Актера Владимира Машкова представлять не надо. «Вор», «Олигарх», «Папа», «Матросская тишина», теперь вот главная роль Кирилла Мазура в снимающемся сериале «Охота на пиранью».
— Вы сейчас не работаете на сцене. На ваш взгляд, в театре не происходит ничего интересного? — Я просто ставил спектакли, был за границей, потом снимался в кино. Для работы в театре должен быть повод. То, что предлагалось, мне было не особенно интересно. — А почему вы не пригласили в картину «Папа» своих партнеров по спектаклю? По возрасту не подходят? — Условности театральные в кино непозволительны. — В «Папе» вы выступаете в качестве и режиссера, и автора сценария, и актера, и продюсера. Не было ли желания взять в руки еще и камеру? — Нет, не было. Я с трудом себе представляю момент съемки самого себя на кинокамеру. Ну совсем умозрительно… то есть — это невозможно. — Сами вы внутри органично совмещаете эти ипостаси — актерскую и режиссерскую? — К этому я не имею никакого отношения, потому что это все от папы с мамой. Мама была режиссером, а папа — актером. Все начинается с какого-то шага. Сначала я был актером, а потом у меня появилось желание стать режиссером, я попробовал. Дальше уже все зависит от того, получилось у тебя или не получилось, можешь ли ты убедить актеров и зрителей в том, что ты делаешь правильно, что так и должно быть. — Вы даже теоретически не рассматривали возможность того, что роль Абрама Шварца может сыграть другой человек? — Я рассматривал и эту возможность, я все возможности рассматривал, даже пытался кого-то найти. У меня это в голове сидело до последнего момента. Если б я себя не увидел со стороны… Но мне важно было найти всех, кто будет исполнять остальные роли. А свою роль я люблю и за этот подарок благодарен Табакову. — А как вышло, что вас Табаков выбрал и пригласил на эту роль? — Это было достаточно необычно. Когда он принес эту пьесу, мы как раз были студентами третьего курса. Он принес пьесу и читал ее. Мы как завороженные слушали, она на меня произвела огромное впечатление. И я почему-то был убежден, как, собственно, и все, что он будет сам играть роль отца. У меня в голове не было ни секунды мысли, что это буду делать я. Это была жуткая провокация, и мне казалось, что сыграть это невозможно. Эту роль вообще сыграть невозможно, а в двадцать четыре года… Я был в шоке. Я помню внутренние сомнения, которые приводили меня в состояние отчаяния. Я так этого хотел, но так и не понимал, как это сделать! Каким-то парадоксальным образом все получилось: я искал грим, чего-то себе все время наклеивал, мазался пеплом, у нас ведь тогда грима не было… Я искал какую-то характерность в голосе — меня все не устраивало в себе. Я в театре на сцену не люблю выходить со своим лицом. До меня в театре Табакова никто особо не гримировался. А я все время себе что-то мазал на рожу и пытался видоизмениться. Ну не могу я выходить со своим лицом! Как говорил Константин Сергеевич Станиславский, «в своих ботинках нельзя репетировать». Вот у меня лицо было как ботинки, я его должен был поменять. Тут я увидел какое-то отчаяние и отчаянным же броском, вспоминая любовь своего отца, сыграл это. — А что еще кроме лица вам не нравилось в себе молодом? — Меня не устраивало вообще все. — То есть этим как-то объяснялись два отчисления из института? — Это были еще и стечения разных обстоятельств. Мне хотелось побыстрее стать взрослым. Я долго был самостоятельным, рано потерял родителей. Я сейчас вхожу в тот возраст, в каком был мой отец, когда я появился на свет. Папе было сорок лет, я с 1963 года, а папа — с 1923-го. Я помню папу в таком возрасте. И для меня этот возраст связан с каким-то невероятно красивым и сильным человеком. Поэтому я с большим восторгом вхожу в возраст своего отца. — Значит, сегодняшние ваши сорок лет не время переоценки ценностей? — Такое ощущение, что я все время готовился к возрасту своего отца. Для меня это важно, потому что вся остальная его жизнь прошла на моих глазах. Он был блистательным актером. — Почему вы тогда не пошли вслед за отцом в кукольный театр? — Так распорядилась судьба. Я поехал поступать в театральное училище в Новосибирске, а там не было кукольного отделения. — Но в целом родители поддержали ваше желание быть актером? — Они меня отпустили. Я занимался всем: биологией, например. Понять, что я стану актером… Родителям трудно представить, что человек станет заниматься какой-то безумной вещью. Моя жизнь прошла за кулисами театра кукол, в гастролях, мы ездили по пионерским лагерям, я работал монтировщиком в театре кукол, все детство проходило на колесах — в автобусе «Кубань». У меня вообще есть мечта написать историю театра кукол. Такую историю кукольную. Это фантастическая история, когда взрослые люди выходят на «арену детской радости», как они это называли. Ширма отделяет людей от кукол, которые живут своими страстями. Люди тоже живут своей страстью, передвигаются в этом автобусе… Это фантастические истории. Поэтому родители не очень верили, что это как-то серьезно. Особенно мама, она вообще была жесткая. — Непонятно, как вас с такими воспоминаниями вообще занесло на биологический факультет? — Я любил это. Животных собирал подраненных, лечил их. Мне это так