Это письмо, поступившее в редакцию, можно назвать историческим. Написано оно по еще не остывшим следам свидетелем драматических событий в Чечне.В 1992 году в городе Грозном обстановка была очень напряженной. Официально у власти был избранный народом Чечни президент Джохар Дудаев, а властвовали в городе и республике Ичкерии все, кому вздумается.
Выпущенные из тюрем головорезы и воры, местные тайповые кланы, кооперативы-мошенники и прочая, поднявшая голову при безвластии тварь. В Грозном бандиты отбирали у русских владельцев автомашины, избивали на улицах русскоязычных людей до такой степени, что их фрагменты, как-то: глаз токаря Роенко с химзавода — оказывались найденными на асфальте. В городе курсировали маршрутные трамваи, из которых свободно выходили через разбитые стекла вооруженные автоматами Калашникова бандиты. Зеленую зону вокруг города разделили между тайпами, и везде стояли на колышках таблички с фамилиями владельцев данной территории. Многочисленные воинские гарнизоны были ограблены среди бела дня, тащили оттуда все, что попадет под руку, начиная от оружия и боеприпасов и кончая последними солдатскими портянками, и даже свиную тушенку, которую запрещает есть Коран. Был прислан в Грозный десант федеральных войск, так этот десант чеченцы вышвырнули с территории республики, как котят, сопровождая оглушительной стрельбой в воздух из всех видов стрелкового оружия. Вот в такой обстановке в конце 1992 года мы решили уехать из Грозного. Наш зять Геннадий Бриндюков работал в ДОСААФ и взял в аренду автомашину КамАЗ. Целый день мы грузили свои вещи в машину. К концу дня пришли пять дудаевских гвардейцев, вооруженных автоматами, и конфисковали груженый КамАЗ. При попытке воспротивиться Геннадий получил удар прикладом в лицо, да и мы получили от сбежавшейся своры чеченцев не одну зуботычину. На шум прибыла и делегация от «правительства» самоуправления поселка Черноречье. Эти правители целый день караулили нас во дворе. Они отняли ордер на квартиру, а мы получили еще добавку по мордам. Нас выгнали из дома, угрожая убить всех, если будем открывать рот в свою защиту. Пришлось уносить ноги, пока живы, ведь многие уже в городе простились с жизнью, защищая свое жилье и имущество. Так были расстреляны участковый врач пятой поликлиники Черноречья Тургунтаева с мужем и родители друга нашего зятя Павловы. Поэтому мы поспешили на вокзал. Поезд отошел из Грозного вечером и на станции Джалка простоял всю ночь. Там местные банды грабили его, и только к 12 часам следующего дня мы прибыли в Минеральные Воды. Ехали мы к пристанищу в село Песчанокопское Ростовской области. Там зять купил хатенку из двух комнат. Мы сбежали из Грозного, не снявшись с паспортного учета, поэтому в селе нас проверили, не шпионы ли мы, а потом безоговорочно прописали. Пенсию в Грозном нам не выдали за четыре месяца, так как кооператив мошенников, занимавшийся выплатой, был арестован. Собес села Песчанокопского еще нам затянул с оформлением на два месяца: полгода не получая пенсии, мы жили впроголодь. Миграционная служба выдала нам удостоверение беженцев, и мне, и моей старухе — по тысяче восемьсот рублей. А зятю и его семье ничего не дали, так как они имеют жилье, и поэтому не являются беженцами. Работы нет, везде развал, разруха, поэтому зять и переехал к другу в город Мышкин, а затем и забрал свою семью. Остались мы со старухой в хатенке зятя, перебиваясь оборушками с колхозных полей. Пенсию неоднократно задерживали до четырех месяцев. В общей сложности мы прожили в селе Песчанокопском девять лет. Потом зять решил продать хатенку, и снова мы со старухой остались без крова над головой. Зятю надоело скитаться по квартирам, и он, заняв у друга денег, купил однокомнатную квартиру. Нас он жить к себе не приглашал. Подались мы со старухой к сыну в город Курск. Сын туда был переведен, он был военнослужащий Советской армии. К 2001 году он вышел на пенсию и, почувствовав свободу, запил. Да так, что мы с