариса Викторовна, — никогда не подведут. Ни разу не было случая, чтобы заказчик приехал, а могила еще не готова. НА НОВОМ ЗАКАПЫВАЮТ НЕ ТОЛЬКО ЛЮДЕЙ Въехав на ближайшую асфальтовую площадку бывшего аэродрома, автобус остановился, и водитель Алексей пошел проверить проблемное колесо. А мы с Ларисой Викторовной пошли по гравийной дороге выше по отлогому холму, туда, где виднелись памятники и оградки. Где-то здесь, помнится, стоял склад ядохимикатов, они загружались на «кукурузник» и разбрасывались над полями и лесами, которые, хоть и случайно, но тоже попадали под ядовитый шлейф. От склада осталась одна железобетонная колонна, напоминающая усеченный крест для распятия. Перед ней большим полукругом распласталась песчаная насыпь. — Это «Ростовдорстрой» сделал разворот для городского автобуса, но по нему ездить невозможно, — поясняет Лариса Викторовна, — делали-то зимой, а когда снег начал таять, песок поплыл. Халтура. Поэтому я и не стала подписывать документы, принимать на работу дорожных строителей. Хотя, кажется, они все равно получили выделенные на эту работу 300 тысяч рублей из местного бюджета. Должны были еще и остановку на этом развороте соорудить, но, как видите, ее нет. А вот еще один образец бесхозяйственности. Асфальтированную дорогу, соединяющую площадки, раздолбили, сделали на ее месте кювет, а рядом на голой почве сделали отсыпку песчаного полотна для провоза покойников к месту захоронения. Весной по этой новой дороге проехать, естественно, было невозможно. Песок вместе с талой водой сполз в кюветы. Пришлось мне договариваться со вторым подрядчиком — частным предпринимателем Анатолием Гуком, чтобы укрепил дорогу гравием. Лариса Викторовна показывает: «Вот здесь, слева от дороги, запланировано построить административное здание и часовню, там, подальше, — сектор для местной элиты. А с этого начались захоронения. Каждый сектор рассчитан на сто захоронений. Сделано уже 120. Да плюс 27 могил безродных граждан. Вон там, видите?» Она указывает на сиротливо стоящие вдалеке, на отшибе, стандартные деревянные памятники, называемые в народе тумбочками. Там захоронены люди, чьи имена и родственники не установлены. Бывают и с именами, но без родственников. И с родственниками, да только те не хотят хоронить покойника. Бывает, что отыскиваются родственники после похорон, но перезахоронения не требуют, не находят для этого денег. — У одного, — рассказывал позже Василий, — нашелся родственничек. Первый раз он появился еще в морге, спрашивал об усопшем. А потом мы обнаружили надпись на дощечке, прибитой к памятнику на могиле умершего безродного мужика: «Я тебя люблю и без тебя буду умницей. Сережа». Мы с Ларисой Викторовной возвращались с нового кладбища, когда я спросил, как скоро построят часовню. — Судя по тому, что за все 15 лет существования старого кладбища из бюджета на его благоустройство не было выделено ни рубля, — никогда не построят. — А ведь подъезд к старому кладбищу заасфальтирован, — попытался я возразить. — Заасфальтировал Гук, чтобы благоустроить территорию, примыкающую к могиле его жены. А вот городские власти о благоустройстве, похоже, даже не задумывались. За новое взялись, но делается все так, словно вслепую или для того, чтобы деньги закопать. ЛУЧШЕ ДУБА ДАТЬ Печально все это. И место само по себе безрадостное, и все, что творится вокруг него, вызывает скорбь. Хорошо еще, что копатели не унывают. Василий перед расставанием преподал мне урок, чтоб знал, как правильно надо называть уход из жизни того или иного человека. Если покойник из безродных (отказников), значит, сыграл в ящик (варианты: откинул копыта, гикнулся); если оставил наследство — приказал долго жить; если известен, но беден — преставился (перед Высшим судом); если девственник или девственница — отдал (отдала) Богу душу; если настолько богат, что может себе позволить дубовый полированный гроб, — дал дуба. — И кого же больше? — Больше преставившихся. Но в последнее время все больше становится сыгравших в ящик. На старом кладбище за год хоронили не более 15 человек, а на новом — еще и года не прошло — уже лежит 27. Да и вообще смертность резко возросла, по сравнению с 1989 годом — в два раза.