нравилось! — Кошек-собак собирали? — Да всех подряд: кошек, собак, змей, крыс. Все жили в доме. — Родители не возражали? — Нет. У меня вся комната была забита клеточками, звери ползали, летали… — А сейчас у вас кто живет? — У меня две собаки, Груша и Пестицид. Терьеры йоркширские, маленькие такие. И попугай Джека. Он сейчас у Дуровой. Я его там оставил, пока на съемках был, а теперь у него любовь там. Он большой австралийский какаду. Я с ним раньше все время общался. Он мне говорил: «А в чем дело? А ты как?» Ну, в общем, «человек». Он влюбился в попугаиху, большую-большую, с таким розовым хохлом. Так что он сейчас там в состоянии любви. Такое романтическое путешествие. Я кино снимаю, а он в романтическом путешествии! — А стереотип восприятия вас как секс-символа вам скорее льстит или же раздражает? — Да нет, меня вообще практически ничего не раздражает. Кино — оно в любом случае очень сильно пользует типаж. Ну, если увидели, так, значит, это так. Мне даны такие руки, ноги, лицо такое, такой темперамент, поэтому тут сопротивляться было бы нелепо. Роль Абрама Шварца мне бы в кино никто не дал. Поэтому я ее взял сам. — То есть звание российского Антонио Бандераса вам просто навязали? — Реплики о том, на кого я похож, — это все равно реплики. Ну что сделаешь, если я на кого-то похож! Кстати, Бандерас — очень хороший актер. Мы тут даже шутили по этому поводу: «Давай сделаем кино: один брат будет из России, а другой братишка — из Лос-Анджелеса». — Вы же сами в Америке снимались. Для вас работа там стала каким-то открытием или новым этапом в карьере? — Это новый опыт, потому что все там практически другое, другой язык. Я не эксперт в этом смысле, я там провел достаточно короткое время. Мне повезло, что Паша Чухрай меня взял в картину. Это ему Григорий Наумович Чухрай сказал: «Вот, бери Машкова». — Есть сейчас предложения с Запада? — Все зависит не от нас. Есть предпосылки и возможности — работай. Сейчас у меня обязательства перед «XX Центури Фокс», я должен сняться еще в двух картинах. Там есть картины, которые я жду, например, фильм Майкла Рэдфорда я жду с большим нетерпением, это большая картина, и история очень интересная. — Ваша жизнь профессиональная как-то изменилась после съемок в «Идиоте»? — Мы работали без шума. Тяжелая работа, потому что у нас были сжатые сроки, и за это время, кроме того чтобы выучить текст, нужно было членораздельно и с пониманием того, что ты говоришь, его произнести. Мы об этом не задумывались, иногда, конечно, возникали разговоры о том, будет это интересно или неинтересно. Работа — она всегда есть работа, если люди честно подходят к ней. Что, собственно, и происходило на площадке, несмотря на сжатый график. — А кроме работы вы чем-то занимаетесь? Для души? Например, рыбалкой? — Я такой… виртуальный рыбак, все время думаю: как хочу на рыбалку, ну как хочу на рыбалку… Но не был очень долго. Нет, у меня специального хобби нет. Не заладилось с этим. Я в этом смысле свободен. Куда занесет — туда занесет. — А как же вас в Тибет занесло? — Да, была такая история в моей жизни, достаточно сумасшедшая. Года три назад. За компанию поехал. — Вас так легко подбить? — Меня? Очень. За компанию — очень. Ребята предложили поехать к ламам, ну и поехали. У нас там все потом забрали, шли пешком до храма, босиком, изрезанные все. Было очень холодно. — Получается, что вы авантюрный человек. А могли бы, как тот же самый Бандерас, рискнуть и сыграть роль гомосексуалиста? — Я думаю, что роль гомосексуалиста — вряд ли, потому что нужен личный опыт. Ну, или какие-то внутренние предпосылки, которые я с трудом могу в себе найти и вряд ли найду. Играть что-то из области марсиан, наверное, для меня легче. Да, сыграть марсианина инопланетного гораздо легче. СПРАВКА Владимир Машков родился сорок лет назад в Туле. Его родители работали в кукольном театре: мать — режиссером, а отец — актером. Вскоре после рождения сына семья переехала сначала в Новокузнецк, а в конце 1970-х — в Новосибирск. Там Машков поступил на биологический факультет университета, откуда вскоре ушел, чтобы учиться в Новосибирском театральном училище, впрочем, в 1984-м его исключили за драку. Молодой артист не сдался, а уехал в Москву, где поступил в школу-студию МХАТ. Успев поработать в главном театре Москвы декоратором, он попал в студию Олега Табакова, которую закончил в 1990 году, оставшись играть в «Табакерке». Дипломным спектаклем Машкова стала «Матросская тишина» Александра Галича, где он играл роль Абрама Шварца. Эта роль осталась одной из лучших и самых любимых, ее он играл много лет подряд, и не случайно вторым режиссерским опытом Машкова стал фильм по мотивам «Матросской тишины», где он вновь сыграл Шварца. В кино Владимир Машков впервые снялся в 1989 году в фильме «Зеленый огонь козы». Однако звездным часом для него стал 1994-й. Тогда на экран вышли сразу два нашумевших фильма с ним в главной роли: «Лимита» Дениса Евстигнеева, где Машков сыграл трагическую роль «человека нового времени», и «Подмосковные вечера» Валерия Тодоровского, принесшие ему имидж нового секс-символа. Последний взлет популярности Машкова на родине был связан с ролью Парфена Рогожина в телефильме Владимира Бортко «Идиот» (2003).