бабушкой у него выдержали с горем пополам пять месяцев совместной жизни. Это кромешный ад на земле — жить с алкоголиком в одной квартире. И побежали мы со старухой в Мышкин, к дочери. У дочери в однокомнатной квартире нас прописали, а жить-то тесно. Теперь живем мы со старухой на квартире. А ведь я честно отслужил в Советской армии семь с гаком лет, проработал честно на химическом заводе Грозного тридцать один год. Кстати, на нем работало почти одно русскоязычное население. Недаром из-за опасности и вредности производства его окрестили «Освенцимом». Работая на заводе, я 11 лет выстоял в очереди и получил «хрущобу», но и это у меня отняли чеченские бандиты и голого, но, слава Богу, живого, изгнали с исконной моей родины славных терских казаков. А работали мы за что? С рубля реализованной продукции нам шло лишь 30 копеек. Зато какой был от химзавода построен профилакторий, в котором я ни разу не бывал! Недавно я обратился в общественную приемную полномочного представителя президента РФ, где надеялся увидеть справедливость, но полпред отфутболил меня к миграционной службе города Ярославля. А ее чиновники нашли пункт «б», по которому мне не положена компенсация за утрату жилья и имущества. Зато она, эта компенсация, идет тем чеченским бандитам, которые у меня отняли и жилье, и имущество. Так где же справедливость? Я хотел бы услышать об этом от полпреда президента РФ Полтавченко С. Г. Виктор Трофимович САМАРЦЕВ, г. Мышкин. РОДОСЛОВНАЯ Виктор Трофимович — человек бодрый, веселый. Встретил меня с косой в руках — готовил корм кроликам. «Я из природных терских казаков, — говорит он, — они там жили испокон веков. Даже в песне об этом поется: «Терек уж больше, чем три века, в воле терских казаков». Там родились мой отец, и дед, и прадед. Это Грозненская область, станица Новощедринская Шолковского района». Хозяин снимает с полки старую фотографию в рамке: «Это мой отец: Кизляра Гребенского генерала Ермолова полка 6-й сотни вахмистр Трофим Петрович Самарцев. Награжден двумя Георгиевскими крестами. Участник первой и второй мировых войн, и гражданской, в которую, правда, воевал на стороне Деникина». Самарцев-сын родился в 1929 году, на войну уже не попал и очень жалел об этом. Казаки — люди служивые. Поэтому он, как и его предки, избрал военную профессию. Поступил в Грозненское пехотное училище. Оно было переведено в Баку. Там потомок терских казаков его и закончил в 1952 году. Направили его на границу с Персией, в 44-й пограничный отряд, и поблизости, в городе Алтаре, он нашел свою любовь. Ею оказалась шестнадцатилетняя десятиклассница Ирина, родом псковитянка. Отец у нее был пограничником, а потом — муж. Вышла она замуж за Самарцева, еще не закончив десятилетку. Тогда с такими делами было строго. В школе замужним учиться было не положено, «чтобы не разлагала своих подруг», — как пояснил Виктор Трофимович. С тех пор Ирина Владимировна — верная подруга терского казака. СНОВА НА РОДИНУ «На границе я прослужил семь лет и три месяца, — продолжает свои воспоминания Самарцев. — А потом Хрущев начал сокращать армию. Хватит хлеб есть, идите сами работать в народное хозяйство. И меня уволили в запас старшим лейтенантом. А что я умею? Меня учили стрелять, убивать, ходить в атаку. Кто я? Мальчишка из станицы. Училище, правда, закончил по первому разряду. Вернулся домой с женой и сыном, ему уже три года было. Отец мне говорит: «Я всю жизнь тут в колхозе, в грязи по уши и в дерьме, а платят «палочками» или натурой. У меня товарищ еще по той войне, 1914 года, живет в Грозном, казак. Иди к нему хоть временно, там все-таки чисто, город». Я в Грозном нашел его, он жил плохо, в маленькой хатенке. Работал слесарем на заводе. И я начал обходить заводы. Обошел — ни на одном не берут без специальности. Или только учеником слесаря. Тогда я закончил курсы от химзавода с отличием и получил профессию». На химическом заводе имени 50-летия СССР Самарцев начал свою мирную карьеру. Вскоре закончил