Владимир Перцев родился в 1963 году в городе Гаврилов-Яме. В 1985 году окончил Ярославское художественное училище. Выпустил две книги стихов: «В затонах золотых» (1996 год) и «Очнуться в сумерках зимы» (2000 год, областная премия имени Ивана Сурикова). В настоящее время готовится к изданию третья книга «Времена».
Его стихи печатались в журналах «Литературная учеба», «День и ночь», «Континент», в местной периодике. В 1996 году принят в Союз российских писателей. В предлагаемой вниманию читателей подборке — стихи из готовящейся к изданию книги «Во истину, во славу все пройдет». * * * Снег хлопьями валил еще вчера, а нынче измельчал и мелкой пудрой лицо мне осыпает. Этот день безмолвный, неподвижный, как январь, непостижимо долго длится, длится… И улица пуста, нет никого кругом. Кто на работе, кто за партой в школе, а кто у телевизора сидит и смотрит ту дребедень, которую ему покажут виртуозы телешоу. Собака пробежит, сорока сядет, хвостом макнет в густое серебро, и снимется, пролетами над садом, ныряя и взмывая, полетит. Жизнь, в сущности, прошла наполовину, и даже больше. Надо бы, эх, надо… Не надо ничего! Пустынный белый день. Над крышами дымы, как духи изб, встают и разрастаются. О чем я? Ах, снег, что мелкой неприметной пудрой лицо мне осыпает. Да, один я, как прежде, как когда-то, как всегда. НА ЗВОННИЦЕ В широких каменных проемах звонниц не знаешь, где приткнуться, на юру стоишь и озабочен уж не тем, чтобы укрыться или же согреться. Ни холода, ни ветра, ни дождя не чувствуешь совсем, а знаешь только надмирную сплошную синеву, в которой проплывают облаками остатки древней жизни: звонари худющие и ратники лихие, раскосые, в халатах и мехах, смиренники, на край опустошенный взошедшие взглянуть и прослезиться, кивающие: «Тако, Боже, тако. Во истину, во славу все пройдет». В МОНАСТЫРЕ Сухой и жилистый наместник, нет тридцати. Веревка да клобук — вот все его имущество, тут весь он. Остро посмотрит и опять в себя, в свою плавильню, жаркую молельню, нет, не любовь покамест расточать, — смирять непокорившуюся душу. Наружной стужей, внутренней жарой закаливать, неволить дисциплиной, чтоб сделалась певучей, хоровой, отзывчивой средь ангельского сонма на Божий глас, на трепет мировой. ПРЕОБРАЖЕНИЕ Весь сад усыпан яблоками. Боже наш праведный, такого урожая лет десять мы не видывали. И случился ветер на Преображенье, и дул весь день порывами. И вот усыпал сад тяжелыми плодами. Повсюду яблоки: на тропке, на траве, на крыше шиферной дощатого сарая. Не соберешь, не выберешь, не съешь. Наполнены корзины, ведра, сумки, кадушки, ящики, тазы, кастрюли… А яблоки все падают. Их стук пугливых птиц на ветках не пугает. Весь день, всю ночь поодиночке, градом, гремя о шифер, доски, тычась в грунт, в крапиву, в лопухи, текут шары тугие медлительно, солидно, не спеша. Спадают, вызрев. Разве их удержишь?! Как чудо, вызревавшее по капле и вдруг преобразившее в минуту земную плоть в сияющий эфир. И слезы еще не вытерли, — одежды готовы новые, что чище серебра, торжественней тяжелого атласа, воздушнее ажурных кружев. Это за каторгу, за мшелые землянки, за срубы черные, за пост, за схиму, за… Минует все, и только торжество минутного того преображенья нетронутым останется. За чудо благодарят ли? Ведь оно нежданно. Чем дольше ждут, тем все-таки нежданней, как дар, как озарение, как все, что Бог дает. Благодарю же, Боже! Я терпкий плод и тот еще орешек — и новые одежды раздают, и старые заканчивают счеты, и слезы превращаются в вино. ХУДОЖНИК Виктору Овчарову Бесхитростен художник. И схитрит, да тут же рассмеется. Нет, не может, когда кругом такая благодать, ловчить, выгадывать. Ах, божий одуванчик! Лишь кисти в руки — душа поет, как ласточка над склонами ныряет. А мимо проплывают самолеты, надмирные клубятся облака. И настает такое торжество, которого не выразить словами, а разве что горячею слезой да краской на холсте или бумаге, чем безыскусней, тем оно верней. * * * Хочу лишь одного, чтоб дни мои прошли в безвестности и в бедности, как Богу угодно. Чтоб старостью своею никого не мог обременить. Сам за свои грехи терпел и умер тихо, и след свой не оставил на земле, не наследил и, значит, не напачкал.
