Когда в 1995 году Борис Ельцин подписал временный мораторий на высшую меру, многие спасенные смертники не спешили благодарить президента. «Прошу меня расстрелять!» — на самых первых именных указах о помиловании часто стоит одна и та же корявая фраза, хотя почерк везде разный.
И люди, их писавшие, тоже разные. Объединяет их всех только одно — пожизненный срок. 23-летний Сергей Дейнеко — убийца из Челябинска, зверски расстрелявший в 1995-м шесть человек, — не раз просил отменить ему президентскую милость. Вот уже 10 лет он строчит жалобы на несправедливость приговора. В своих требованиях он дошел аж до президиума Верховного суда. В марте этого года Дейнеко в расстреле окончательно отказали. Об этом написали тогда многие газеты, но только «МК» удалось добиться свидания с бывшим смертником и откровенно спросить: почему же он так хочет умереть? Заплесневелый сухарь и кружка колодезной воды. Матрас на полу камеры два на два метра. Свет из крошечного тюремного окошка падает на потрепанную Библию. А в углу — кающийся грешник-убийца… Именно так в России и понимают высшую справедливость. Если мы не уничтожаем теперь физически опасных преступников, то хотя бы должны сделать годы их пребывания за решеткой невыносимыми. 76 процентов россиян просят власть ужесточить тюремное наказание и обязательно вернуть смертную казнь. Так же настойчиво, как Совет Европы требует у России официально и навсегда ее отменить. Кстати, последний раз это свое требование европейцы озвучили всего неделю назад. Иначе, как считают на Западе, нам ни за что не построить демократическое общество, где убийцы, насильники и террористы смогут сидеть в комфортабельных тюрьмах с евроремонтом. Июнь 2005-го. Знаменитая соликамская колония «Белый лебедь». Сразу у входа — панно-мозаика на стене: две белоснежные птицы переплелись в нежнейших объятиях. Традиционное тюремное творчество. Вполне себе романтично. А когда-то само название этого заведения навевало на посвященных страх и трепет. Сюда со всех концов страны присылали на исправление воров в законе. Порядки были суровые. Иные, чтобы только не попадать в Соликамск, специально обваривали себе ноги — лили в сапоги кипяток. Теперь «Белый лебедь» — раскрученный брэнд, известный и у нас, и за рубежом. Фигурка лебедя красуется на флюгере самой высокой башенки тюрьмы. Изящные крылатые силуэты искусно вплелись в кованые решетки на воротах. И даже урны на идеально чистой территории сделаны в виде птичек, правда, почему-то пингвинов. Именно здесь, в Соликамске, сидел террорист Салман Радуев. Сюда с упорством, достойным лучшего применения, без конца приезжают с проверками европейские комиссии по правам человека. И даже сам лорд Джадд, известный защитник чеченских боевиков, знает о «Белом лебеде» не понаслышке — как говорят, заботясь о правах российских заключенных, он тоже тут бывал. Первый этап помилованных пришел в ИК-2 (так официально называется колония. — Авт.) 4 октября 1997 г., как только завершилась реконструкция тюрьмы. Сейчас в «Белом лебеде» 281 несостоявшийся смертник. Самому старому — 63 года. Самому молодому — 18. В коридоре, где находятся камеры — по две на отсек, нельзя громко разговаривать. Все слышно. Возле каждой железной двери — табличка с фотографиями тех, кто внутри. И их краткие «биографии». — Это чтобы надзиратели понимали, что не ангелов охраняют, — говорит Владимир Хомяков, начальник «пожизненной» ИК-2. — От каждого из наших подопечных можно в любой момент ожидать чего угодно… ЧЕЛЯБИНСКИЙ ЧИСТИЛЬЩИК Его уже ведут. Унизительная поза — буквой «г», голова вниз, ближе к земле, чтобы даже не рыпался. Руки скованы за спиной наручниками. Синяя роба с белой полоской на уровне груди — униформа смертника, которую издалека я принимаю за обычный спортивный костюм. — Зачем вы хотели брать у меня интервью? — спрашивает, едва отдышавшись. Вполне симпатичный парень. И выглядит гораздо моложе своих теперешних 33 лет, возраста Христа. — Я так понимаю, что раз вы хотите со мной говорить, то выступаете за меня и за мое справедливое требование пересмотра приговора. Я не прав? — Я вас совсем не знаю, — бормочу в ответ, испуганная таким напором. — Трудно принять сторону того, кто убил шесть человек.… В середине 90-х годов преступлениям братьев Дейнеко, Сергея и Александра, ужасался весь Челябинск. Они не были маньяками или отморозками — старший брат Сергей, что сидит передо мной, умница, окончил пед-институт. Но работать в школу учителем физкультуры не пошел, это была «дешевая профессия», гораздо доходнее ему показалось убивать и грабить. Братья съездили в Польшу «челноками». Купили там по дешевке бэушный «Вальтер». И — принялись за работу. Младший, 20-летний Саша, стоял на стреме и подтирал кровь, пока старший Сережа безжалостно мучил, а затем расстреливал в упор заранее выбранные жертвы. Дейн
