Эти письма принес в редакцию ярославский художник Юрий Григорьевич Рядовкин. В них, как принято сейчас говорить, настоящая лав стори — история любви, начавшейся еще в предвоенную пору. Анастасия Рядовкина, родившаяся в 1918 году в Холмогорском районе Архангельской области, обменивается бесхитростными строками со своим сверстником Иваном Лукинским, вспоминает о встречах, переписке с ним.
Он стал краснофлотцем еще до Великой Отечественной, в мае 1939-го. Служил на Черноморском флоте — в Одессе, Туапсе, Севастополе. Участвовал в финской войне. В начале 1940-х должен был вернуться домой, но началась Отечественная… В 1942-м в действующей армии оказалась и Настя. Воинская часть, в которой она служила, базировалась в Ленинграде. В городе на Неве северянка проходила службу до апреля 1945 года. Потом жила в Ярославле. Ее ратный путь отмечен орденом Отечественной войны II степени, медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией», другими наградами. А Иван Лукинский, демобилизовавшись из армии, трудился на Печорской железной дороге, которая впоследствии влилась в Северную. Был машинистом комсомольского паровоза. В конце 1940 годов Иван Иванович в числе первых начал водить тяжеловесные поезда, стал признанным стахановцем заполярной магистрали. Творчески, с высокой самоотдачей трудился он и впоследствии.… Судьбе было угодно, чтобы у каждого из героев нашей истории появилась своя семья, дети. Сейчас обоих участников войны уже нет с нами. Но жива история любви, оставшаяся в письмах, воспоминаниях. Они, пожалуй, лучше многих документов говорят о времени, удаленном от нас на шесть десятков лет… Владимир ФИНОГЕНОВ. 1936 г. — 3.01.1976 г. Вот и прошли мои самые лучшие годы в жизни! Воспоминаниям о них почти 40 лет. Той поры больше не будет никогда. В начале 1936-го я встретила паренька Ваню Лукинского. Потом 18 июня 1941 года, мимолетные встречи, сутки-двое золотого в жизни времени. 22 июня все пошло прахом. Но вспоминаются весна 1936-го, Вельск, курсы техников-животноводов, Ваня Лукинский, первая любовь на свете… Молодой красивый паренек любил меня. Любил искренне и откровенно, душевный, преданный человек. Открывал всю душу… Так прошел год, самое золотое в жизни время. Окончание курсов весной 1937-го стало началом разлуки, тяжелых для нас дней. Обменивались письмами, переписка длилась много лет. Он так писал мне искренне и нежно, как может писать любящая мать своему дитя. Всеми путями искал встречи, просил разрешения приехать в Емецк или мне выехать к нему в Архангельск, Новинск. Но тогда моды не было ездить к любимым, я стеснялась. С сентября 1937 года жил Ваня в Ярославле. Федя Шатилов и Афоня Попов, его друзья, они тоже из Вельска, до мая 1939 года работали на станции Всполье. В мае все трое ушли в ряды Красной Армии. На флоте четыре года тогда служили. Ваня все с той же искренностью и любовью пишет мне из Одессы письма. В начале 1941-го исполнилось два года службы Вани на Черноморском флоте. За отличную боевую подготовку в рядах Красной Армии дали отпуск 12 дней. И вот долгожданная наша встреча свершилась 18 июня, я жила тогда в Вологде. Эту встречу никогда не забуду, покуда жива. До этого Ваня съездил к родным, на обратном пути заезжал ко мне на сутки. Проводила потом его до вокзала. Приехал в часть, а спустя несколько дней началась война. И что скажешь, судьба-злодейка так жестоко поступила! Обрушилась на нашу Советскую Родину нечисть фашистская, самые счастливые годы жизни отняла, вырвала и наше счастье. Но, несмотря на тяжесть всех утрат, он еще сильнее привязался ко мне. Пишет, что если несколько дней назад мы мечтали о будущем в жизни, то сейчас приходится думать, останемся ли живы. «… Но жизнь так просто не отдадим. Будем драться до победы, гнать нечисть. А если погибнем, то вам оставим прекрасное будущее. Если меня не будет, не теряй молодости, выходи замуж. Пока мы живы, будем держать связь теснее и крепче…» И так писал до сентября 1943 года. Потом весточки от Вани стали приходить реже, и вот в марте 1944 года прислал мне откровенное письмо. Он признался, что около полутора лет назад познакомился с девушкой, лейтенантом медслужбы, встречаются, она от него служит в 80 км. «… Но не обижайся, я не намерен терять тебя из виду, только пиши ты…» И последнее письмо от него у меня сохранилось от сентября 1944 года. Восемь с лишним лет нашей переписки и горячих встреч, искренней любви… Все письма, что он писал, фотографии от него я пронесла через войну, берегла их… Мы остались живы оба, счастливы по-разному. Как трудно все это вспоминать! Так рано в жизни погасли огни, они уже мне с тех пор не стали светить. Другого не могла так никого любить, как Ваню Лукинского. Сейчас у меня взрослый уже, любимый сын Юра. Рос без отца, погибшего в конце войны, в 1945 году. Перед смертью отец говорил: если будет сын — хороший будет парень. У него прекрасная добрая душа. Родня, не обижайте его. Этой поры детям тяжелое было детство, безотцовщина. 