В «Золотом кольце» N 198 от 20 октября в материале Людмилы Урб «Один из авторов «Цусимы» жил в Любиме» мы рассказали о Константине Леонидовиче Измайлове, сыне Леонида Дмитриевича Измайлова, который вместе с Новиковым-Прибоем служил на броненосце «Орел» и участвовал в Цусимском сражении.
Как и будущий писатель, командир орудия Измайлов вел личный дневник, в котором описывал свои впечатления от похода 2-й Тихоокеанской эскадры и грандиозного боя у острова Цусима 14 — 15 мая 1905 года, во время русско-японской войны. Аккуратным почерком писал он свои путевые заметки, сопровождая их цветными рисунками, краски на которых не поблекли и за 100 лет. Возможно, некоторые записи Измайлова использовал при написании «Цусимы» Алексей Силыч Новиков-Прибой. Дети и внуки бережно сохранили этот дневник, и сегодня мы предлагаем читателям отрывок из него. Мне представилась печальная картина. Невдалеке от меня стоял угрюмый матрос, погруженный в глубокую думу. Наверное, мысли его были о родине, доме, семье. Вдруг все бывшие на мостике столпились и стали смотреть в одну точку. «Видишь, видишь, — говорили люди, — вон там, справа судно». Оказалось, это был неприятельский крейсер. Мне вдруг тоже вспомнилась моя родная семья, мама, вся моя жизнь и даже детство. Все мы были молоды и хотели жить. Затем показались еще девять крейсеров разного типа, в основном трехтрубные. Пробили тревогу, и мы разбежались по своим орудиям. Пока было тихо. Мы затаили дыхание в ожидании приказа, но его все не было. Вдруг на нашем судне послышался грохот, это кто-то нечаянно выстрелил с левой шестидюймовой башни, наверное, от волнения. С неприятельского судна тоже показались клубы белого дыма. Неподалеку от нас упал снаряд. Однако наши передовые суда по-прежнему молчали, а последние открыли сильный огонь. Отряд адмирала Небогатова стал строиться боевой колонной, а от адмирала Рождественского поступил сигнал: без приказа не стрелять. Вскоре неприятельские суда удалились. В 11 часов старший офицер сказал: «Ну, ребята, обедайте, а поужинать — кому придется, а кому и нет». Ели мы второпях прямо у своих орудий. Да, признаться, аппетита и не было. И все-таки мы подбадривали друг друга, перебивали в разговорах, говорили и спорили, словно наговаривались в последний раз. После обеда стали внимательно следить за горизонтом. Не прошло и получаса, как снова сыграли тревогу: все разбежались по местам. Слева показалось несколько судов, которые строились в боевую колонну. Так же и справа. Нам — верхней батарее — сыграли «под прикрытие». Мы убежали в жилую палубу за броневую защиту. Вместе с нами был командир мостика, мичман: такой веселый, все шутил, говорил, чтобы мы были внимательны, осторожны и хладнокровны. Началась перестрелка. Несколько человек были ранены и убиты. В носовом каземате одним снарядом убило сразу десять человек, в том числе и офицера. Вспыхнули два пожара. Нас вызвали тушить. К счастью, пожар был небольшой: в каюте одного офицера взорвался снаряд, загорелись вещи. В адмиральской каюте пожар был тоже незначительный, и его скоро потушили. Но потом стало не до тушения. Снаряды рвались, уничтожая команду. Начался сильный артиллерийский бой. Был слышен лишь грохот выстрелов. Не прошло и часа, как нас вновь вызвали: это был сильный пожар, горела угольная яма, а на палубе — чемоданы. Горела и боевая рубка. Мне пришлось перешагнуть через мертвого товарища, из головы которого лилась кровь, а в теле было много осколков. Я глядел на свое судно и не узнавал его. Все было разгромлено, разбито или горело, было невозможно пройти. Едва мы потушили пожар, опять сыграли «под прикрытие». Началась сильная перестрелка, наше судно закачалось. Через полчаса сыграли атаку. Мы прибежали на мостик. Неприятельские миноносцы были далеко, лишь изредка пролетали снаряды и рвались вблизи от нас. Одним из них ранило моего товарища, другой упал, его сшибло волной воздуха и оглушило, третьего ранило в шею. Наш смелый мичман был всегда впереди, и мы следовали его примеру. Когда я стоял у орудия, увидел, что какое-то наше судно сильно горит. Оно было без трубы и без мачт, стояло, сильно накренившись. Оказалось, это был «Александр III». А в 5 часов вечера стал погружаться на дно другой броненосец, в бомбовом погребе которого произошел взрыв и начался сильный пожар. На их счастье, подоспел крейсер «Дмитрий Донской» и под сильным огнем неприятеля спас около 20 из 900 человек команды. Когда нас вновь вызвали по команде, я с трудом вылез на верхнюю палубу, так как все трапы были сбиты. Было ужасно видеть груды мертвых людей, обгорелые тела… у нас на мостике осталось всего 4 орудия. К семи часам вечера из строя выбыли броненосцы «Суворов», «Александр III», «Бородино», «Наворин», «Сысой», великий крейсер «Нахимов», крейсер вспомогательный «Урал». Немало их погибло также на другой день утром. Топили суда и сами команды, потому что не было угля и снарядов. Когда погибал броненосец «Суворов», на котором был адмирал Рождественский, адмирала и 20 человек команды удалось спасти, взяв на миноносец «Буйный» под градом японских снарядов. Остальная часть команды вместе с героическим судном «Суворов» легла на дно океана. Мы были целы, успели полным ходом уйти от сильного огня и стали держать курс на Владивосток. Шли одни, отбившись от своих. Было очень темно, а у нас — никаких фонарей, все было разбито. Слышался шум и треск, это японские миноносцы напали на наши отставшие суда. Стреляли жестоко, только пар клубами шел. На некоторых наших судах уцелели фонари, и японцы атаковали, определяя мишень по ним. Много их перетопили в эту неприглядную ночь. Бой прекратился около 12 часов, а миноносцы сновали всю ночь. Около часа ночи мы увидели слева и немного впереди маленький огонек, это был наш «Николай I». Он стал телеграфировать и сигналить, а мы отвечали ему. Мы узнали, что осталось всего 4 судна, и нам приказали следовать за ними. К утру все стихло. Мы думали: «Ходу осталось мало, слава Богу, теперь придем во Владивосток и больше не будет такого жестокого боя. Если же он и случится, то пройдет не долго: снарядов у нас осталось мало, орудия подбиты, уголь подходит к концу, судно как решето, башни не вращаются». До самого утра все было спокойно, но никто не спал. Едва рассвело, команда и офицеры начали выбрасывать за борт обломки, мусор. Мертвых сложили рядами на корму и покрыли флагами. Те, кто еще вчера были моими товарищами, лежали кто без головы, кто без рук, без ног, тут же было много обгорелых матросов. Еще грустнее стало, когда всех сосчитали. Оказалось 66 человек, среди них два офицера. Все были приготовлены к погребению. Позвали священника. Я не мог стоять рядом со своими убитыми товарищами, невольно покатились слезы, и я, как малый ребенок, заплакал. Мне стало стыдно перед присутствующими, и я ушел на мостик, откуда мне было все видно. К убитым подошли несколько матросов, взяв первого офицера, раскачали его и — за борт, за ним следующего… Некоторые тонули сразу, а иные плыли по поверхности воды. Я видел, как тело офицера плыло долго-долго, его золотые погоны и пуговицы блестели на солнце, казалось, что плывет живой человек. В это время наши суда свернули в сторону, чтобы дать проплыть нашим погибшим героям, и команды судов смотрели им вслед, сняв фуражки и крестясь… Часа через два мы прибрались на судне, выкачали воду. Около 9 утра нам дали позавтракать. Тут мы только ощутили, что не ели около суток. Во время завтрака увидели дымки. Сначала думали, что это наши суда отставшие, но оказалось, что это суда неприятельские, числом больше нашего. Они выстроились боевой колонной и подошли к нам. Адмирал Небогатов подал сигнал, чтобы мы готовились к бою. Сыграли тревогу, и все разбежались по своим местам. Но было ясно, что мы не минуем гибели, потому что снарядов хватит минут на 10. Крейсер «Изумруд» пошел увериться в том, что суда неприятельские, а затем от них полным ходом к Небогатову. Адмирал передал ему что-то, и он обошел близко наши суда возле самых бортов. Команда на крейсере стояла и кланялась нам, а мы не понимали, что это значит. Потом разгадали, что это они прощались с нами. Поначалу ничего не происходило. Начались переговоры. Наши опять не вытерпели, выстрелили. С той стороны не ответили, но на неприятельском судне что-то загорелось. Нам передали с переднего мостика: от орудия отойти. В это время «Изумруд» пошел от нас полным ходом. Мы все стояли ошеломленные, надо было стрелять, а нам приказали отойти и сыграли отбой. Тут мы догадались, что судно будут топить или взрывать. Нас окружили японские суда со всех сторон, а «Изумруд» в это время дал полный ход вперед и быстро стал удаляться. Тогда с неприятельского судна стали стрелять через нас по «Изумруду». Стреляли из крупных орудий, сильно, но минут через десять крейсера не стало, он шел полным ходом и скоро на горизонте был виден только дымок. Стрелять в него перестали. Несколько миноносцев погнались за крейсером вдогонку, но было уже поздно. Вскоре они вернулись обратно. Все это время мы стояли в окружении. Неприятельская миноноска подошла к нашему флагманскому судну за нашим адмиралом и взяла его на миноносец. Он долго был у их адмирала, а мы все ждали решительного приказания. Вдруг подали сигнал: начать перевозку команды и офицеров. Тут-то мы и поняли, что нас берут в плен к японцам. У нас стали бросать за борт книги, бумаги. Потом к нам приехали вооруженные японцы, чтобы принять от нас судно. Они развели посты, поставили часовых, и мы на своем «Орле» стали чужими…
