Тракторист Трофим Передрягин был человеком практического склада: узнав в больнице, что его жене Дарье не суждено поправиться и жить ей осталось считанные дни, перетащил пожитки к доярке Клавдее.
Все женщины небольшой, но не такой уж и маленькой деревни Осокино — около шестидесяти дворов, проведав про это, так и ахнули и принялись дружно обсуждать Трофима: — Подождал бы, пока жена не помрет. А он еще при живой жене к другой женщине! Совести, что ли, у человека нет. Или он без бабы обходиться не может. А мы считали его порядочным. Вот он когда раскрылся. Ах, ах! Ну и Трофим! Ну и Передрягин! Доставалось и Клавдее: — Да как она могла мужика принять, когда у него жена на смертном одре! Всю жисть прожила одна, а тут погналась за мужскими портками. Мы-то думали, она хорошая. Вот уж поистине чужая душа — потемки. Все эти разговоры доходили до заросших густыми волосами ушей Трофима Передрягина. Что судачат о нем, передавала двоюродная сест-ра Анфиса, женщина востроносая и востроглазая, тоже любительница поговорить, встававшая горой в защиту брата, но всякий раз отступавшая под дружным натиском остальных жительниц деревни Осокино, осуждавших Трофима. Недоброжелательный отзыв земляков не так уж сильно трогал заскорузлую от тяжелой работы душу Передрягина, но все же не оставлял равнодушным. — Вольно им трещать по-сорочьи! — отзывался он о женщинах, у которых впал в немилость. — А как одному жить, когда на руках малец десяти лет! Надоть ему пищу сготовить, постирать, в школу отправить. А я с раннего ранья и до позднего вечера на колхозной работе. Вылезу как очумелый в сумерках из тракторной кабины, заглушу мотор, а в ушах звон. Никак не пойму: то ли трактор заглох, то ли еще работает. Похлебаешь штец али супа — и на боковую, потому что завтра, сызнова рано подыматься… Что ж, Дарью я не обижал. Прожили мы с ней ежели не душа в душу, то не хуже людей, почти четверть века. Двух сыновей вырастили. Старший уже самостоятельно живет. Отчего в ней хворь завелась — одному Богу известно. Врач в больнице сказал, не протянет и недели. А мне что ж, пропадать теперь? Итак другой месяц один живу, как в больницу ее отвез. Анфиса пыталась объяснить позицию брата, но ее и слушать не хотели. Женщины при всей их расчетливости остаются все же сентиментальными. Трофим, по их мнению, должен был вначале похоронить жену со всеми положенными ей почестями, потужить, покручиниться, пробыть какое-то время, какое, никто точно не знает, в трауре и только после этого жениться. Не убеждали Анфисины, точнее Трофимовы, слова их. Долдонили они cвoe: — Нy и мужики пошли! Никаких чувств не имеют. Жена не умерла, а он к другой ушел. Посватался к Клавдее Трофим так. Съездив в город в больницу и побеседовав с врачом, сказавшим трактористу, что никаких шансов на выздоровление у его жены нет и чтобы он готовился к похоронам, Передрягин, конечно, сильно опечалился, и его глаза застлала слезная пелена. Выйдя из больницы, отправился не в ту сторону и, только пройдя порядочное расстояние, опомнился, круто повернув в нужное направление. Расстроился он из-за Дарьи, умиравшей раньше отпущенного человеку срока, и из-за Саньки, который без матери останется сиротой. Мужику без бабы не прожить, подумал он, и окинул мысленным взором всех женщин своей деревни. Все жили с мужьями, а которые без мужей — находились в преклонном возрасте, и за ними самими уход нужен. И только Клавдея была нестарой и жила одна. В этом году eй стукнуло сорок два, почти на десять лет моложе Трофима. Он бы предпочел жениться на своей сверстнице, но таковой в Осокине не находилось. Разница в возрасте немного смущала Передрягина, а так Клавдея подходила ему по всем статьям: работяща, недурна собой. Впрочем, о внешности он думал меньше всего. Чай с рожи не воду пить, говорил Передрягин. Но, конечно, приятно, когда жена пригожа. В молодости Клавдея, тогда Клава, оступилась: родила, как говорят в народе, в девках. Это-то и испортило ее жизнь, по этой-то причине она в свое время не вышла замуж. Рождение внебрачного ребенка тогда тоже стало