18.03.1942 г. Добрый день, моя любимая Настенька! Сообщаю, что письмо я твое давно уже получил, за которое сердечно благодарю. С ответом я задержался. Но это не так страшно, потому что со мной, как и всегда, ничего не случилось, жив, здоров, того хочу и тебе! Ты пишешь и думаешь, что со мной произошли большие изменения в жизни. Но неужели ты еще до сего времени не запомнила одного: об этом и о всем случившемся со мною ты будешь знать. И ты не допускай до себя таких мыслей, как ты пишешь: «Сейчас остается все как бы покрыто неясностью и мраком». Зачем об этом думать? Я лично еще до сего времени не допускаю до себя таких мыслей. И всегда думаю, что, как бы ни пришлось и сколько бы это ни длилось, я всегда мыслями с тобой, и если все пройдет благополучно, то нашего терпения с тобой должно хватить. Вот уже скоро будет год, как прошла наша почти минутная встреча. И какой уже год приходит нам так жить, даже страшно себе представить. Можно состариться. Но это все ничего. О своих любимых друзьях сейчас сообщить ничего не могу. Собираюсь написать письма на их родных, тогда сообщу и тебе. У нас сейчас уже стало тепло. Настоящая весна, в которой предстоит великое будущее. На этом писать кончаю. Настя! Убедительно прошу тебя, если есть возможность у вас, то обязательно сфотографируйся и пришли. Очень прошу, сделай это. У нас сейчас не фотографируют, кроме как меленькие снимки. Пиши. Жду. Крепко целую. Ваня. 4.05.1942 г. Добрый день, Настя! Спешу сообщить, что письмо и фотокарточку твою я получил, за которые сердечно благодарю, и сообщаю о себе. На сегодняшний день существенных изменений в моей жизни нет, за исключением адреса. Самочувствие мое, а также здоровье — отличное. Чего и тебе желаю. Письма твои я все получил, а также на все был дан ответ. Большое спасибо тебе за фотокарточки, которые я берегу как зеницу ока. Настя! Ты пишешь, что если есть у меня вопросы или что неясное к тебе, то пиши. Да! Признаюсь по-честному, что у меня есть ряд вопросов к тебе. Но видишь ли в чем дело — сейчас для этого совершенно время не соответствует нашим интересам. Сейчас для всех нас ясно одно лишь — это всеми силами уничтожить гадов, мешающих процветанию молодой жизни. И вот, когда это будет выполнено и будет счастлив тот, кто жив, ты, конечно, будешь иметь счастье видеть новый мир, испытать свое счастливое будущее. Ну, а я свой долг честно выполню до конца, невзирая на последствия, и пусть будут счастливо жить мои братья-сестры, пусть будет процветать твоя молодость в нашей свободной стране, за которую будет много положено таких, как моя, молодых жизней. Зато ты не подвергнешься уничтожению и будешь свободно жить и работать на благо нашей любимой Родины. Осмелюсь спросить еще один немного неуместный вопрос: интересуешься ли ты за последнее время каким-либо музыкальным искусством? Умеешь ли играть на гитаре? Ты представь себе, Настя, что мне иногда вспоминается, как ты пять лет тому назад с Дусей пела на вечере в клубе. У тебя был тогда замечательный голос, я думаю, он и сейчас не испортился. А самое выдающееся, что мне нравилось, это песня «… Заткало пряжей туманной весь левый склон береговой». Особенно в данный момент она вспоминается, так как сущность текста ее подходит к нашим задачам на сегодняшний день. И вот догоним мы эту всю сволочь не только до левого берега, но и далеко за пределы его, за левый склон береговой… Тебе может странным показаться, почему я задал такой вопрос, но я отвечу. Иногда, будучи в одиночестве или даже с друзьями по службе, с большим удовольствием заполняешь свободную минуту под тихо звучащие струны гитары. Ты видишь, Настюша, как бы много хотелось с тобой говорить — говорить без конца. Но, увы!!! Наша жизнь такова, что мы были счастливы с тобою в детстве и, вероятно, еще будем под старость. Ну что же, довольно. Все равно я предела не вижу мечтам о тебе! Отвечай. Отвечай же скорей, чтоб я слышал и знал, что ты есть для меня. До свиданья! Крепко целую. Ваня.