техникум, поднялся до мастера — начальника смены. «Там у нас делали спирт этиловый, технический, из отходов нефтепереработки», — поясняет он. Этот спирт со множеством вредных примесей и тогда уже кое-кто из любителей употреблял внутрь. А сейчас он к нам поступает нелегально через Грузию. Его в ваннах смешивают с водопроводной водой. Перегоняют, и вот эта полученная из конденсата метана смесь и становится основой левых алкогольных напитков. О масштабах современного суррогатного бизнеса молодому казаку в то время, конечно, даже и в страшном сне присниться не могло. В Грозном семья Самарцевых вырастила двоих детей: сына Василия, которому теперь 50, и дочь Светлану, родившуюся в 1963-м. Ирина Владимировна сначала работала на кирпичном заводе простой рабочей, потом на молочном комбинате 18 лет, а перед пенсией вместе с мужем — на химзаводе. ВЗДЕРНУЛИ НА ДЫБУ Самарцев много интересного рассказывал о своих родственниках, казаках. Взял балалайку и спел песню о пленении Шамиля. Речь у него очень сочная, с точными деталями и юмором. А жизнь в Грозном уже надвигалась такая, что стало не до смеха. И к тем фактам, что уже приведены в письме, собеседник мой прибавил немало уточнений. Например, что это за «фрагменты», остающиеся от человека? Откуда взялся глаз на асфальте? «А этот слесарь Роенко вечером шел, — добавляет Самарцев, — его встретили чечены и спрашивают: «Ты чечен?» И стали бить так, что один глаз потом потерял зрение, а второй, выбитый, нашли на асфальте. Поправиться он уже не мог — человека превратили в куклу. А потом нашего участкового врача, женщину, убили и бросили в заброшенном гараже. Туда, в гаражи, вывозили трупы русских. Только по наручным часам удалось установить личность». Заходят бандиты в квартиру. Приказывают: «Освобождай!» Если хозяева сопротивляются — звучит выстрел. Хоть в мужчину, хоть в женщину. Вот повторяющийся сюжет рассказов старого казака. «А Ивана Стороженко, моего товарища, на дыбу вздернули на даче. Очень трудолюбивым был, занимался цветами и клубникой. Дачу построил двухэтажную, а разрешалось, чтобы конек был не больше шести метров. А у него — восемь. Его же приятель, хохол Быченко, донес в партком, и исключили Стороженко из партии. За 22 тысячи, а это были большие деньги до реформ, он уступил чеченцу Хакимову свое место председателя садоводческого товарищества. Ушел по состоянию здоровья. А Хакимов был у него заместителем. Думал Стороженко, что теперь у него крыша, кунаки в обиду не дадут. А пришли на дачу другие. Били, пытали, а потом завязали руки за спиной и вздернули на яблоню. А яблоня старая, высокая. Хорошо, что жена пришла вечером, перерубила веревку. Кунак Хакимов только охал да удивлялся. Стороженко потом сбежал и сейчас где-то в Минеральных Водах». КОШКА НА ГРУДИ Хотя от прежней жизни в Грозном теперь не осталось и следа, но беженцы — народ дружный. Осев в разных местах России, они переписываются друг с другом. Рассказывают о судьбах своих односельчан и знакомых. Некоторые погибли по легкомыслию. От поселка химиков Черноречье на окраине Грозного, где жили Самарцевы, в войну остались лишь одни руины, которые показывали по телевизору. Знакомые написали, как шел бой, гремела стрельба, а супруги Коршуновы вышли из любопытства посмотреть. Так и остались оба лежать на улице, пораженные осколками. А Саша Шаперенко только сел за стол — в окно влетел снаряд. У добродушной хохлушки Ольги Хайловой умер муж, а она осталась в Черноречье. Иногда даже говорила: «Да что вы пугаете чеченцами — они лучше русских!» Пришли бандиты, велели убираться из дома. Только подняла голос — убили из автомата, а тело выбросили на свалку. «Друг мой, Лукьяненко, занимался цветами, — продолжает Самарцев. — Жена быстренько уловила новую обстановку и уехала из поселка. Он ей деньги передавал. И вот заходят к нему чечены, захватывают его сонного врасплох. Положили на пол, сели верхом: «Деньги давай!» — «Да нет у меня — все у жены!» — «Нет, у тебя теплица — давай!» Он говорит: «Вон пиджак висит на вешалке: в нем у меня все». Полезли. А в кармане всего 200 рублей. И начали его пытать, вырезать ножом кошку на груди. Уши, усы, глаза — во всю грудь. Глубоко шкуру прорезают, бьют! А на прощание, говорят, мы тебе уши отрежем. Уже надрезали одно ухо — он мне потом показывал. Тогда он начал молить их, к Богу взывать. Вы же, говорит, верите в Бога! А они верили. Они в день должны восемь раз помолиться. Поэтому и живут, наверное, хорошо. «Ну оставьте меня, не уродуйте! Я же предстану перед ним как кочан капусты!..» Бросили его, вышли. «Запорожец» хотели угнать, а Лукьяненко рулевую колонку специально разобрал еще до этого — спрятал. Взяли на прицеп, а колеса поперек дороги встают. Сбросили «Запорожец» в кювет вверх колесами со злости. Лукьяненко ко мне вошел весь в крови, как я посмотрел на эту кошку на груди… Жуть!» ДОСТОЯНИЕ РЕСПУБЛИКИ Теперь этого четырехэтажного здания, находившегося в химгородке Черноречье, не существует. Остался только грозненский адрес: улица Мансурова, дом 13, квартира 39. Кирпичное гнездо, где Самарцевы прожили 30 лет, уничтожено. О том, при каких обстоятельствах их лишили ордера на жилье и имущество, тоже стоит уточнить. «Когда мы начали грузить свои домашние вещи на КамАЗ, — говорит Самарцев, — пришел представитель местной власти Черноречья и потребовал опись с разрешением на выезд. Не увозим ли мы что-либо из достояния республики Ичкерии. Дочь заверила опись у известной личности, Гаджиева. Но местная власть на это не посмотрела. Оглядели наш стол, стенку, кровать и вдруг заявляют, что эти вещи числятся в розыске в МВД. Да я же все сам покупал в магазине! Но едва мы попытались сопротивляться, нам прямо сказали: «Живыми вы отсюда не уйдете, если не отдадите ордера». И КамАЗ, за который зять уже отдал семь тысяч за перевоз вещей, угнали, и всего имущества лишили. Попыталась семья казака обратиться в РОВД. А там ответили: «Мы тут ни при чем!» Виктору Трофимовичу 75 лет. Получив прописку в Мышкине, живет он на квартире, в которой ничего своего не имеет. Остались у него лишь старые семейные фотографии да балалайка. Ее он берет в руки, когда уж совсем мрачно становится на душе. ПЕЧАЛЬНЫЙ ЭПИЛОГ В Ростовской области чиновники не подтвердили Самарцеву даже звание ветерана труда, хотя о том у него имеется запись в трудовой книжке. Отрезали: «Это не документ». «А медаль?» — спросил ветеран. «А может, ты ее на базаре купил!» В Мышкине запись сочли законной. Но только восстановили старому казаку право на льготы, как тут же по телевизору он узнал, что они отменяются. Хотя какие это льготы? Они сейчас не у стариков, а совсем у других сословий, только именуются по-иному и не отменяются, а все растут. В недавнее время перед выборами Виктор Трофимович с особым интересом смотрел кадры, снятые за Тереком. Особенно те, что рассказывали о компенсации за разрушенное в Грозном жилье. И рождались у него такие невеселые подозрения: «Может, бандит, отнявший у меня кровать, получит компенсацию, а я?» Тогда он и решил обратиться через общественную приемную к представителю президента РФ. Все-таки заботится власть о народе, хочет его выслушать. Может, и этот голос услышат? Результат этого обращения известен. Удостоверение N 3753, свидетельствующее, что Самарцевы являются беженцами, оказывается, к компенсации не имеет никакого отношения. То есть когда-то имело. Его аннулировали в 1998 году указом президента. Компенсировать будут только утраты беженцев, уехавших из Чечни с 1994 года. Вот и решил он написать в «Золотое кольцо», как оказался чужим среди своих. Я постарался передать все так, как мне рассказывал старый казак. Он ставит на полочку отцовскую фотографию. Повторяет: «Ведь там — наша земля. Сколько раз говорил: «Умру — похороните меня рядом с отцом, справа». Там теперь, наверное, все разорили, чечены овец пасут на их могилах…» И в голосе его, в который уже раз за время нашего разговора, снова слышны слезы.