темой для пересудов. Гулящей Клавдея ни прежде, ни потом не была. Соблазнил ее парень из соседней деревни, обещал жениться, клялся, божился, да и она считала, что все идет к свадьбе. Узнав, что Клава забеременела, он исчез, и пришлось ей одной ставить сына на ноги. Теперь он жил своим домом на центральной усадьбе. Из-за того что не побывала замужем, Клавдея чувствовала свою некоторую неполноценность, немного стыдилась и мечтала, что, может быть, выйдет за какого-нибудь вдовца. И вот в Осокине появился не совсем еще, правда, вдовец Трофим Передрягин, и она стала думать о нем. Мысли их как радиоволны побежали навстречу друг другу и произвели действие. Клавдея в синем халате, повязанная белым платочком по-пролетарски — узелок на затылке — возвращалась домой с фермы после утренней дойки, неся трехлитровый бидончик молока. Уверенно ступала обутыми в короткие резиновые сапожки ногами по гравиевой дороге, которая шла с фермы через всю деревню. Еще издали увидела у обочины дороги явно кого-то дожидающегося Передрягина. Перед домом стоял трактор «Беларусь». Обычно Трофим возился у трактора, а теперь трактор не интересовал его. Когда доярка приблизилась на несколько шагов, тракторист первым произнес: — Здравствуй, Клавдея. — Здравствуй, Трофим, — поспешно отозвалась она и, видя, что тот хочет что-то сказать ей, замедлила шаги, а потом совсем остановилась. Передрягин подошел, поморгал, поводил немного крючковатым носом по сторонам и, смущаясь, исподлобья взглянул на женщину. Был он худ, небрит, в замызганной спецовке — несладко приходилось без жены. С крыльца скатился его сын Санька, такой же неухоженный, и побежал куда-то гулять. Тут-то Клавдея поняла свое превосходство и превосходство вообще всех женщин перед мужчинами: женщина без мужчины проживет, да и сколько их, одиноких бедолаг, жило и живет, выращивая одного, двух, а то и трех детей; мужчина же без женщины нет, не проживет, запаршивеет, сопьется и помрет. — Давай, Клавдея, сойдемся, — предложил ей Трофим так вот просто, без лишних слов. — Давай, — с готовностью откликнулась доярка, и ее сердце возликовало. Наконец-то она станет, как все люди, мужней женой и сможет рассказать подругам: а мой-то дурак вчерась пришел, на ногах не стоит, залил зенки-то, еле спать уложила. Но между ними стояла жена Трофима Дарья, неисцелимо больная, но живая. — Как Дарья-то? — полюбопытствовала Клавдея. В ответ Передрягин только махнул рукой, и в этом жесте Клавдея поняла безнадежность. На ее лице выразилось сострадание. — Когда переходить-то? — вскинул опять на нее Трофим глаза. — Может, нынче? — Переходи хоть нынче, — видя его неухоженность, может быть, он даже голоден, ответила Клавдея, не предполагая, что это вызовет столько разговоров в деревне. В тот же день Трофим Передрягин перетащил пожитки к Клавдее и с мальцом, десятилетним Санькой, перешел к ней на постоянное место жительства. Через несколько дней схоронили Дарью. Через сорок дней справили сороковины. Вот только тогда Клавдея и заявила Трофиму, что она не хочет считаться сожительницей, а желает быть его законной супругой. Передрягин не возражал. — Ладно. Распишемся в сельсовете. — Не только расписаться, а и повенчаться надоть в церкви. — А это зачем? — заморгал жених. — Чтобы не только перед государством, но и перед Богом мы были мужем и женой. — Как-то неловко в таком возрасте стоять в церкви, — пытался Трофим отговорить невесту. И с Дарьей он был не венчан, а только зарегистрирован в сельсовете. Тогда были другие времена, и желавшие пожениться говорили друг другу: пойдем распишемся. Сейчас настали новые времена, и все чаще жених и невеста встают перед аналоем. Но вот что удивительно — разводов не делается меньше. Видно, формально относятся люди к венчанию, как к красивому обряду, и заповеди Божии, что муж и жена — едина плоть, не проникают глубоко в сердце. — Ничего неловкого нет, — пыталась убедить Трофима Клавдея. Мы попросим батюшку повенчать нас одних, без народа. Передрягин промолчал, подумав, что Клавдея, может быть, забудет и они обойдутся одной