еко убивал своих хороших приятелей-бизнесменов, которым повезло быстро раскрутиться. Убивал за доллары, за золото, за только входящие в моду сотовые телефоны. Убивал их невест. Подруг их невест. И даже родителей, которые случайно оказывались на месте преступления. Чтобы собака не взяла след, Сергей в конце «операции» высыпал на трупы стиральный порошок — это была его фирменная метка. Тело агонизирующей матери одной из девушек уже после выстрела в голову он исколол медицинским шприцем, чтобы умирать той было мучительнее… Когда их поймали, младшего, Александра, как простого соучастника приговорили к 14 годам лишения свободы. Сергею дали расстрел. При вынесении приговора он, проявив последнюю дерзость, отвернулся от судьи и в зал не посмотрел. — Меня журналисты тогда пришли для газеты снимать. Мне это не нравилось: ведь моя мама могла увидеть фотографии в прессе. Думаете, ей было бы приятно? — Сергей качает головой. — В те годы я был самоуверен и тщеславен. Но я никогда не думал, что совершил какое-то громкое преступление — да у нас столько убивали тогда, что мои дела были каплей в море. Впрочем, я знал, что меня не казнят, что все это оглашение приговора — фикция, ведь Борис Николаевич уже подписал мораторий на смертную казнь. Я стал одним из первых, кому отменили «вышку». В «Белый лебедь» я приехал на второй день после того, как эта тюрьма открылась. — Вы считаете, ваше наказание соразмерно преступлению? — Нет, оно было несправедливым, — возмущается Сергей. — Все просто — обвинили, осудили, приговорили к смерти. Президент дал пожизненное, но так неправильно, не по закону. Участь убийц должен определять суд согласно Уголовному кодексу, а не глава государства своим личным желанием. Указ президента о моем помиловании нарушил Конституцию страны и мои личные права. Если бы меня сразу судили, как положено, то больше 15 лет я не получил бы — ведь смертной казни в то время, получается, в стране уже не было. А предыдущее по тяжести наказание как раз «пятнашка». Сергей с легкостью оперирует юридическими терминами. Еще бы, сидя за решеткой, он учится заочно, получает второе высшее образование — нотариуса. — Это вам на свободе кажется, что мы, смертники, бездельничаем, — хмыкает он. — Время здесь долго не тянется, это ошибочное представление. Оно скачет. Я этих десяти лет, что отсидел, и не заметил. В иные дни мне даже поесть бывает некогда. Мы с сокамерником и в шахматы играем, и болтаем, и радио слушаем. Газеты выписываем, тот же «МК» читаем регулярно, потом полтора часа в день у нас прогулка. Депрессии у меня нет, тоски тоже. Недавно вот в Челябинск смотался, открылись новые обстоятельства по моему делу — получается, это был как бы краткосрочный отпуск на родину. И мать ко мне на свидания приезжает, и сынишка. Ему сейчас уже 14. А когда я сел, было 4 года. Через пару лет, если буду хорошо себя вести, мне цветной телевизор разрешат в камеру поставить. Я в курсе всего, что происходит на воле. Ходорковского, слышал, недавно посадили, дали ему какие-то жалкие 9 лет, и он еще из-за такой ерунды переживает… Эту жизнь надо самому испытать, а не жить представлениями о том, как существуем мы, несчастные помилованные, за решеткой. — То есть вы условиями своего содержания вполне довольны? Сергей задумывается: — Нет, не совсем. Нам спать днем не разрешают, хоть очень иногда хочется. И по утрам заставляют рано вставать, в 6 часов. Это тяжко, попросите наше правительство — пусть отменят это бесчеловечное правило. ВЕЧНЫЙ РАЙ В Англии тоже есть приговоренные к пожизненному сроку заключения. В среднем они проводят в тюрьме всего лет 11 — 12, потом их обычно выпускают на свободу за примерное поведение. Европейцы искренне хотят, чтобы и наша Россия соответствовала их стандартам гуманизма. Конечно, им ведь с нашими освободившимися убийцами потом не жить… Иностранным правозащитникам уже удалось добиться для бывших российских смертников «маленького» послабления — подав прошение об условно-досрочном освобождении, они смогут попасть на свободу ровно через 25 лет после суда. То есть тем, кого в 95-м первыми помиловал Борис Николаевич, осталось сидеть всего ничего — 15 лет. А пока их срок делится на части. Первые 10 лет — самые строгие. В это время убийцы должны находиться в абсолютной изоляции от общества, в камерах на троих, где всегда включен свет. В любой момент надзиратели могут туда заглянуть и проверить: все ли в порядке. Сокамерников заранее подбирают так, чтобы люди подходили по темпераменту и не ссорились. «Тот же Сал