регистрацией в сельсовете. Да и пора стояла горячая, начало осени. Надо и убирать, и пахать, и скирдовать. Хоть разорвись на части. Все-таки один воскресный день они выкроили. Договорившись заранее в сельсовете, Трофим Передрягин на тракторе привез невесту. Тесновато было им ехать вдвоем в кабине, да ничего, ради такого случая можно и потерпеть. В тракторной телеге, держась за нарощенные досками борта, стояли три ее подруги, с которыми работала на ферме. Уж больно хотелось им поглядеть, как Трофим и Клавдея будут расписываться, да и, коли нужно, выступят свидетелями. Остановившись напротив дверей сельсовета, Передрягин заглушил мотор, помог Клавдее спуститься из кабины, а затем ее подругам — с телеги. Женщины охорашивались, поправляли прически и платья, а Трофим от нечего делать закурил. На двери сельсовета висел замок, хотя время двигалось к одиннадцати. Договорились они на десять часов. — Я сейчас сбегаю за председателем, — предложила одна из подруг невесты. Оглянулись: а он уже сам ковыляет, опираясь на палочку. Сбоку него семенила секретарь, моложавая женщина. — Вы уже ждете. А я только управился, — виновато произнес председатель, торопливо отпирая замок и вытирая со лба испарину. — Сейчас мы вас живо обкрутим. Речь надо произносить? — Не нужно, — жених и невеста замотали головами. Председатель раскрыл толстенную тетрадь для регистрации браков, вписал их туда, записал также свидетелей и встал, стараясь придать своей не очень казистой физиономии торжественность: — От имени… объявляю вас мужем и женой. Откупорили шампанское, разложили конфеты, выпили и в самом деле ощутили торжественность. Подруги обнимали Клавдею и желали ей счастья, деточек, а она смущенно опускала глаза. — А теперь пойдем венчаться, — напомнила Клавдея Трофиму и повела за coбой к церкви, находившейся неподалеку от сельсовета. Церковь, простоявшую много десятилетий в запущении, недавно починили, купола светились оцинкованным железом, а кресты горели золотом. Только что окончилась обедня, и из церкви выходил народ, в основном старушки и пожилые женщины. Священник отец Амвросий, чернобородый, высокий, собирался закрывать церковь. — Отец Амвросий, можно нам повенчаться? — робея, спросила Клавдея. — Отчего же нельзя? Можно. Поста сейчас нет, — ответил он, с любопытством оглядывая новобрачных. — Только я вдовец, отец Амвросий, а она первый раз замужем, — пояснил Передрягин. — Мирянам не запрещается вступать в брак второй раз, — сказал священник. — Возраст у меня уж порядочный. Как-то неловко. — Ничего неудобного нет. Ко мне обращаются и те, которым за шестьдесят, чтобы я их повенчал. Поехали они назад в свое Осокино и зарегистрированные в сельсовете, или, как говорят в народе, расписанные, и венчанные в Божией церкви. Дважды скреплен был их брак — государством и Богом. Но брак без свадьбы тоже не брак. Может быть, не совсем свадьба, но полсвадьбы у них все-таки получилось. Отдоив пораньше на ферме коров и наскоро помывшись, пришли все Клавдеины подруги. Со стороны Передрягина народу собралось поменьше — двоюродная сестра Анфиса да двое трактористов. Выпивали, ели (на радостях Клавдея наготовила столько, что хватило бы на все Осокино), потом пошли выкаблучивать, так что трясся, как в лихорадке, весь дом и звенела посуда. Однако долго не засиделись: завтра понедельник, рано вставать, и молодоженам надо дать отдохнуть, побыть вдвоем. Подруги помогли Клавдее убрать со столов, перемыть посуду и ушли. Трофим стоял на крыльце, глядя на полную луну, залившую весь мир своим светом, курил и испытывал умиротворение. Со смертью жены Дарьи не пропал он. Нашлась добрая душа, Клавдея, которая с сынишкой Санькой приютила у себя. Затушив сигарету, вошел в дом. В передней половине избы Клавдея взбивала пышную широкую постель, руки лебедями взлетали над подушками. — Ты где ляжешь? Тута? — спросил он жену. — А я на веранде. Завтра пораньше встану на работу. Не буду мешать тебе. Руки Клавдеи замерли, и она с удивлением глянула на мужа. — Ты мне не помешаешь. Я еще раньше на ферму встаю. Передрягин закрыл за собой дверь и отправился на веранду спать. Там стояла старая узкая кровать с панцирной сеткой, покрытая ватным одеялом. Не спеша разделся, почесался, зевнул, лег и сразу уснул, не думая больше ни о чем. Не женщина ему была нужна, как думал народ в Осокине, судача о его поспешном, при живой жене переселении к Клавдее, а хозяйка, чтобы готовила eму и Саньке пищу, обстирывала, примывалась, убиралась. Ни разу не прикоснулся к ней и полагал, что так будет и теперь, после регистрации брака. Чай они не молодые. Не то что бы Tpофим так ясно понимал, но где-то в подсознании это присутствовало. А Клавдея всю ночь не спала, утром не глядела на Трофима и отправилась на ферму рассерженной. Там подруги долго смеялись над ней. — Видим, не выспалась. Всю ночь Трофим спать не давал. Ну что ж, он хоть и не молодой, но мужик еще в силе. Это у бабы век короткий. Мужик — другое дело. Не даром говорят: бык до ножа, а мужик до смерти. Им и невдомек, что не выспалась она по другой причине. Так минуло несколько дней. До стальной головы Трофима Передрягина стало доходить, что в отношении к жене у него что-то не так. Ведь жена есть жена, а не домработница. Если он хотел жить просто так, то ему надо было не жениться, а поселиться у Клавдеи квартирантом, заранее обговорив, что она должна ему делать, и, конечно, платить ей за труды. Он же женился, как положено по закону, и даже сверх того — обвенчался, а лег спать отдельно. Правда, все эти дни он уставал, вспахивая колхозные поля под зябь. Вечером из тракторной кабины вываливался как пьяный, со звоном в голове. Помывшись и поужинав, сразу отправлялся на веранду спать. В субботу он закончил работу пораньше, затопил баньку, сказав Клавдее: — Мы с Санькой помоемся, а потом ты иди. Как раз с вечерней дойки вернешься. Натоплю пожарче, чтобы пару на всех хватило. Сидя в бане на верхнем полке, хлестал себя можжевеловым веником и глядел на сына, мывшегося внизу, мальчик не мог вытерпеть сильный жар на его наливающееся, растущее тело. Стараниями Клавдеи он выправлялся, а то без матери был какой-то синюшный, и сверстники превосходили его в силе. — Растешь нормально, — одобрил отец сына. — А учишься как? Некогда было Трофиму заглянуть в тетрадки. — Хорошо. Спроси у тети Клавы. Она меня почти каждый день проверяет. — Знаешь что, Санька. Зови ее мамой. — А она согласна? — Я ее спрошу. Попарился, смыл трудовой пот, оделся во все чистое и будто помолодел. Пришла с фермы и отправилась мыться Клавдея, а Трофим разжег самовар и накрыл стол к ужину. Накормил сына и отправил спать. Из бани Клавдея вернулась тоже помолодевшая. Лицо разрумянилось, морщинки разгладились, что-то даже девичье появилось в ней. Голос звучал звонко. Трофим украдкой любовался женой и про себя думал, что не зря на ней женился. Не торопясь ели, потом долго пили чай с ароматным вишневым вареньем, обсуждая деревенские новости. Жизнь у всех складывалась по-разному: у кого — хорошо, у кого — средне, а у кого — из рук вон скверно. А кто виноват? Человек бывает врагом и другим, и самому себе, и каждый получает по заслугам. У Передрягиных, слава Богу, все обстоит благополучно. Нет, не совсем, что-то мешало им насладиться полным счастьем. Засиделись за столом допоздна. Густая осенняя тьма заглядывала в окна. Завтра у обоих выходной, а на колхозной работе, да в такую пору, свободный день выпадает редко, почитай, не каждый месяц. — Тебе на веранде постелить? — спросила Клавдея мужа. — Зачем же на веранде? — несколько даже обиженно произнес Трофим. — Стели вместе, в избе. Утром, толкнув локтем в бок Клавдею, поинтересовался: — Санька хочет тебя звать мамой. Не возражаешь? — Пущай зовет. Кто же я ему как не мать, — ответила она, поворачиваясь на другой бок. Спустя какое-то время ее наблюдательные подруги, имевшие постоянное дело с животными, заметили, что она стала округляться. — Да ты никак, Клавдея, понесла? — Наверное, — засмущалась их подруга. — Ну-у! Вот теперь у вас полная семья. Будущим летом поедем к отцу Амвросию крестить младенца, — зашумели они, окружив Клавдею.
